Восхождение

Выбор судьбы! Я снова возвращаюсь к размышлениям об этом. Наверно, этот выбор принадлежит к числу самых трудных задач, которые решает человек в своей жизни. И вряд ли здесь каждый шаг обозначен лишь одним каким-то желанием или одной волей, а каждому следствию вряд ли соответствует однозначная причина. Чаще всего такое решение — это сумма стремлений и обстоятельств, особенностей характера и духовных устремлений личности.

Масленников явно и давно уже тяготился своей должностью в УЖС, тосковал по практической работе. Какой публицист не отнесет такое в разряд положительных и благородных эмоций! Человек рвется к производству, к непосредственной низовой работе. Нужны ли здесь комментарии?! Я думаю, что все же нужны.

Герои этого повествования не только, как говорится, живые люди, это мои товарищи, земляки, мы частенько разговариваем по телефону, встречаемся в управлении, на стройке. Это люди, которые, вообще-то говоря, и не нуждаются во мне как литературном посреднике, они сами выступают со статьями и беседами на страницах газет, журналов, их голоса, обращенные к огромной аудитории, я часто слышу по радио, телевидению.

Писатель в общении с такими современниками не истолкователь и «оформитель» их мыслей, чувств и переживаний, а равный партнер в беседе, оппонент в споре, советчик и друг в разрешении жизненных конфликтов.

Это ведь и само по себе нечто новое, примечательное, радующее. Это не надуманная, а сущая, зримая черточка в коллективном портрете современного рабочего человека. И в самом деле — таких людей мы не знали раньше или же их было еще мало десять — двадцать лет назад.

Я пишу сейчас об этом, чтобы читатель понял необходимость сдержанности в той, я бы сказал, деликатной ситуации, когда писатель должен оценить поведение, стимулы, нравственную основу поступков героя, который и сам может это сделать публично, ибо имеет на этот счет свою совпадающую или не совпадающую с писательской точку зрения, взгляд на самого себя.

А взгляд этот не всегда просто и ясно раскрывается. Ну как спросить, хочется ли герою возвратить себе в прежнем накале ту громкую славу, которая была связана с его работой бригадиром, начальником монтажного управления? Ведь именно тогда Масленников получил все свои высокие звания и отличия. А ведь если и хочется, то возможно ли? Я таких вопросов Геннадию Владимировичу не задавал. Не задавал потому, что это могло прозвучать грубо, с оттенком неуважения к нравственной целостности принятого решения.

Но наши общие знакомые могли на этот счет иметь свои суждения. Один из них, много лет проработавший с Геннадием Владимировичем, как-то сказал:

— Масленников сам напросился на управление. Пошел вниз с тем, чтобы вновь испытать судьбу.

— Вот потому, что это он решил сам, а не начальство, — сказал другой, — его вряд ли будут выдвигать.

Что же касается меня самого, то я в связи с этим подумал: какова бы ни была мера естественного желания успеха в профессиональной среде, в какой бы степени ни проявлялась у человека жажда самоутверждения в труде, ему не могут быть безразличны ни воспоминания о былых успехах, ни былое внимание общественности. Сбрасывать все это со счетов, начисто отрицать — это означает попросту быть ханжой.

Но здесь ли лежит главная побудительная причина, определившая решение Масленникова? Я думаю, что не здесь. Я уверен, что не честолюбие является тем бензином, на котором работает мотор масленниковской энергии. Нет, это жажда настоящей продуктивной работы, той работы, к которой привыкла заинтересованная душа Геннадия Владимировича, лучшие свои годы, годы человеческого счастья, отдавшего комбинату. Ведь он по-настоящему любит комбинат и заботится о его будущем.

Я убежден, что Масленников сделал два шага назад с тем, чтобы стать на позицию, с которой он сможет наиболее активно влиять на ход любимой работы, исправлять ошибки, свои и чужие, и двигать вперед то дело, которому служит всю жизнь.

Я как-то позвонил Геннадию Владимировичу, уже после того, как он принял Четвертое монтажное, и попросил показать мне наиболее интересный район в Москве, где действуют его строительные потоки.

