Трудный поиск

— Может быть, впрочем, вы и ваш товарищ, — он показал глазами на Светличного, — работаете в разных городах? — продолжал между тем Кудаков, и в его голосе явно прозвучали язвительные нотки.

Однако я напомнил ему, что здесь вопросы задаю я, и попросил рассказать о себе по возможности подробнее.

На первой странице протокола допроса я записал фамилию, имя, отчество, год и место рождения, семейное положение, гражданство и домашний адрес. Затем Кудаков рассказал, что за последние три года он работал в двух местах — монтажником на заводе «Полиграфмаш» и бригадиром в отделе вневедомственной охраны. Из отдела охраны его уволили из-за «печального недоразумения» — так назвал Кудаков устроенный им пьяный дебош. Потом он поступил на курсы мотористов. Нет, это не призвание и не цель его жизни. Он не будет обманывать товарищей начальников. Просто плавсостав получает приличные деньги, гораздо большие, чем он получал до сих пор.

На мой вопрос, как он проводит время в Мурманске, Кудаков ответил, что, конечно, скучно, что за последние два месяца он никуда из города не выезжал, проводя дни и ночи в опостылевшей ему затхлой комнатенке, которую он снимает на самом краю Мурманска.

И тогда я спросил его, весело ли он провел время на свадьбе у сестры.

Кудаков внимательно посмотрел на меня и смутился. Но я был готов поклясться, что мой вопрос не застал его врасплох.

— Я не был у сестры, — сказал он. — У меня вообще ее нет. Я ездил домой, чтобы повидаться с женой. Я очень соскучился по ней. Кстати, моя квартирная хозяйка может подтвердить, что за эти два месяца я даже не посмотрел в сторону других женщин. Пять минут назад я сказал вам неправду, так же как за несколько дней до этого своему курсовому начальству. Но вы должны меня понять. Многие курсанты, не один я, обманывают администрацию. Все мы используем любую возможность, чтобы побывать дома. Ведь когда мы закончим курсы и уйдем в море, никакой обман нам не поможет...

Надо отдать ему должное, актер он был превосходный.

Когда я положил перед ним копии шести квитанций из различных комиссионных магазинов, куда им были сданы шесть новых шерстяных рубашек одного и того же артикула, Кудаков впервые испугался по-настоящему.

Отрицать то, что он сам сдал их в комиссионный магазин, Кудаков не стал. Для этого он был слишком умен. Но изворачивался он, как уж, цепляясь за любую возможность, за любой шанс, который, как ему казалось, вольно или невольно мы ему предоставляли.

— Да, действительно, я сдал эти рубашки в магазины, но, кстати, еще не получил за них деньги, даже не знаю, проданы ли они. Стипендия у меня крошечная, жена зарабатывает немного. Где же мне взять деньги на дорогу до Ленинграда и обратно?

Кража рубашек из универмага была совершена в ночь с воскресенья на понедельник. Со слов Кудакова получалось, что к жене он приехал в понедельник утром, а уехал обратно в Мурманск в четверг вечером. Я уже видел ту стенку, к которой, как я надеялся, нам удастся припереть его дальнейшими вопросами. Противоречий в его показаниях было много, примерно столько, сколько раз я предъявлял ему очередные квитанции и приводил все новые и новые аргументы его причастности к краже рубашек. Однако об универмаге в полном соответствии с планом допроса мы с Семеном Светличным пока не упоминали.

А Кудаков между тем продолжал изворачиваться. Сначала это были рубашки, которые ему подарила жена в день рождения, потом это были рубашки, которые ему подарили жена и мать, потом выяснилось, что одновременно с ними он сам купил себе несколько рубашек в новом стеклянном универмаге, недалеко от того места, где был постоянно прописан и где в настоящее время жила его жена.

Кудаков даже вспомнил с точностью до недели время покупки рубашек, и тогда Светличный, которому все это надоело, извлек из бумажника вчетверо сложенный листок бумаги — справку из универмага, в которой черным по белому было написано, что рубашки интересующего нас артикула продавались в магазине только один день, ровно через две недели после указанного Кудаковым срока. Это окончательно сразило Кудакова, у него стало подергиваться левое веко, а речь потеряла плавность и какую-то, я бы даже сказал, книжную изысканность.

