Восхождение

— Завидую вам, — сказал Масленников, выслушав меня.

Я рассказал ему затем и о втором впечатлившем меня памятнике в Гренаде, воспетой нашим замечательным поэтом Михаилом Светловым:

Поэты, московские и ленинградские, ездившие с нами по Испании, собрали в мешочки немного гренадской земли, ветки вечнозеленых олив, чтобы возложить все это на могилу Светлова у нас в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Испанцы называют свой удивительно красивый, залитый ярким, уже почти африканским солнцем город, — ведь рядом Гибралтарский пролив и Марокко, — не Гренада, а Гранада. Здесь тепло и в ноябре, хотя с главной улицы Гранады видны снежные вершины горного хребта Сьерра-Невада, но также близко и теплое побережье Атлантического океана.

«Гренадская волость в Испании есть», — писал поэт, и жители этой «волости» за час езды на машине могут забраться на снежные отроги Сьерры-Невады, кататься там на лыжах, а за сорок минут приехать на пляж Атлантического океана, с тем чтобы искупаться в его волнах. Где еще можно сыскать такой удивительный город — Гранада!

В XV веке, когда в Гранадской Альгамбре — городе-крепости — еще находились завоевавшие юг Испании арабы, лагерь кастильских войск, ведущих с ними борьбу, располагался неподалеку от Гранады. Здесь королева Изабелла принимала Христофора Колумба, здесь он получил разрешение на свое первое путешествие.

Об этом и напоминает бронзовый памятник Колумбу. Он высится на одной из центральных площадей города. На высоком постаменте изображены двое — королева Изабелла и коленопреклоненный перед нею Колумб с развернутой картой в руках.

Я рассказывал Масленникову, конечно, не только о памятниках, дворцах и костелах. Меня переполняли и другие испанские впечатления.

Я еще не повесил трубку, беседуя с Геннадием Владимировичем по телефону, как подумал о том, что это очень хорошо, когда писатель вот так прочно и, можно сказать, ежедневно связан со своим героем. Когда можно с ним переговорить по телефону в любой момент, и не только о делах сугубо производственных, а обо всем, что интересно, что важно. Ну, скажем, о путешествии, об Испании. Или же о новом строительстве в Париже, откуда почти одновременно со мной вернулся в ноябре семьдесят четвертого года Владимир Ефимович Копелев.

Я тоже позвонил ему, ибо предполагал, что ездивший во Францию в составе небольшой профсоюзной группы Копелев не мог обойти своим вниманием крупнопанельные стройки Парижа и других городов. И я не ошибся.

— Смотрел, смотрел, Анатолий Михайлович, а как же иначе, — ответил Копелев на мой вопрос. — Заходил и в квартиры с разрешения хозяев, мне это интересно профессионально!

— Какие же впечатления?

— Хорошие. Строят качественно и, прямо скажу, красиво, разнообразно. Разноцветные панели используют хорошо, со вкусом. И мы ведь могли бы так-то. Честное слово! Все есть возможности к этому.

Копелев шумно вздохнул.

— Обидно иногда бывает за нас! Обидно потому, что можем работать куда лучше!

Я узнал это хорошо мне знакомое копелевское сердитое недовольство, эту его всегдашнюю требовательность к себе, к другим, его искренность и прямоту. Таков уж был Копелев — всегда, везде. И в Москве, и в Париже.

— Что ж, я чувствую, испытали добрую зависть? — спросил я. — Она бывает и деятельная, «рабочая», что ли.

— Да, испытал, не скрываю. Но такая зависть, как вы говорите, «рабочая», она ведь кровь полирует.

Копелев сказал мне затем, что на этот раз много выступал в Париже в рабочих, профсоюзных аудиториях, говорил о своей жизни, работе, о комбинате, о рабочем классе Москвы.

Слушали его хорошо, охотно, долго не хотели отпускать.

— У них сейчас времени много для таких бесед, они ведь бастуют, — сказал Копелев, — и почтовики продолжают, и транспортники начали.

