Восхождение

— И не только у вас, и на нашем заводе, — сказал я. — Однако, мне думается, это явление временное, как, между прочим, видится и очевидный предел в стимулировании заработной платой. Физические затраты сил и энергии рабочего должны уменьшаться. Выход, видимо, в ином.

— Ну конечно, в ином — в том, чтобы меньшим числом людей выпускать больше продукции, а для этого максимально механизировать производство. Этим мы и занимаемся, этому и учимся у советской промышленности. Между прочим, — сказал мне Эндрью Ковач, — есть диалектика в каждом положении. Плохо, что не хватает рабочих рук, но это обстоятельство заставляет нас быстрее поворачиваться с модернизацией, с автоматикой. Жизнь заставляет. Большинство наших рабочих, вы видели, молодежь. Это люди образованные, они хорошо справляются с новой техникой.

Молодежи действительно на заводе много, и для тех, кто знает нашу промышленность, это не удивительно. Всюду молодежь выдвигается на передовые рубежи в индустрии.

Я видел много молодых лиц на заводе, хотя там трудятся и кадровые пожилые рабочие. Большинство внешне ничем не отличаются от наших заводских ребят, но есть поклонники, кстати говоря, уже уходящей моды на длинные волосы.

У сушильной печи, где жарко, я видел молодого рабочего с длинными волосами, закрывающими шею. К тому же еще обнаженного по пояс. Яркие огненные блики плясали на его атлетической груди.

И хотя юноша выглядел несколько необычно, он работал быстро, сноровисто, ничем не хуже коротко стриженных своих товарищей.

Молодые голоса слышны и в заводской столовой — помещении ресторанного типа. Здесь действует принцип самообслуживания. Молодые люди внимательно читали многотиражку, рассматривали стенды с фотографиями и доску с объявлениями об итогах соревнования, где значились в тот день имена передовиков — начальника смены Ракоша Андора, машинистки подъемного крана Мисарош Эржебет, бетонщиков Фридриха Иожефа и Шереша Кальмана.

Мне говорил Эндрью Ковач, что большинство работающих на заводе живет не в самом Будапеште, а в лежащих неподалеку небольших городах Ваци, Дунакеси, ездят оттуда на автобусах, а квартиры себе хлопочут у местных Советов. Завод же сам не занимается распределением квартир, но зато может выдать ссуду на участие в кооперативе, часто невозвратную, как премию.

Если, минуя большой склад готовых изделий, как и на наших заводах, расположенный под открытым небом, выйти из дверей здания заводоуправления на шоссе, ведущее в город Ваци, то можно увидеть, как один за другим из заводских ворот выезжают груженые панелевозы. Они поворачивают налево, к Будапешту, включаясь в густой транспортный поток, и движутся к новым районам массовой застройки в столице Венгрии.

И подобно тому, как можно в Москве сесть на такой панелевоз в шоферскую кабину и приехать на строительную площадку к Копелеву, так и здесь машина советского производства, груженная деталями домов, доставит вас к рабочему месту строительных бригад, возводящих дома, например в самом красивом из районов в Будапеште — в Келенфельде.

В Келенфельд я приезжал не на панелевозе, а на маленьком будапештском такси вместе с переводчиком Иваном Фельдеак, студентом университета. История Ивана, хотя и не имеющая прямого отношения к строительным делам, все же достойна упоминания, ибо он год стажировался в нашем Педагогическом институте в городе Владимире, познакомился там с русской девушкой Надей Пичугиной, ставшей его женой. Теперь она, за год изучив венгерский язык, специализируется в том же Будапештском университете по русской литературе. К тому же они оба дают частные уроки русского языка, чтобы подкрепить бюджет молодой студенческой семьи, и время от времени работают как переводчики.

Я вспомнил об этом еще и потому, что Иван знает Москву, и я мог опереться на его сравнительные впечатления, а еще больше на желания и чаянья как потенциального новосела в одном из новых кварталов Будапешта.

