Рафаил (ЛП)

— Вот кем ты должна стать, — сказала она своему отражению. ― Тебе нужно играть в его игру. Даже если это будет стоить тебе жизни. Ты должна попытаться помочь ему, спасти его душу.

В тех местах, где ее душил Рафаил, шея покрылась красными пятнами.

Он душил ее.

Мария вздрогнула, вспомнив зловещий проблеск, мелькнувший у него во взгляде, когда он сжал руки у нее на горле. Рафаил был неумолимым и хладнокровным убийцей.

Она молилась, чтобы в нем еще оставалось что-то помимо злобы. Какая-то затерянная частичка света. Что-то хорошее в глубине его души, к чему она могла бы воззвать, вытянуть на поверхность и прекратить его ужасный образ жизни.

Мария стянула через голову платье, стараясь не допустить, чтобы беспокойство сломило ее решимость. Затем сняла лифчик и трусики. Повернувшись к душу, она не нашла в себе силы оглянуться на отражение в зеркале. За все эти годы после ее спасения с ранчо Уильяма Бриджа, она ни разу не осмелилась взглянуть на свою голую спину.

Она не была готова вновь переживать те дни. В особенности сейчас. Не тогда, когда она вновь оказалась в аду.

Встав под обильные струи воды, Мария глубоко выдохнула. Этот душ был мощнее, чем в монастыре. Он был роскошным — весь выложенный плиткой из дорогого оникса с глянцевым покрытием. Сбоку на полке стояли шампуни и кондиционеры. Гели для лица и тела, бритвы — все, что только могло понадобиться.

Мария взяла с полки новую мочалку. И стерла с себя все следы прошлой ночи — грех, дым и увиденные ею сцены разврата. Она знала, что нечто подобное ждет ее и в ближайшие дни, или даже недели… столько, сколько времени потребуется Рафаилу, чтобы устать от нее. Она взглянула на свои запястья и лодыжки, на проступившие вокруг них красные полосы. К шее было больно прикасаться.

Мария закрыла глаза и прислонилась головой к мокрому кафелю. Затем вздохнула. Она пыталась успокоиться, настроиться на цель, и тут, вдруг, у нее в голове возник образ матери-настоятельницы.

— Я хочу навсегда остаться в монастыре, — сказала Мария матери-настоятельнице, когда та положила руку ей на спину.

Мария проснулась с криком посреди ночи, по щекам у нее текли слезы.

— Я не смогу снова выйти туда… — прошептала она. — Этот мир, эти жестокие люди, которые в нем живут…

Мария покачала головой.

— Я хочу служить Богу в уединении. Быть его преданной слугой.

Глаза настоятельницы наполнились сочувствием. Она знала о прошлом Марии. Знала о том, какие ужасы ей пришлось пережить. Мать-настоятельница посмотрела в маленькое окошко, расположенное у Марии в комнате.

— Христос жил среди грешников.

Мария замерла и попыталась унять бешено колотящееся сердце.

— Он не обделял их вниманием, не отмахивался от них, как все остальные. Он был рядом с ними, даже зная, что они совершают грехи и страшные преступления. Он говорил с ними, пытался помочь им узреть свет, — мать-настоятельница повернулась к Марии. — Посвятить себя Церкви — это не значит изолироваться от мира. Это значит слушать и помогать, даже когда кажется, что вся надежда потеряна. Это значит следовать примеру Христа. Общаться с грешниками и помогать им обретать истинный путь.

Мария покачала головой. Она знала, что, прежде чем уйти на покой в монастырь сестер Милосердной Богоматери, мать-настоятельница жила именно такой жизнью. Мария завидовала пожилой монахине. Она консультировала заключенных — людей, совершивших чудовищные преступления.

— Я… я не смогу, — сказала Мария и покачала головой.

Слезы скатились по щекам и упали на матрас.

Мать-настоятельница успокаивающе накрыла ее руку своей ладонью.

— Возможно, ты еще не готова, дитя мое. Но однажды это изменится. Однажды возникнет нечто, что призовет тебя. У твоего порога появится кто-то или что-то, от чего ты почувствуешь необходимость стать такой монахиней, которой, как тебе сейчас кажется, ты никогда не сможешь быть. И ты последуешь по пути Христа. Пойдешь бок о бок и рука об руку с проклятыми.

