Арена

Но сейчас, увидев в руках Михаила Степановича чемоданы, Татка даже растерялась. Она твердо знала: все нелады в доме только из-за него.

— Ты плакала, Маша? Что-нибудь случилось? — Михаил Степанович встревоженно протянул маме руку. Но Татка схватилась за мамины пальцы и не выпускала их.

— Ничего не случилось. Просто Татка…

— Опять напроказила?!

— Толстый, жирный, поезд пассажирный! — запрыгала Татка.

— Это так-то ты меня встречаешь? Ведь я теперь буду у вас жить.

От изумления у Татки открылся рот.

— Что? Всамделе? — Татка настороженно придвинулась к матери и еще крепче взяла ее за руку.

— Всамделе!

— Нет! — Татка посмотрела на маму, но та виновато отвела глаза в сторону. — Не хочу…

И Татка выпустила руку матери из своих рук.

Они сидели вдвоем в маминой комнате и о чем-то говорили. Татке очень хотелось послушать, но каждый раз, когда она входила, ее выставляли за дверь. Наконец она ворвалась в комнату и, торжествуя, показала на развязавшийся бант. Затем приходила застегнуть резинки, потом у нее развязался шнурок ботинка.

Вскоре им это надоело, и Михаил Степанович раздраженно сказал:

— Тата, подожди со своими шнурками! Мы тебя позовем.

Татка обиделась.

— Я к маме пришла… Мне мама говорит «неряха», когда шнурки развязаны. Вы хотите, чтоб я была неряха? — И Татка посмотрела на маму.

Но мама была строгая и сердитая.

— Полно болтать глупости. Иди играй! — Мама не завязала шнурки, оттолкнула от себя Татку и сконфуженно посмотрела на Михаила Степановича.

— Она с каждым днем становится забавнее, — пробормотал он.

Мама вдруг быстро поднялась и вышла. Михаил Степанович пожал плечами, вошел в кабинет и стал ходить по нему. Татка исподлобья следила за каждым движением Михаила Степановича. И вдруг увидела в его руках колбу с розовой водой, на которую папа разрешал ей только смотреть. Тут ее терпение лопнуло. Она отбросила в сторону плюшевого зайца и, подбежав, схватила Михаила Степановича за руку:

— Отдай!

— Что с тобой?

— Отдай лучше! — упрямо повторила Татка и, подпрыгнув, ухватила колбу. Колба выскользнула из рук, упала на пол и разбилась.

На шум прибежала мама. Но Татка даже не взглянула на нее. Она опустилась на колени и начала бережно собирать стекло.

Не сказав ни слова, мама вышла из кабинета. Татка порезала палец, но заплакала совсем не от боли. В ее маленькой голове никак не укладывалось: как это мама ничего не сказала Михаилу Степановичу, что он взял колбу, когда Татку за это наказывали!

Михаил Степанович стоял над Таткой и молчал. Когда он хотел поднять ее с пола, Татка ухватилась за ножки стула и завизжала. Потом притихла. Она всмотрелась в расплывшуюся лужу и, увидев в ней лицо «друга детства», вскочила на ноги и с ожесточением стала ее топтать, приговаривая:

— Вот тебе, вот тебе!

Михаил Степанович позвал маму и пожаловался на Татку. Но мама схватила ее на руки и, заливая йодом Таткин палец, вскрикнула:

— Помолчи!

У Михаила Степановича заалели кончики ушей, и он тяжело опустился в кресло.

Потом зазвонил телефон, мама сказала три раза:

— Да, да, да… — и, обернувшись к Татке, объявила: — Тебя ждет в детском саду папа…

Татка целый день не могла понять, почему ее не отвели в детский сад. Когда она спрашивала, мама как-то странно смотрела на нее и все время повторяла:

— Так надо, надо…

Сейчас Татка заторопилась, побежала в переднюю и набросила на себя веревочку с привязанными к ней варежками:

— Скорее, мама, скорее, а то все уйдут…

В дороге мама молчала и не спускала глаз с Татки. Или вдруг принималась ее целовать. Татка несколько раз спрашивала у нее, зачем они идут в детский сад вечером, но мама по-прежнему твердила:

— Надо…

И только у самой двери детсада она сказала:

— Прощайся с ребятами, ты уезжаешь…

Прощаться было даже весело. Но, не успев толком со всеми проститься, Татка должна была идти в машину. Там ждал ее папа.

В машине было тесно от чемоданов и ящиков. Кроме шофера, папы и Татки, никого не было. Татка примостилась у папы на коленях и спросила:

— А где же мама?

