Путь наверх

Можно, не меняя адреса, а именно в силу его совершенной определенности и конкретности аналитически вскрыть и нерешенные проблемы, и конфликты идей, а следовательно, и характеров, и показать ход событий во времени и связанную с этим перемену людских судеб.

Меня всегда «грела» в очерке именно такая возможность — построить глубоко эшелонированное повествование с определенной очерковой драматургией, с напряженным действием, столкновением характеров и, конечно, с аналитическим исследованием и самого существа дела, которое составляет, на мой взгляд, органическую потребность серьезного очеркового произведения.

Но, конечно, тут могут быть самые разные решения, и каждый талантливый очеркист тем и интересен, что непохож на других, что имеет свою творческую поступь, свою манеру и лицо, свои пристрастия в рабочей теме.

И у всех очеркистов есть общая задача — широко показывать в документальной литературе фигуру передового, современного рабочего, умного, деятельного инженера, талантливого организатора производства. Главный герой у нас — человек, производящий блага жизни.

Теперь я снова возвращаюсь к событиям в Жигулях, к заметке о том, что из Италии теплоход «Каспий» пришел на Волгу, в город Тольятти.

Я прочитал эту заметку с чувством, близким к радостному изумлению. Хотя чему же было изумляться? Этот рейс теплохода через много морей бил продиктован всем ходом событий волжской строительной эпопеи. И все же! В этом факте, к сожалению оставшемся мало известным, явственно проглядывало нечто совершенно новое, волнующее приметами именно сегодняшних рабочих буден в Жигулях с их размахом, с международными экономическими связями и сотрудничеством, с высоким уровнем мировых технических стандартов, со всей той кипучей энергией, которая бурлит ныне на волжских берегах.

Кто видел современные Жигули, тот знает, что ныне это край мощной энергетики и химии, нефтяной индустрии и автомобилестроения.

Я вспомнил свои поездки на Дон и на Волгу, многие месяцы, проведенные там, на стройках. И мне захотелось, в меру своих сил, следуя плодотворным горьковским традициям нашей документальной литературы о труде, о рабочем классе, в начале книги рассказать о тех невыдуманных героях, кто начинал первыми рыть котлованы в Жигулях, возводить перемычки и дамбы, кто впервые смело вступил в единоборство с донской и волжской стихией и победил.

ПОД ГОРОДОМ ГОРЬКИМ

Родная гавань

В первый день Наумов решил просто побродить по заводу и подышать его воздухом. На главной аллее, где металлургические цеха как бы образовывали излучающую тепло, гудящую улицу, — все было знакомо инженеру.

Сюда впервые попал он, окончив институт, а потом ушел в армию. Сейчас Наумов побывал в ново-мартеновском, ново-фасоннолитейном, оглядывал пролеты. Потом он поспешил к цехам судоверфи, которые стремительно вытягивались к реке, оставив у себя в тылу свою базу — заводскую металлургию, и спускались к воде большого волжского затона.

В открытой ветрам заводской гавани было холодно. От реки дул сильный ветер, он кружил хлопья снега вокруг цехов, катал их по ледяному зеркалу реки и на другом, дальнем берегу, где уплывали к горизонту пологие заволжские луга.

Около берега, у заводской гавани, чернели широкие полыньи незамерзающей воды. Там неутомимо бегал закопченный заводской буксирчик, давя подступающий лед. Он нагонял мелкую волну, и на ней чуть покачивались теплоходы, баржи, буксиры.

На открытом воздухе и свежем ветру в заводской гавани работали тысячи судостроителей. Гудели зимующие в затоне корабли. На стапелях, которые спускались к самой воде, то и дело вспыхивали ослепительные, даже при дневном свете, маленькие костры электросварки. Корпуса судов были точно в пожаре. Каскады искр взрывались на корме и на носу кораблей и, падая за борт, гасли в темной воде.

На палубах сваривали и прожигали стальные листы, и там бились ручьи зеленоватого ацетиленового пламени. Яростный шум и железный скрежет вырывались из затона и, должно быть, были слышны далеко вверх и вниз по скованной льдом, затихшей Волге.

