Восхождение

Дорога от города к ГРЭС выложена большими бетонными плитами. Машину слегка трясет на стыках. По обочинам мелькают тощие сосенки, ельник, поднявшиеся на болотистой земле, покрытой тонким зеленым ковром травы.

Около ГРЭС небольшой поселок — пятиэтажные каменные дома, но многие работающие на станции живут в городе. Дыхание ГРЭС слышно издали. Прямоугольник каменного гиганта с мощными трубами поднялся над тайгой. Мохнатая шапка дыма висит над станцией и, растворяясь, постепенно уходит в сторону движения ветра.

Внутри, как обычно на таких станциях, чистота, малолюдность. Помещения соединены галереями с цветными витражами. Сквозь них видны деревья, зелень, цветы.

Чем ближе к основному корпусу, тем сильнее гул котлов и явственнее вибрация от работы генераторов. ГРЭС тоже напоминает корабль, как и суда «Северное сияние», только не плавучий, а на вечной стоянке. Это ощущаешь особенно рельефно, когда движешься по переходам, галереям, с этажа на этаж поднимаешься по крутым металлическим лестницам.

Кабинет директора станции Василия Григорьевича Голикова на самой высокой галерее. Это одновременно и как бы наблюдательный пункт, отсюда просматривается весь главный корпус.

Директор принимает станцию из рук строителей. А это народ кочевой, многих уже нет в Сургуте. Коллектив станции — законный наследник всего того, что они сделали.

Я увидел в центральном зале станции, на кране, за рычагами которого сидела веселая узкоглазая девушка, большой плакат со словами:

«Делать — значит жить хорошо!» И рядом другой — цитата из К. Федина: «Нет малых и больших дел, всякое дело велико, если исполняется по зову Родины».

Оба лозунга читались и как призыв, и как определение того социального оптимизма, который, должно быть, характерен для тех, кто работает на ГРЭС. И кран, и лозунги на нем — все время в движении над огромными котлами.

Голиков, бывший фронтовик, инженер, недавно принявший ГРЭС, заметил, что станцию за смену обслуживает всего сорок человек. Таков уровень автоматизации.

Свет от Сургута идет во все города нефтяного Приобья. Вскоре высоковольтная линия направится круто на север, к Надыму. И по мере введения новых агрегатов все более мощным станет этот животворящий поток энергии, устремленный в необозримые просторы тюменского севера и Заполярья.

Если Сургутская ГРЭС — энергетическое сердце Приобья, то Самотлор — нефтяное.

О Самотлоре пишут немало. Это озеро, окруженное болотами, под которым обнаружено озеро нефти, многоярусное, протянувшееся на много километров, нефтяной подвал, так, казалось бы, надежно укрытый природой. Ныне он привлекает внимание не только специалистов. Темпы развития этого месторождения — необычайны. Ежегодная прибавка добычи нефти равна здесь годовой производительности иных нефтяных республик, суммарной мощи нефтяных районов, имеющих многолетнюю историю.

Название этого места в русском переводе означает нечто вроде «гнилой воды». Можно было добавить: и воды и земли. Даже зимой восьмиметровую толщу болот не могут сковать сорокаградусные морозы. К первой перспективной точке для разведки на нефть, которую обнаружили сейсмические волны приборов геофизиков, гусеничные тракторы добирались, делая по полтора-два километра в сутки. И вот первый фонтан ударил здесь в 1965 году. С тех пор имя Самотлора начало круто набирать известность. Несомненно, оно станет таким же популярным, как в былые годы Баку, Майкоп, Туймазы.

Происходит поразительная метаморфоза. Озеро превращается в сушу с вырастающим здесь редковатым, но внушительным черным леском буровых вышек. Я был на Самотлоре год назад и не заметил вблизи буровых открытой воды. Она отступила вдаль, туда, куда еще только выдвигаются первые эшелоны вышек, нефтяных емкостей, насосных станций и линий трубопроводов.

Есть вблизи города Нижневартовска необычный памятник. Это прямоугольная стальная колонна; на вершине ее — устремленный в небо стальной завиток из листового металла, а рядом ниспадающие прутья, символически изображающие струи фонтана. Под ними надпись: «Первая скважина Самотлора». И дата — «1965 год».

