По холодным следам

Геологи изучали валуны, размышляли о них. Было высказано немало остроумных предположений.

Де Маршалл в начале прошлого века написал, что Земля образовалась из камней, падающих с неба. Поэтому и встречаются в породах отпечатки существ, нигде на земле не живущих. Существа эти неземного происхождения. Если так, то разумно считать валуны посланцами небес… Однако наука нуждается не только в остроумной мысли, но и в точном доказательстве.

Выяснили геологи состав валуна, определили, из каких мест он попал сюда. Разглядели шрамы, царапины и вмятины на его гранях. Что дальше?..

Валун лежал уютненько на земле, дремал, а загадка, которую он загадал ученым, никак не решалась. Не потому, что не было ответа, а потому, что ответов было слишком много. Выбрать из них единственно верный не удавалось.

Надо было отступить, искать какие-нибудь иные подходы к истине.

В науке нечто подобное происходит обязательно. Редко кто-нибудь нарочно ищет и открывает новые подступы к старым загадкам. Обычно все получается само собой, порой неожиданно. Всем известно, как много открытий совершалось случайно. А ведь когда постоянно происходят счастливые случайности, стало быть, есть тут закономерность.

Никакая научная идея не живет, подобно Робинзону, на необитаемом острове. Вокруг возникают, развиваются и угасают другие идеи, вовсе на нее не похожие. Но время от времени пути их перекрещиваются. Как бы сливаются воедино два ручья. Получается новый, более глубокий поток научной мысли.

Пока мысли геологов вились и сталкивались над бродячими каменьями, появились в геологии новые идеи, на первый взгляд очень далекие от проблемы валунов. Они относились к палеонтологии — науке о древней жизни.

Изучение окаменевших остатков животных и растений долгое время не давало никаких научных результатов. К этому занятию относились примерно так же, как относятся сейчас к поискам красивых голышей на пляже или причудливых корней в лесу. Отпечатки и окаменелости объясняли обычно «игрой природы».

Однако к концу XVIII века, когда начались споры вокруг валунов, стало ясно, что ископаемые остатки рассказывают о давней истории Земли. Понять этот рассказ не просто. Ученые, как бы постигая буквы и слова незнакомого языка, учились разбираться в таинственных «письменах».

Человеком, сумевшим постичь грамматику этого «языка», был Жорж Кювье. Он изучал анатомию животных. Его интересовало не только строение отдельных косточек, особенности скелета или форма зубов. Он видел, с каким изумительным совершенством устроено каждое животное. Можно — хотя и грубо — сравнить живой организм с хорошо отрегулированными часами. Все детали точно пригнаны, связаны между собой. Хорошему часовщику достаточно показать одно колесико, одну пружину — и он сообразит, к какому виду часов они относятся.

По тому же принципу действовал Кювье. Он говорил: «Дайте мне одну кость, и я восстановлю животное». Так и случалось. Найдя в каком-нибудь слое земли окаменевший обломок кости или зуб, он описывал животное, которому эти кости или зуб принадлежали. И почти всегда последующие находки подтверждали точность предвидения Кювье.

У Кювье было несколько рабочих столов и кабинетов, где для каждой интересующей его проблемы были приготовлены книги, бумаги, выписки, образцы, препараты, инструменты. Подчиняясь движению своих мыслей, он переходил от одного стола к другому, от одной проблемы к другой. Это позволяло ему работать по настроению, по вдохновению. (В науке, как и в любом деле, труд без вдохновения скучен и бесплоден.) В голове Кювье сплетались идеи, относящиеся к разным проблемам. И неожиданно возникали новые догадки.

Кювье обратил внимание: ископаемые животные и растения от слоя к слою изменяются. В каждом слое — свои остатки. Естественно было предположить, что жившие некогда существа каким-то образом погибали почти все разом и захоронялись в земле. На смену им приходили новые создания. Их ждала та же участь.

Так появилась мысль о переворотах на поверхности земного шара. Об этом Кювье написал книгу. Ее в нашем веке не столько читали, сколько ругали. Кювье, мол, выдумал ужасные катастрофы, после которых на Земле не осталось ничего живого и бог всякий раз наново создавал животных и растения.

А ведь Кювье этого не писал. Даже первое появление жизни на Земле не считал он внезапным. «Жизнь, которая стремилась овладеть земным шаром, казалось, боролась в эти первые времена с господствующей до того косной (неживой) природой, только после довольно долгого времени она окончательно взяла верх, к ней одной перешло право продолжать и растить твердую оболочку Земли».

Перевороты, случавшиеся на земной поверхности, Кювье считал не чудом, а нормальным геологическим явлением. Он предупреждал, как обманчива внешность плодоносных равнин, где струятся тихие воды, где течет спокойная жизнь, существующая испокон веков.

Стоит лишь человеку проникнуть в недра, исследуя слой за слоем, ему открывается прошлое; он видит следы невидимых созданий и необычайных событий:

«Нас поражает мощь человеческого ума, которым он измерил движение небесных тел, казалось бы навсегда скрытое природой от нашего взора; гений и наука переступили границы пространства; наблюдения, истолкованные разумом, сняли завесу с механизма мира. Разве не послужило бы также к славе человека, если бы он сумел переступить границы времени и раскрыть путем наблюдений историю мира и смену событий, которые предшествовали появлению человеческого рода?»

Кювье решил «переступить границы времени» и заглянуть в далекое прошлое. Некоторые его выводы оказались очень интересными. Он первым стал по ископаемым остаткам восстанавливать не только облик исчезнувших животных, но и те климатические условия, в которых они жили.

Он заложил основы науки о древних климатах — палеоклиматологии.

Кювье считал, что большинство катастроф на Земле были внезапными. Последняя из них «двойным движением затопила, а затем осушила наши современные континенты или по крайней мере большую часть их. Она оставила в северных странах трупы крупных четвероногих, которых окутали льды и которые сохранились до наших дней вместе с кожей, шерстью, мясом. Если бы они не замерзли тотчас после того, как были убиты, гниение разложило бы их. С другой стороны, вечная мерзлота не распространялась раньше на те места, где они были захвачены ею, ибо они не могли бы жить при такой температуре. Стало быть, один и тот же процесс и погубил их, и оледенил страну, в которой они жили».

Далее Кювье упоминает и о валунах. «Нужно предположить, — пишет он, — что либо извержения выбросили их, либо впадины, которые могли прекратить их движение, не существовали во время их перенесения, либо, наконец, движение вод, которое их перенесло, превосходило все, что мы можем себе представить в настоящее время».

Последнее предположение казалось Кювье наиболее правдоподобным.

Мысль о великих потопах, происходивших раньше на Земле, была прежде очень популярной среди ученых. И дело не только в том, что всемирный потоп описан в Библии, авторитет которой был очень велик и поддерживался всесильной церковью. В пользу «всемирных потопов» говорили серьезные факты.

Окаменелые морские осадки с отпечатками морских животных находят в горах. Значит, некогда в этих местах было море. Судя по чередованию слоев, море не один раз приходило и отступало. Значит — неоднократные катастрофы!

Иные исследователи старались решать с помощью гипотезы потопа любую геологическую загадку. Даже кости мамонтов, по их мнению, принадлежали обыкновенным южным слонам. На это объяснение еще до Кювье хорошо возразил русский геолог Татищев: «Сие почти невозможно, чтобы слоны из Индии в Сибирь водою всемирного потопа перенесены были… может еще и то быть, что слоны тогда жесточайшего естества были». И верно, были прежде необычайные слоны — мамонты — свидетели жестоких климатических перемен.