Будь я с Кудаковым один на один, я бы, пожалуй, не стал прерывать его версии и сделал бы это не из простого любопытства. Пытаясь, подобно утопающему, изо всех сил удержаться на поверхности, он, наверняка, сам того не замечая, дал бы нам ценные показания. Но Светличный был слишком нетерпелив. Он предложил Кудакову перестать рассказывать сказки и облегчить свою участь чистосердечным раскаянием, а именно — дать полный и детальный отчет о краже, совершенной им в универмаге.

Кудаков в изумлении уставился на Семена, потом посмотрел на меня, потом опять на Семена.

— Я ничего не говорил вам о краже, я сказал, что эти рубашки купил в универмаге. Но теперь я, кажется, начинаю кое-что понимать. Да, да, да! Какой же я был дурак! Мне нужно было сразу во всем признаться. Да, я виноват, но не в том, что вы стараетесь мне здесь приписать. Я действительно купил, а не украл эти проклятые рубашки, а тот, кто мне их продал, и есть, очевидно, разыскиваемый вами вор. Пишите. Я купил их на вокзале, когда ходил за билетом в Мурманск. Все сразу. За сто рублей. Двадцать рубашек. Так дешево продавать можно только краденое.

— Вы только сейчас это поняли?! — не удержался Светличный.

Кудаков сделал вид, что не слышит.

— Я не могу подробно описать этого человека. Вся купля-продажа длилась секунды, но если мне покажут, я, пожалуй, его узнаю.

Эту явную липу Кудаков повторил несколько раз, и сбить его с нее до конца допроса нам со Светличным так и не удалось.

Раздосадованный его упрямством, я тем не менее был убежден в том, что рано или поздно мы заставим его признаться в краже. Любой преступник вначале пытается выкрутиться с помощью ложных версий. Не получилось в первый раз — получится во второй, для этого только придется выполнить несколько больший объем работы...

Между тем Кудаков продолжал фантазировать все более вдохновенно и нагло. И наглость его увеличивалась по мере того, как он убеждался в незыблемости своей версии. Как бывший бригадир отдела охраны он выразил нам сочувствие (и тон его был почти убедительным). Он высказал несколько рационализаторских предложений, которые могли бы обезопасить универмаг в будущем от таких неприятностей.

— Работая в отделе охраны, — говорил Кудаков, — я просто возненавидел преступников, покушающихся на народное добро. Я всегда добросовестно исполнял свой долг, был бдителен и накопил немалый опыт и, если мне предоставят возможность, готов сделать все от меня зависящее, чтобы помочь разыскать воров. Мне нужно собраться с мыслями, немного подумать, и я скажу вам, кто из известных мне лиц способен был совершить такое дерзкое преступление.

Беспардонно-нахальное вранье Кудакова действовало нам на нервы, особенно нетерпеливому Светличному, но на этот раз мы решили дать ему выговориться до конца...

Зазвонил телефон.

Семен снял трубку.

— Междугородный, — сказал он, подавая мне аппарат. — Смирнов.

Искаженным расстоянием голосом Петр Павлович сообщил, что вчера в полдесятого вечера был задержан некто Баринов — один из участников кражи в универмаге. При нем были найдены семьдесят пять рубашек — ровно половина того, что было похищено в универмаге.

Итак, все сходилось. То, что Баринов взял себе половину рубашек, свидетельствовало еще раз о том, что в краже участвовало два человека. И вторым безусловно был Кудаков. По нашим подсчетам, он уже успел реализовать двадцать — двадцать пять рубашек. Значит, где-то оставались непроданными еще пятьдесят рубашек, и их нужно было найти, чтобы окончательно уличить Кудакова. Но пока он в краже не признавался и твердо стоял на своей версии — он купил двадцать рубашек на вокзале у неизвестного ему человека. Можно было предположить, что Баринов продал рубашки Кудакову.

В общем, нам пора было возвращаться домой и на месте все проверить.