Папа нахмурился, поправил Таткин шарф, закашлялся, потом ответил:

— Она ушла домой.

— Почему?

В это мгновение из-за угла показалась мама. Она бежала, на ходу запахивая пальто. Белый платок свалился с головы, но она даже не поправляла его. Татка увидела маму и испугалась. Она закричала:

— Хочу к ма-а-ме!

Папа открыл дверцу машины, выпустил Татку на тротуар. Она бросилась к маме. Мать схватила Татку на руки и, плача, принялась целовать ее. Плакала мама так горько и безутешно, что проходившие мимо люди останавливались, а Татка не понимала, почему плачет мама, и тянула ее в машину. Но мама не шла и опять начинала твердить свое:

— Нельзя мне, так надо, надо.

Папа вышел из машины и стоял в стороне, теребя перчатки. Татка побежала к нему, хотела что-то сказать, показывая на маму, но папа остановил ее, прижал к себе и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

— Оставь ее, Тата. Мама теперь не наша.

Татка рванулась от папы и закричала:

— Мамочка моя, не хочу, моя!.. Поедем, мама! Поедем же!..

— Не могу. Слышишь, Тата, нельзя. Надо. Так надо, — повторяла мама, но в голосе ее уже не было решительности. Мама закрыла лицо руками. Тогда Татка вернулась к папе и гневно прошептала:

— Ну и пусть! Не надо ее брать.

Машина поехала, а мама все стояла на углу, растерянно и безразлично разглядывая мостовую.

На вокзал пришла мамина мама — Таткина бабушка. Она принесла пирожки и еще чего-то, очень много, целую авоську.

Татка давно не видала бабушку, почти два месяца. Вообще этот год бабушка не приезжала к ним домой. Сначала она все болела, а потом поссорилась с мамой и поэтому, когда звонила по телефону, то разговаривала с Таткой или с папой. Иногда в свободное время, в воскресенье, папа отвозил Татку на целый день к бабушке. Вот было весело!

Сейчас, войдя в купе, бабушка окинула все хозяйским глазом и начала командовать:

— Значит, вещи на месте. Погоди, а где плетенка с продуктами?

— Мама, да не волнуйтесь, все будет в порядке.

— Как это в порядке, когда плетенку наверх загнали? Ведь там же масло! Как ты будешь ехать четверо суток с ребенком на верхней полке, не представляю!

Таткин папа посмотрел на соседа и рассмеялся. Дипломатический ход бабушки был удачен. Через несколько секунд Татка уже сидела на нижней полке.

— Осталось семь минут. Будь осторожен, Петенька!

Неожиданно бабушка обняла папу и заплакала:

— Кто бы мог подумать! Прости и меня, старую…

— Успокойтесь, мама! — папа погладил бабушку по голове совсем как Татку, когда она плачет, достал платок и высморкался. Глаза у него покраснели. Татка тоже чуть не заплакала, но в это время объявили, что поезд должен ехать, а провожающим надо сойти. Бабушка заплакала еще сильнее, заставила папу зачем-то присесть и снова поцеловала Татку. Потом папа пошел ее проводить. Поезд ехал сначала медленно, так что бабушка успевала идти рядом и махать Татке рукой. Вдруг поезд заторопился, и сколько бы Татка ни смотрела вбок, бабушки уже не было видно. Перрон быстро сменили пригороды, и когда уже совсем скрылась Москва, в купе вошел Таткин папа.

У Татки опять было много вопросов, и главный из них — приедет ли к ним мама?

Татку так и подмывало одним махом выпалить отцу мучившие вопросы, но в купе было много народу и ни одного знакомого. Татка застеснялась, отодвинулась дальше в угол и стала думать.

Она живо представила себе детский сад, своих подруг, и друзей, и Витьку Чупрыгина, который все-таки ухитрился отколотить ее на прощанье. Татка вспомнила это, и ей стало грустно. Она не была злой и сейчас совсем не сердилась на Витьку, но ей вдруг стало жалко свою маму. А что, если мамин «друг детства» такой, как Витька? Это тоже был вопрос.

Татка вздохнула, прислонилась к жесткой вагонной подушке, похожей на диванный валик, но уснуть не могла. Она ворочалась, и все время ее не покидало чувство беды. Татка открыла глаза. Синий огонек лампочки, дрожа, освещал купе, папа и двое соседей тихо беседовали. Татке показалось, что все о ней забыли, она обхватила руками подушку и громко заплакала: