Восхождение

«Нет, все правильно, все должно быть правильно, раз люди так доверяют мне», — думал он.

В дни, когда начался основной подъем домны — домкратами на высоту в три с половиной метра, телефонистка на заводском коммутаторе на все вопросы людей, беспрерывно звонящих из города, отвечала только одним словом: «Поднимают!»

— Ну, как она? — спрашивали рабочие еще в проходной будке и, прежде чем попасть в свой цех, прибегали посмотреть на «двинувшуюся в путь» домну. Наконец 27 ноября 1944 года одна из самых больших тогда в мире доменных печей, проделав сложный путь по маршруту, указанному ей Мамонтовым, благополучно стала на свое место.

В один из ноябрьских холодных вечеров Мамонтов стоял в группе рабочих и смотрел, как на место временных опор заводят под печь постоянные колонны. Кто-то рядом спросил его: «А какая это у вас по счету, Петр Алексеевич?» Мамонтов обернулся и увидел знакомого старого мастера, с которым до войны строил эту самую доменную печь. Тогда Мамонтов снова перевел взгляд на домну и, словно бы видя ее в первый раз, смерил глазами всю тридцатиметровую высоту...

И вспомнил...

Перед самой войной, когда Петру Алексеевичу перевалило уже за пятьдесят и точно легким снежком замело его виски, пришлось ему как-то проезжать поездом через город Ульяновск. Перед самой станцией по вагону прошел проводник и закрыл все окна.

— Мост будем проезжать, — предупредил он.

— Какой мост? — спросил Петр Алексеевич.

— Через Волгу. А какой, сможете сами в окно полюбоваться.

Петр Алексеевич прильнул лбом к стеклу и вдруг, к удивлению соседа, хлопнул себя ладонью по голове и засмеялся. Это был мост, который строил лет за десять до революции он сам, Петр Мамонтов, юноша, техник по монтажу, воспитанник училища при Брянском металлургическом заводе — большой мост у города Симбирска.

А с тех пор? Производственная биография инженера Мамонтова могла бы служить путеводителем по металлургическим заводам страны: Брянский завод, «Старый Юз» — завод в Горловке, Керченский, Магнитострой, Мариуполь — гигант южной металлургии, мартеновские качающиеся печи емкостью до пятисот тонн металла — таких не было тогда еще у нас, не было и в Америке. А в годы войны — уральские заводы: Нижний Тагил, Чебаркуль, Чусовая.

Петр Алексеевич был строителем по призванию, монтажником — по вдохновению. Годами он мог жить в тяжелых условиях строек, подчас без семьи и дома. На Чусовском заводе он построил домну в рекордно короткий срок — в семь месяцев. Правительство наградило его орденом Ленина. А затем вот этот удивительный подъем взорванной домны в Мариуполе.

— Так какая же по счету? — терпеливо дожидаясь ответа, повторил свой вопрос старый мастер.

— Какая, спрашиваешь? Такая — первая! — ответил Мамонтов старику.

— Лауреатская эта работа, — сказал мастер, — факт!

Петр Алексеевич вспомнил слова старого мастера в тот день, когда домна была полностью восстановлена, ее фурмы засветились яркими красными точками. Первую летку доменной печи № 4 прожгли кислородом, и, когда остался до расплавленного чугуна тонкий слой спекшейся глины, горновые забили в отверстие лом, а подъемный кран выдернул его обратно. Из мамонтовской домны выбежала первая струйка металла. Она была похожа на маленькую красную ящерицу, слепо нащупывающую себе дорогу. Но вот она выросла в сильную струю, и кипящий металл потоком ринулся по канаве в разливочные ковши.

Все вокруг заполнилось резким, горячим запахом. Домна мгновенно озарилась красноватым, праздничной окраски светом. Свет этот увидели в городе и далеко на кораблях в море. Оттуда домна казалась огромным негаснущим факелом на азовском берегу.

Через некоторое время Мамонтов получил Государственную премию СССР за подъем мариупольской домны. Об этом были написаны стихи и поэмы. Но и в деловом кругу монтажников мариупольская история выросла в легенду и многие годы звучала как песня, как гимн смелости, мужеству и таланту монтажников.