У этого памятника-обелиска часто снимаются и хозяева и гости Нижневартовска. Хранится такой снимок и у меня. Вокруг обелиска — остатки реденького леска, мачты электропередачи — выше, чем деревья, — подстанции, строения... обычный индустриальный пейзаж. А где же непроходимые болота, тайга? Вдали, только вдали.

Мемориальная площадка достаточно велика. Стоит здесь и Доска почета с надписью: «Слава покорителям Самотлора!» На доске поименованы первооткрыватели месторождения, герои первых подземных штурмов.

Всякий, кто приезжает в Нижневартовск, приходит сюда, к обелиску. Есть легенда, похожая на быль, о том, что один из заместителей министра в те годы, когда скважина фонтанировала, давала 1150 тонн нефти в сутки, встав на колени, поцеловал стальную перекладину вышки.

Ныне скважина продолжает жить, давать нефть, но вентиль ее закрыт наглухо. Это потому, что на площадке перед обелиском часто бывает многолюдно.

Здесь проводятся собрания, отмечаются торжественные события. Существует и еще одна традиция: новобрачные «ездят на факел». Собственно, самого факела давно уже нет. Огни пылают в отдалении. Но, мысленно представляя перед собою огонь, новобрачные произносят клятву супружеской верности у обелиска первооткрывателям.

И само это желание молодых именно здесь произнести слова любви и верности, еще раз подумать о выбранном ими жизненном пути, думается мне, говорит о многом уму и сердцу.

Желтая насыпь дороги, бегущая по болоту, сделав несколько петель, подводит к буровой Виктора Васильевича Китаева, человека известного в нефтяной Сибири. Здесь работает одна из лучших буровых бригад Самотлора.

Самого Китаева на буровой уже не было. А так хотелось поближе познакомиться с бывшим заведующим промышленным отделом Ханты-Мансийского окружкома партии, который несколько лет назад с партийной работы ушел в... буровые мастера! Китаеву тридцать три года. С опытом партийной работы он пришел в рабочий коллектив и, поработав несколько лет буровым мастером, теперь снова на партийной работе, но уже в обкоме.

Китаева заменил сменный буровой мастер Владимир Руфинович Гулин. Он невысокого роста, худощав, темноволос, приветлив, но немногословен. Наверно, гостей на прославленной буровой обычно принимал сам бригадир. Мне показалось, что Гулину все это было непривычно.

Мастер казался сдержанным, даже суховатым. На вопросы моих товарищей отвечал кратко, не обнаруживая желания развивать тему. Он оживился лишь на самой буровой, когда оказался у своего рабочего места, уловив в глазах собеседников живой интерес к технике и технологии бурения. Уж это, верно, не могло не вызвать у него ответного отклика, ибо касалось дела, которому он служит и собирается служить всю жизнь.

Впрочем, разве сдержанность сама по себе не обнаруживает определенное существо характера, как бывает порою выразительной в рассказе вовремя поставленная точка.

Гулин — инженер. Он закончил Тюменский индустриальный институт. Прослужил год в армии и приехал на нефтяную целину, в Нижневартовск, посмотреть на «жемчужину Приобья» — Самотлор, и остался здесь. Жена сейчас заканчивает институт в Тюмени.

— В декабре защитится и приедет, — сказал Гулин. — Младший братишка Леонид тоже в институте. Помогаю ему, помогаю родителям-пенсионерам, зарабатываю и по сибирским меркам прилично — рублей семьсот в месяц.

Владимир Руфинович сказал, что особых накоплений у него нет, много денег отсылает родным, но «Жигули» все же купить собирается.

Вот молодая рабочая семья наших дней! Муж и жена — оба с высшим образованием. В своей смене Гулин не один имеет диплом. Бурильщик Петр Исаев закончил техникум, среднее образование у бурильщика Владимира Серикова.

Я вновь вспоминаю бригады Позднякова, Хрищановича, Беляндинова. В сороковые и пятидесятые годы около буровых станков, у тормозов роторов еще не стояли люди с высшим образованием, редко у кого бывало и среднее. Да и не было в том особой нужды. Инженер оставался инженером, рабочий — рабочим, каждый с кругом своих обязанностей.