Оставив такси, я долго бродил с Иваном по кварталам Келенфельда с его десятиэтажными типовыми домами и встроенными в композицию микрорайона двенадцатиэтажными башнями из литого бетона, а кое-где и группами пятиэтажных зданий типа блочных домов Лагутенко.

Так что и здесь была наглядно видна поэтапная эволюция крупнопанельного строительства, общий путь, пройденный и в Москве, и в Будапеште.

Было приятно сознавать, что весь Келенфельд строился из деталей, изготовленных на заводах советской конструкции, и было совершенно очевидно для меня и моего попутчика Ивана, что ансамблевые принципы и многие архитектурные мотивы застройки новых районов в Москве оказали свое влияние на будапештских строителей.

Трудно сравнивать типовые проекты в деталях, да и вряд ли нужно. Просто потому, что различия диктуются не только разницей вкусов, но и климата. Мне же в кварталах новых районов столицы Венгрии хотелось подметить то общее, что поддается сравнению с нашим опытом, что являет собой черты и тенденции общего для наших стран технического прогресса. Я имею в виду главные категории строительного мастерства — качество и скорость возведения зданий.

Мне как-то сказал Копелев, что в Будапеште строят немного медленнее, чем у нас, но чище. Так он выразился. Я думаю, что Владимир Ефимович основывался на мнении Легчилина, на беседах с венгерскими монтажниками.

Подробно об организационной структуре и особенностях предприятия мне рассказывал инженер Винце Кейс, имеющий навык в беседах с литераторами. Он знает, о чем нужно говорить и что показать.

Кейс неплохо говорит по-русски, изучил язык в поездках по нашей стране, начав в 1966 году со строек Минска. Он брал с собою в «Союз», как здесь говорят, все документы на венгерском и русском языках и составил для себя специальный словарь.

— Я хотел изучить русский и изучил его, — сказал Кейс с понятной гордостью. Потом он принес документы и схемы.

Товарищ Кейс начал с того, что отметил наших шеф-монтажников, помогавших строить и пустить заводы в Будапеште, в городах Дьердь и Мишкольц, их работу здесь вспоминают с благодарностью. Выполняя просьбу товарища Кейса, я называю Сергея Горбачева, Сергея Залогина, Юрия Ушакова, Виктора Гришина, Владимира Пономарева.

Большинство из них нынешние или в прошлом работники комбината на Красной Пресне, и надо ли удивляться тому, что в Венгрии они стали проводниками тех новых идей, которые родились в ДСК‑1...

— Монтаж дома на сто восемьдесят квартир занимает у нас примерно шесть недель, — сообщает мне Кейс. — Правда, — он слегка приподнял левую бровь, — мы провели попытку одного рекордного строительства. Большой блок домов в Старой Буде, на четыреста семьдесят четыре квартиры, выстроили быстрее обычного. Но, — Кейс тут мягко улыбнулся, — скоростной эксперимент повторять пока не хотим.

— Заботясь о качестве?

— Да, с одной стороны. А с другой — потому, что тормозят фундаментные работы. Там трудоемкий монолитный бетон. У нас есть желание перейти к монтажу фундамента из сборных частей. Как и основного здания. Вот тогда, наверное, дело пойдет быстрее.

Я понял Кейса. Поставить рекорд в доказательство только одних возможностей резко увеличить скорость при крайнем напряжении сил — это значит только лишь обозначить путь к новым успехам. Труднее превратить такой рекорд в повседневную практику, сделать явление массовым, сохранить высокий качественный уровень.

— Как и в московском комбинате, — продолжал Кейс, — мы ведем монтаж с колес панелевозов.

Я почувствовал, что здесь в тоне моего собеседника прозвучало понимание всей важности именно этого сообщения.

И действительно! Какие бы ни были различия в деталях, функциях отдельных управлений, масштабах, но принцип единого графика, потока деталей с заводов на стройки, ритмичной работы, этот принцип осуществлялся здесь с той же, как и в Москве, настойчивостью, временными срывами, трудностями, конечными успехами. И не является ли этот опыт, подтвержденный уже в двух столицах, основательным доказательством жизнестойкости того новаторского почина, о котором рассказывается в этом документальном повествовании?..