Потом все это стало понемногу забываться, даже в мире самих строителей, заслоненное новыми успехами и свершениями. Ушел из жизни Петр Алексеевич. Я же хочу вновь напомнить об этом славном имени. Разве слова «никто не забыт и ничто не забыто» не относятся в равной мере и к людям трудового подвига, творцам нашей индустрии?..

Тогда же, в конце сороковых и в начале пятидесятых, опыт и подвиг мариупольцев был подхвачен монтажниками всюду, но особенно яркое и весомое продолжение он получил на берегах Днепра, на знаменитой в те годы стройке «Запорожстали».

«...Потрясенный, стою я перед огромным кладбищем доменного цеха. Как исполин, поваленный предательским выстрелом в спину, навзничь лежит сверхмощная четвертая печь, скрыв под собой фундаменты и железнодорожные пути. Второй доменной печи вовсе не видно: она обрушилась на литейный двор и исчезла под завалами металла, бетона, кирпича. Доменная печь номер один осела на два метра и накренилась, словно в последний момент раздумала падать...

...Невозможно без внутреннего содрогания смотреть на останки листопрокатных цехов.

На мгновение возникли в памяти прокатные цехи «Запорожстали», какими я видел их перед войной, приезжая из Мариуполя. Просторная аллея, полная света, льющегося через стекла в стенах и в высокой крыше, — аллея шириной не менее, чем Невский проспект в Ленинграде, и длиною больше километра.

В этих прекрасных сооружениях фашисты подрывали одну за другой металлические колонны, которые, обрушиваясь, увлекали за собой стропильные фермы и кровлю. На иных колоннах еще сохранилось немецкое «F», обведенное двойным кругом. Начальной буквой немецкого слова «огонь» фашистские громилы заблаговременно размечали, куда заложена взрывчатка, — оставалось лишь вызвать огонь.

Теперь я вижу огромную площадь, загроможденную ржавым металлом, обломками труб, битым стеклом, бетоном, кирпичом. Остатки колонн, как ребра скелета, торчат из стен. И все это обросло бурьяном.

Строители рассказывали:

«У разливочных машин случай был — поймали живого лисенка. А на первой домне птицы гнезда свили. Идешь ночью — совы кричат...»

Это маленький отрывок из воспоминаний В. Дымшица — старого строителя. Они относятся к событиям 1946—1947 годов[2].

«Запорожсталь» — это тема еще ненаписанных книг. Но будут ли они написаны, эти книги? Ведь многим из нас уже кажется, что события, о которых идет речь, — давно перевернутые страницы истории. Сплошь и рядом мы спокойно наблюдаем за тем, как ветераны великого послевоенного трудового эпоса, не оставив следа в литературе, постепенно покидают арену жизни.

В Запорожье, так же как и три года назад в Мариуполе, надо было начинать с подъема домны, на этот раз под номером три. И сделали это люди, хорошо изучившие опыт Петра Алексеевича Мамонтова, — его товарищи по монтажному делу и прямые ученики.

Сейчас многих из них уже нет. Нет среди нас и Марка Ивановича Недужко, о котором с такой любовью вспоминают в своих записках В. Дымшиц, тогдашний управляющий «Запорожстроем», а ныне один из заместителей Председателя Совета Министров СССР, и бывший в те годы управляющий трестом Стальмонтаж Б. Л. Шейнкин, и бывший его управляющий В. И. Мельник, и мой друг Анатолий Степанович Коновалов, который тоже, еще совсем юношей, рабочим-монтажником, поднимал цеха «Запорожстали».

Страстный, порывистый, неистовый — таким запомнился Недужко своим товарищам.

«...Старая дружба связывает нас, — вспоминал В. Дымшиц. — Началась она еще во времена первой пятилетки. Это было на Кузнецкстрое. Студентом-практикантом я работал на сварке. Недужко — начальник сварочных работ — был моим первым руководителем. Мне шел двадцать второй год, начальник — лет на пять старше. Еще тогда Марк Иванович отличался смелостью в новом сварочном деле. С кипучей энергией и энтузиазмом брался он за любую трудную работу, обыденное не удовлетворяло его. Получив диплом, я охотно поехал работать к нему на Кузнецкстрой.

2

В. Дымшиц. Записки строителя. Альманах. Год XXXII. Книга вторая. М., «Советский писатель», 1949.