Восхождение

— Сегодня ведь девятое мая — годовщина Победы над Германией, — сказал Поздняков, обращаясь к вахте. — Какой день, ребята! И в этот день мы начинаем первую скоростную.

— Ну, Володя, — обратился он к Владимиру Гуслякову, бурильщику первой руки, стоящему у тормоза, — начали!

Бурильщик включил ротор, и стальное, особой закалки долото, похожее на лопасть морского винта, начало прогрызать землю. Поздняков всего несколько минут наблюдал, как его ученик Гусляков медленно наращивает скорость бурения. И остановил юношу.

— Нет, так не годится, — сказал он. — Я тебе сейчас покажу, как надо бурить скоростную.

Мгновение — и наблюдавшим за работой показалось, что металлическая буровая вздрогнула от напряжения. Толстый круг ротора стал вращаться с огромной скоростью. Два мощных насоса погнали в трубы струю глинистого раствора с такой силой, что он сам мог бы, казалось, размывать и выносить породу. Пятнадцатиметровый стальной квадрат, на опускание которого иногда уходит несколько часов, Поздняков забил в землю в какие-нибудь две минуты. Хронометражисты сдержанно ахнули, заполняя свои блокноты.

Ученик, наблюдавший за мастером с удивлением и восторгом, не успел опомниться, как надо было уже наращивать на инструмент металлическую «свечу» и опускать ее в пробуренное отверстие.

— Я никогда не думал, что можно так бурить! — сказал он, не скрывая своей растерянности.

— Можно и нужно. Вот теперь становись ты к тормозу, — сказал Поздняков, — и давай в том же духе.

День был жаркий, безветренный. В горах не держались долго ни туманы, ни дождевые тучи. Лес вокруг площадки вырубили, а на буровой не спрячешься от палящих лучей солнца.

Поздняков снял с себя рубаху. Ему приходилось самому часто становиться к моторам, помогать молодежи. Вся вахта работала, скинув верхние рубахи, налегке, не ослабляя высокого ритма.

Поздняков как-то сказал: «Они у меня как моряки на корабле: махнешь рукой — и все на своих местах».

Чуть замешкался верховой — по винтовой лестнице на вершину вышки уже бежит рабочий, помогая устанавливать тридцатиметровые трубы, извлекаемые из скважины.

Поздняков перед началом работы всегда обходил свое хозяйство, проверяя, подвезли ли ему все, что необходимо для непрерывного хода бурения. Он никогда не пускал буровую, пока не убеждался, что подготовка закончена.

Стоя у ревущих от напряжения моторов, Поздняков то и дело поглядывал на часы. Поворачивая руку тыльной стороной, он молча показывал часы бурильщикам. Чувствовалось, что у него взвешены и учтены минуты и секунды. Не только сама вахта, но ремонтники, слесари, рабочие у насосов поглядывали на бурового мастера, как музыканты из оркестра смотрят на дирижера.

Как-то, рассказывая мне о своей бригаде, Поздняков сказал, что у него действует «котловая» система. По просьбе самих бурильщиков заработная плата рассчитывается не по индивидуальному метражу, пробуренному каждой вахтой, — ведь на долю иных выпадают ремонтные и спуско-подъемные операции, — а по общему объему и скорости работ всей бригады.

Но у поздняковцев был не только общий денежный котел. Когда во время одной из ночных вахт произошла авария — порвались цепи Галля, не только дежурные слесари, но и все, кто отдыхал после вахты и спал в это время в палатке, вышли им на помощь. И они за несколько часов починили оборудование, не дав аварии сорвать намеченные сроки бурения.

Проходка земных недр — это словно бы путешествие в неизведанные края. Оно трудно и увлекательно. Правда, вахта не сходит с подмостков своей буровой, но она и не видит в глубине земли своей трассы и всегда готова ко всяким неожиданностям.

Когда в первый же день бурения вахта Володи Гуслякова встретила мергель — слой твердо спрессованного известняка с цементированной поверхностью, стирающей долото, как наждак, молодой бурильщик резко сбавил темп бурения.

— Нет, ты так его не возьмешь, — сказал Поздняков.

Была в его характере одна черточка — увлечение риском. В былые времена, случалось, мастер позволял себе рискованную операцию — бросал на твердую породу долото, подкрепленное тяжестью всего многотонного инструмента. Опыт и рабочая зрелость излечили его от этого искуса.

Но все же смелая хватка, которая жила в молодом тогда еще мастере, помогла ему найти метод, которым он быстро раскалывал и одновременно стирал в порошок твердокаменные породы — гранитные крепости, встающие на пути бурильщиков.

Он применял так называемый «утяжеленный низ», навинтив в нижней части бурильного инструмента специальные трубы, создающие дополнительную нагрузку весом до двенадцати тонн. Инструмент теперь не отклонялся в стороны и не мог искривить скважину даже при очень высокой скорости, как бы глубоко ни уходила она в толщу пластов.

Нефтяники говорят, что сердце буровой — это грязевой насос. Мутно-красный, тяжелый и плотный раствор глины в воде по толстому шлангу, а потом через бурильный инструмент попадает к основанию бура. Оттуда он выходит на забой скважины под огромным давлением, до восьмидесяти атмосфер.

Поздняков увеличил отверстия на вращающихся лопатках бура. Вместо одного грязевого насоса бригада поставила два. Теперь струя раствора выходила на забой скважины с такой силой, что сама могла вымывать мягкую породу, вынося ее на поверхность земли.

Поздняковцы сократили операции по подъему и спуску бурильной колонны, получив за счет этого большой выигрыш во времени. Все это создало еще небывалый на промыслах высокий и четкий ритм скоростного бурения.

...Девять дней жила поздняковская бригада в своей палатке у буровой, лишь изредка наведываясь к родным в поселок. Девять дней бурильщики засыпали и просыпались с одной мыслью — сколько взято метража, как идет буровая? И все эти дни у подмостков дежурили хронометражисты, чтобы потом обобщить и передать другим промыслам опыт апшеронцев.

Но вот была достигнута проектная глубина — тысяча сто метров. Последняя вахта залила в скважину цемент, чтобы крепчайшей рубашкой, которая поднимется между эксплуатационными трубами и стенками скважины, намертво запереть воду в пластах, лежащих выше нефтяной залежи.

Поздняков смотрел на часы. Подошел к концу срок затвердения цемента, и долото, уже опущенное в скважину, тотчас начало разгрызать цементную пробку, давая свободный выход нефти.

Когда были подведены итоги, то выяснилось, что скважина, начатая в День Победы, была пробурена с выдающимся рекордом скорости в послевоенное время на Кубани и во всем Советском Союзе. Коммерческая скорость на станко-месяц составила три тысячи триста шестьдесят метров (в три раза выше нормы), и вся скважина была сдана промыслу на двадцать один день раньше срока.

...Я частенько в последующие годы вспоминал и вспоминаю Позднякова, все то, что оставила во мне нефтяная Кубань в пору послевоенного восстановления и развития, столь еще близкую к военной поре и по характеру, напряжению, трудностям, естественно, напоминавшую фронтовую обстановку.

— Эти девять дней на скоростной буровой буквально перевернули весь промысел, — говорил мне тогда руководитель конторы бурения. — Если еще и находились раньше люди, которым трудности восстановления казались неодолимым препятствием для скоростных проходок, то им пришлось умолкнуть под давлением фактов. Ни один буровой мастер уже не мог говорить о месячном сроке для бурения, не рискуя сгореть от стыда. Ведь поздняковцы бурили обычно не больше чем десять дней.

Движение за скорость, — продолжал директор конторы, — перекинулось на другие промыслы. Поистине скоростные методы у нас произвели маленькую революцию!..

Ну, а сам Поздняков — герой тех дней, часто выступавший на слетах передовиков, на партийно-хозяйственных активах, где его видели, слышали многие ныне работающие нефтяники, буровики, — как он выглядел?

Я уверен, что Поздняков производил на своих молодых рабочих-современников сильное впечатление. Мне тоже казалось, что от его плотно сбитой фигуры, тяжеловатой походки даже внешне исходило ощущение физической и духовной силы. Он был страстный охотник, человек жизнелюбивый и умеющий заражать жизнелюбием тех, кто с ним работал.