— Наиболее интересное — это Зеленоград, — сказал он.

Черная «Волга» Масленникова подхватила меня у метро «Аэропорт», где я живу, и мы поехали по Ленинградскому проспекту, а затем по одноименному шоссе, вокруг которого вырастают строения современного Северо-Запада Москвы. Он хоть и уступает более знаменитому Юго-Западу, но тоже выходит в ранг новых районов, достойных Москвы — коммунистического города.

Чтобы попасть в Зеленоград, надо проехать мимо Тушина, Химки-Ховрина, а затем за кольцевой дорогой миновать город Химки, Куркино, Юрлово, оставив справа Шереметьево, а слева Крюково, чье имя памятно нам по истории разгрома фашистских армий под Москвой. Вообще здесь, на Ленинградском, Волоколамском, Пятницком шоссе, много стальных обелисков, бетонных постаментов и просто железных надолб, символизирующих памятники великим ратным подвигам в битвах за нашу столицу.

Зеленоград — единственный в своем роде тридцатый район Москвы, находящийся далеко за кольцевой дорогой. Когда-то здесь на строительстве работал сам Масленников вместе с Анатолием Суровцевым. Анатолий Михеевич в те годы и жил-то в самом Зеленограде. Они возводили здесь первые пятиэтажные дома системы Лагутенко, Эти здания стоят и сейчас вблизи главной улицы, как ветераны и почти уже как музейная редкость, ибо в Зеленограде таких зданий больше не ставят.

— Знаете, часто сюда езжу, и всякий раз такое ощущение, словно путешествую в свою молодость, — сказал мне Масленников в машине.

Чтобы попасть в Зеленоград, надо свернуть влево с Ленинградского шоссе, не доехав примерно полпути до Солнечногорска. Я хорошо знаю эту дорогу, ибо неоднократно приезжал в эти блоковские и менделеевские места в Подмосковье. Шахматово, Тараканово, Боблово. На месте былой усадьбы Блока в Шахматове, вблизи музея-выставки в селе Тараканово, на больших полянах, окруженных лесом, московские поэты ежегодно в первое воскресенье августа, в день Блоковского праздника поэзии, читают стихи перед пятитысячной аудиторией. Стихи первого поэта революции, обращенные к России.

«Нет, еще леса, поляны. И проселки и шоссе. Наша русская дорога, наши русские туманы, наши шелесты в овсе».

Стихи Блока заставляют вспомнить, как «и всей весенней красотою сияет русская земля!».

Прекрасные черты средней полосы России, нашего замечательного Подмосковья, которое так любил Блок! В Зеленограде они такие же, как в Шахматове, в Солнечногорске. Неяркая красота и обаяние зеленых далей, белизна березовых перелесков, тихие речки, рощицы и поляны, они проникают в душу и здесь, в этом цветущем раздолье Зеленограда, когда дорога, повернув за очередную опушку, неожиданно выводит в город, который своими широкими каменными плечами раздвинул густоту соснового леса.

Зеленоград молод, еще два десятилетия назад он только начинался. Мы ехали по центральной широкой магистрали, любуясь великолепными, из красного кирпича, зданиями промышленных предприятий и институтов, жилых домов, кинотеатра. Здесь нет и в помине унылого однообразия, и дома хоть и типовые, но каждый с какой-то своей особинкой, своим цветом. Преобладающий — зеленый цвет жизни. Он удачно гармонирует с окружающей средой, хорошо вписывается в окраску площадей, где много цветов, зелени.

Даже стандартные пятиэтажки — и те выглядят лучше обычного, их оживляют панели цвета морской волны. В городке много света, радующего глаз простора.

— Умеем же мы строить, когда хотим! — сказал мне Геннадий Владимирович. — Я считаю Зеленоград одним из самых красивых маленьких городков в стране. Наряду с Академгородком в Новосибирске.

— Но это же район столицы, не городок, — поправил я.

— Да, и, как видите, живет полнокровной жизнью. Здесь все есть, что необходимо. Кстати говоря, — добавил Масленников, — это прообраз больших районов Москвы ближайшего будущего с полной автономией всей многообразной жизнедеятельности.