Наумов прошел к сухому доку, или, как говорили на заводе, «судояме». Потом переходил с одного корабля на другой, подолгу стоял на палубах, вглядываясь в знакомые черты завода.

С чуть покачивающегося мостика теплохода, как с высокого наблюдательного пункта, отлично просматривалась вся заводская площадка, в ее неустанном кипении, в сложном взаимодействии всех тридцати цехов.

На какое-то мгновение Наумову показалось, что он никогда не уезжал из гавани, что не было его разлуки с заводом…

Директор завода спросил Наумова:

— Где вы служили в армии?

— В Латвии.

— Вот и у нас запланирован новый теплоход «Латвия». Поручим корабль вам. Так значит, товарищ Наумов, от Латвии к «Латвии».

Директор, улыбаясь, встал из-за стола.

— Решено?

— Да, — сказал Наумов. — Но я, признаться, долго колебался, как после такого перерыва возвращаться на завод. Товарищи мои ушли вперед — догонять и догонять.

— Догоните, — сказал директор. — Товарищи и помогут! Вы — человек военный, а этой весной на верфи нам всем предстоит большой бой. — Директор ходил по кабинету, останавливаясь у развешанных на стенах фотографий и рисунков кораблей, которые должны были в новом году сойти со стапелей заводской верфи. Рисунки, заключенные в деревянную рамку, подсвечивались яркими электрическими лампочками, а Наумов залюбовался широким простором гавани и красивыми контурами больших теплоходов.

— Завод должен выпустить в этом году в двенадцать раз больше речных судов, чем в прошлом, — сказал директор. — Вы же знаете, товарищ Наумов, еще не так давно корабль строился на верфи десять-двенадцать месяцев, а сейчас судно должно быть построено в полтора месяца с тем, чтобы покинуть гавань уже подготовленным к долголетней плавучей жизни.

Вот вы вернулись на завод из армии — не для спокойной, тихой жизни, надеюсь, а для настоящей, большевистской работы. Завод сейчас на крутом переломе. Нам предстоит, майор, этой весной совершить на заводе маленькую техническую революцию.

— Я вернулся сюда не для спокойной жизни, — это верно, товарищ директор, — ответил Наумов. — Но я удивлен. Такой буйный рост производительности. В одну весну?

— Да, в одну, — сказал директор, — Поработайте для начала пару недель в конструкторском бюро, взгляните на корабль с теоретической, так сказать, точки зрения. Походите с чертежами по цехам тем путем, что проходят детали новых теплоходов, и вы увидите — завод уже далеко не тот, каким был недавно. А потом вы пойдете в гавань, к строителям судов, одним из наших боевых командиров верфи. Строительного счастья вам, товарищ Наумов, — сказал директор на прощанье, — и боевого успеха.

Трудное начало

Через месяц Наумов перевелся из конструкторского бюро на берег, в судояму. Он уже успел изучить новые корабли, был уверен в себе и взволнован началом непосредственной работы в доке.

Стояли переменные, то холодные, то с оттепелью и мокрым ветром дни. Сухой док, который еще пару месяцев назад казался почти пустым оврагом, теперь был весь заполнен железными скелетами кораблей, выстроившихся на коротеньких ножках стапелей вдоль огромного моста эстакады.

Вся судояма колыхалась живыми огнями сварки, поминутно взрываясь скрежетом металла.

Часто шел снег, и тогда запорошенные корабли казались угловатыми, неуклюжими айсбергами, выброшенными на берег. Снег приходилось непрерывно расчищать, чтобы отыскивать швы на металле и не ошибиться в стыках секций.

С высоты эстакады, где двигались по рельсам башенные краны, держа в своих клювах секции, хорошо были видны все трюмы строящихся кораблей. В трюмах, на тесных крутых боках теплоходов рабочие сваривали шпангоуты. Им приходилось работать подчас в самых неудобных позах — на коленях, на боку, даже под двойным дном, вблизи огня сварки.