Мать-настоятельница улыбнулась.

― Ты откликнешься на зов, сестра Мария. Потому что твое сердце подскажет тебе, что пришло время.

Мария вспомнила слова матери-настоятельницы и сглотнута подступивший к горлу ком. Этот разговор произошел несколько лет назад, когда ее душа еще терзалась, и раны кровоточили. Поморгав в струях льющейся на нее воды, она почувствовала, как в голове у нее будто щелкнуло что-то. Неужели это тот самый момент? Мария подумала о Рафаиле, о клубе и о том, как его руки сжимали ей горло. О его золотистых глазах, которые то глядели на нее с лаской и добротой, а уже через мгновение — с жестокостью и обещанием неминуемой смерти.

В душе Марии шла яростная война. В ней боролись страх и мужество, каждый из которых то укреплял, то терял свои позиции, не в силах одержать победу.

Но ей нужно было продолжать действовать.

Мария не знала, сколько времени она смывала с себя все ранее нанесенные средства. Чем чище она становилась, тем больше ощущала себя самой собой. Убедившись, что ее ноги и тело выскоблены до чистоты, она, наконец, выключила воду.

Мария вышла из душа и вытерлась полотенцем. Она затягивала по времени каждое свое движение. Наконец, почистив зубы и поняв, что делать ей больше нечего, девушка натянула через голову футболку Рафаила. Теперь она пахла так же, как он. Свежей водой и солью.

Странно, но это даже помогло ей успокоиться.

Глубоко вздохнув, Мария вернулась в комнату. Рафаил сидел там, где и говорил — на красном стуле с изысканным орнаментом. Он держал в руке хрустальный бокал с янтарной жидкостью, слегка вращая его на весу. Увидев ее, опустил стакан на пол.

— Я высушила волосы, как могла, но в ванной не было щетки, чтобы их расчесать. И фена.

— Подойди, — поманил ее своим указательным пальцем Рафаил.

Мария всегда была послушной монахиней. Поэтому, как только раздался приказ, ее ноги задвигались сами собой. Именно это и нравилось ей больше всего в ее повседневной жизни. Ничего не контролировать, и просто выполнять приказы.

Как только Рафаил поднял руку — еще одна молчаливая команда, Мария остановилась. Он встал со стула, и его обтягивающая рубашка натянулась на мускулистой груди, продемонстрировав его подтянутую фигуру. Склонив голову, он внимательно рассмотрел ее чистое лицо. Не сводя с нее глаз, Рафаил обошел ее кругом. Мария почувствовала слабость в ногах, но терпеливо ждала, пока Рафаил вдоволь насмотрится.

— Сядь на стул.

Мария сделала, как ей велели. Рафаил прошел в другую часть комнаты и открыл выдвижной ящик. От одной мысли, что же будет дальше, у Марии забилось сердце. Что, если он прикоснется к ней? Если начнет свои игры? Если причинит ей боль и прямо сейчас лишит ее невинности?

Но когда Рафаил повернулся, у него в руках была всего лишь расческа. Он подошел к ней сзади и с неожиданной нежностью провел щеткой по влажным волосам. Раз за разом Рафаил распутывал каждую прядь, пока все волосы Марии не были тщательно расчесаны. Все это время Мария не смела пошевелиться. Она ожидала секса и грубости. Но никак не нежности. Это смутило ее больше, чем все, что происходило до сих пор.

Рафаил достал фен и начал сушить ей волосы. Горячий воздух подействовал на нее расслабляюще. У Марии поникли плечи, и она начала проваливаться в дремоту. Девушка впала в какое-то пограничное состояние между сном и явью. Откуда-то издалека она услышала, как выключился фен, и почувствовала, как по ее свежевымытым волосам скользнула щетка. Она проснулась лишь тогда, когда сильные руки прижали ее к теплой, крепкой груди. От соприкосновения тел Мария вздрогнула и, поняв, что оказалась в его объятиях, впала в панику. Она попыталась высвободиться, но Рафаил лишь положил ее на в стоящую центре комнаты кровать.

— Спи, маленькая роза, — прошептал он с нежностью упавшего на водную гладь перышка. — Пора спать.