Тонкий профиль

Получилось немного высокопарно. К тому же в эту минуту Чудновский вспомнил, что не так давно именно он как раз и просмотрел "сказку, ставшую былью", в трубоэлектросварочном цехе. Разве он мог быть уверен, что другие сейчас не подумали о том же?

"Стал подозрителен, старею", — подумал Алексей Алексеевич.

Гости уселись за стол, взявший на себя роль тамады Алик Коваль уже налил всем коньяку, обойдя лишь хозяина.

— Предлагаю выпить за здоровье Алексея Алексеевича, — провозгласил он. — Тем более, что, чудится мне, ваша былая программа мечтаний, Алексей Алексеевич, была явно замешана на кислоте жертвоприношений. А нам это сейчас не подходит. Да, не подходит!

— Послушайте, Алик, — нахмурился Чудновский, — вы меня не поняли. Или не захотели понять. Никаких жертвоприношений не было. Чепуха! Была трудная дорога у каждого из нас, людей старшего поколения. Были ошибки, неудачи. Были большие победы. И я бы не променял своей жизни на иную.

Закончил Чудновский сердито. И все помолчали немного, полагая, что старик стал просто раздражительным от болезни, и каждый делал вид, что занят салатом или селедкой. Алик, наливая по новой рюмке, подносил две рюмки в поднятых руках к глазам, вымеряя уровни, словно сейчас это было самым важным.

Чудновский сидел насупившись, и только положение хозяина не позволяло ему выглядеть в эту минуту еще более угрюмым.

Потом заговорили о другом. На заводе получено распоряжение отправить главного инженера на месячные курсы по гражданской обороне.

— Боже мой! Что век грядущий нам готовит? — вздохнула Ирина.

Чудновский встрепенулся:

— Что же, если надо… Я готов! Когда ехать?

Настроение его неожиданно поднялось. Даже замечания этого желчно-иронического Алика перестали раздражать. Не испортила настроения и зудящая боль в сердце, которую он внезапно почувствовал.

Но через некоторое время Чудновский все же поднялся, извинился и вышел в другую комнату. Он слышал смех и голос Ирины с теми заразительно веселыми раскатами, которые появлялись у нее только вместе с отличным настроением. Что-то бубнил Алик. Его пытался прервать Терехов. Гости веселились.

Чудновский тихо прошел к себе в спальню. Там был запасной выход на участок. Крыльцо со ступеньками.

Слава богу, сюда не доносились голоса с террасы. Чудновский присел на ступеньку.

Понемногу спускались сумерки, темнело небо, бор быстро наливался чернотой. Сильный ветер гулял там, раскачивая сосны, и они тягуче поскрипывали.

На поляне уже с зажженными фарами работал трактор, шаровые пучки света ползли по забору и, обнаружив щели, пробивались кинжальными полосами внутрь участка.

Чудновский слушал гул трактора, и гул этот проникал не только в уши, но, казалось, и в грудь ему, где понемногу затихала боль в сердце.

Почему-то вспомнилась одна любопытная встреча, происшедшая у него в дороге, когда он однажды по делам завода летал в Москву.

Соседом Чудновского по креслу в самолете оказался небольшого роста, плотненький, крепкого сложения, большелобый профессор, как выяснилось вскоре, специалист по геронтологии. Звали его Яков Петрович.

Шел профессору семьдесят пятый год, но, видно, Яков Петрович еще не чувствовал груза годов, много работал, ездил, жил, одним словом, не по законам старости, а зрелой поры. Вот и сейчас летел в Иркутск на конференцию медиков по проблемам долголетия.

Когда немного разговорились, Чудновский откровенно заметил Якову Петровичу, что, похоже, он, профессор, совершенно не противоречит оптимистическим прогнозам своей науки. А это бывает не так уж часто.

Чудновский мог ожидать ответную колкость, ибо и сам понимал вульгарность своего замечания. Нельзя же требовать от каждого врача, чтобы, исцеляя других, он прежде всего исцелил самого себя, а если уж он геронтолог, то прожил не менее девяноста лет.

Однако колкости не последовало, профессор был настроен благодушно и на второй, житейски простодушный вопрос Чудновского: "В чем секрет долголетия?" — тут же кратко ответил: "Не болеть!"

Алексей Алексеевич засмеялся:

— Разве это от меня зависит?

— Зависит, — кивнул профессор. — Меньше нервничать. Знаете, есть такое жаргонное выражение: "Все до лампочки". Между прочим, отличная панацея от преждевременного износа.

— Ну, знаете!.. — Чудновский развел руками. — Это как-то несовременно.

— И еще надо быть довольным своим делом и собой, — наставительно продолжал Яков Петрович. — Не завидовать никому и ничему. Не завидовать! И еще — любить свой возраст.

— Всего-то? — удивился Чудновский.

— Да. А потом есть лекарства.

Алексей Алексеевич тогда мысленно наложил эти заповеди на свой характер и прожитую жизнь и обнаружил почти полное несоответствие. Долголетие явно не выплясывалось.

Профессор, услышав об этом, улыбнулся сочувственно, хотя и без большого доверия к таким выводам, но тут же пожал плечами, как бы говоря, что помочь трудно.

— А все-таки не записывайтесь в старики раньше времени, не перенастраивайте себя на стариковскую волну, — посоветовал он. — Здесь многое зависит от психологических наслоений.

И вдруг Чудновскому показалось: при этих словах какая-то тень тоски мелькнула в глазах Якова Петровича. И взгляд стал жестче. О чем подумал профессор? Не о том ли, что, как ни отодвигай за дальнюю грань нечто неизбежное, оно все же неумолимо накатывается с каждым годом? Об этом ли или о другом? А может, эта перемена взгляда просто почудилась Алексею Алексеевичу.

— Хорошо, — произнес он после паузы. — Тогда скажите, когда же по-вашему наступает старость?

Спросил с закипающей иронией, но вместе с тем ошеломленный оптимизмом своего соседа.

— В сто лет и позже.

— Ну, знаете! — Чудновский рассмеялся. — Это вы хватили. Это задача не нашего поколения.

Теперь, вспомнив о той встрече, Алексей Алексеевич подумал, что рано ему еще думать о покое. Нет, он еще поработает и повоюет на любимом своем трубном фронте, если уж не на заводе, то в исследовательском институте или в учебном. У него есть желание и есть силы, он не хочет уходить в отставку.

Сосед справа

Немного правое завода, в том месте бывшего пустыря, где чуть всхолмленная земля с травянистым покровом и песчаными проплешинами подбегала к пологому берегу озера Смолино, поднялись корпуса Уральского научно-исследовательского трубного института.

Сокращенное его наименование — Уралнитри было похоже на название какого-то не открытого еще полимера. А по заводу бродила злая шутка, что Уралнитри и Укрнитри на Украине можно объединенно именовать, как Укралнитри! Видимо, здесь таился упрек в параллелизме некоторых исследований.

Трубный институт на Урале был молод, организован всего несколько лет назад, опытный цех здесь только строился, да и состав сотрудников был пока не слишком именитым — мало докторов и кандидатов. И по сей день не так-то охотно едут ученые на Урал, в глубинку.

Институт давно уже интересовал меня. Однажды я отправился туда с Тереховым. От заводоуправления мы проехали немного на трамвае, затем прошлись пешком. Пока шли, Терехов поведал мне о переменах, происшедших за время моего отсутствия: я только что приехал из Москвы. Перемены касались нового директора института. Им стал Алексей Алексеевич Чудновский.

— Давно ли? — спросил я, не скрывая удивления.

— Всего несколько месяцев. Открылась вакансия.

Терехов рассказал, что Чудновский давно искал возможность как-то развязать туго затянувшийся узел служебных неприятностей, то и дело возникавших между ним и директором. И вот, когда такая возможность представилась, немедленно воспользовался ею. Виктор Петрович даже намекнул, что Осадчий сам-де подсказал в обкоме партии кандидатуру Чудновского на пост директора, к чему, действительно, было немало оснований. Алексеи Алексеевич тяготел к науке, консультировал дипломы студентов, даже диссертации, не единожды председательствовал на экзаменационной комиссии Политехнического института.