Я спросил, не убавилось ли мусора на улицах Парижа.

Владимир Ефимович усмехнулся.

— Жуткое дело! Но вроде немного убавилось. Начали убирать. Конечно, борьба мусорщиков справедливая, но ведь и Париж жалко. Какой город!

Я сказал тогда Копелеву, что на меня произвел большое впечатление новейший аэропорт Шарль де Голль. Наша группа провела здесь полчаса перед полетом в Барселону.

Я не берусь подробно описывать это прекрасное, на мой взгляд, здание из стали, бетона и стекла, напоминающее некое космическое сооружение множеством изогнутых стеклянных галерей и переходов, движущихся лестниц, составленных из ребристых металлических ступенек. Эти движущиеся рольганги в стеклянных трубах выносят пассажиров едва ли не к самому трапу самолетов.

Копелев в аэропорту Шарль де Голль не бывал, но новостройки в пригородах, которые примыкают к аэропорту, видел, и они запомнились ему так же, как и мне.

— Хорошо строят! — еще раз повторил он.

Мы оба с ним, уже дважды побывав в Париже, сошлись на том мнении, что своей эстетической выразительностью, богатством архитектурных форм Париж обязан не только, конечно, тому, что появилось в последние десятилетия и даже в XX веке. А также слиянию различных эпох в архитектуре, соединению различных стилей, памятников, сооружений уже ушедших столетий, любовно сохраняемых здесь за все два тысячелетия существования города.

Будь Копелев или Масленников в Испании, они бы наверняка обратили внимание на то же самое. В Испании это выглядит особенно мощно, впечатляюще. В Испании архитектура — это не только застывший в монументах и памятниках многовековой сплав культуры, это как бы застывшая во всем своем многообразии сама история древней страны.

Мы начали свою поездку по дорогам Испании от Барселоны, вполне современного города с широкими проспектами и бульварами, с кричащей тиранией витрин, вывесок и реклам, с множеством автомобилей и воздухом, остро пропахшим бензином.

Есть некий, если можно так выразиться, среднеевропейский стиль в архитектуре современных городов, делающий их похожими друг на друга, главным образом в центральной, деловой, так сказать, представительной части. Не случайно наш гид спрашивала несколько раз, не напоминает ли нам Барселона Париж. Да, напоминает, и не только Париж, но и многие другие города, а в портовых районах и Марсель, и Афины, и Стокгольм.

Мне кажется примечательным, что это сходство усиливают как раз те районы, где высятся современные крупнопанельные, крупноблочные здания различных форм и конфигураций. Они есть и в Барселоне. Рассматривая эти дома, я отметил для себя очевидную для глаз закономерность: там, где присутствует панельная техника, там неизбежны и черты похожести в общем архитектурном облике новых кварталов.

У средиземноморской Барселоны, как и у южных Гранады и Кордовы, у Толедо и Мадрида, расположенных в центральной, гористой части Испании, почтенный возраст. Этим городам уже две тысячи лет. Об этом красноречиво рассказывает каменная летопись соборов, дворцов и крепостей, хорошо сохранившихся до наших дней и готовых простоять еще много веков.

Наш туристический автобус пробежал по дорогам Испании боле полутора тысяч километров. Мы осмотрели семь крупных городов, из окна автобуса увидели много небольших селений, курортных ансамблей. Перечисляя все их достопримечательности, я рисковал бы утомить читателя. Да и такое обширное отступление в историю, культуру и современное положение Испании вышло бы за рамки моей строительной темы и не нашло бы прямых связей с главным замыслом книги.

Поэтому, опуская все, что мне хотелось бы вспомнить после этого интересного путешествия, я хочу углубить и осмыслить лишь одно многократно повторяющееся наблюдение. Как бы обрамить его конкретностью не раз увиденного и впечатлившего меня. Я имею в виду это удивительное, я бы сказал — органически растворившееся в плоти и существе современных испанских городов слияние древнего и нового, времен давно минувших и ныне сущих.