Страница 11 из 77
Сквозь тонкую газетную бумагу проступали жёлтые пятна клея. Я скользил глазами по строчкам и поглядывал то вправо — в сторону автобусной остановки, то влево — в направлении первой линии.
За мной никто не следил. Прохожие шли по своим делам, шагали размеренно и деловито.
По-немецки рядом никто не разговаривал. Да и по-русски тоже. Утро рабочего дня — не время для весёлой болтовни. Важнее не опоздать на службу.
К остановке подъехал автобус. Открыл двери и выпустил очередную порцию усталых мужчин в серых костюмах и женщин в чёрных юбках и ситцевых блузках. Они быстро разошлись в разные стороны, втягиваясь в арки и исчезая в дверях учреждений.
Так я дошёл до библиотеки. Вчерашних немцев возле неё не было. Интересно, почему они решили, что медальон у меня? Знать наверняка они не могли — медальон точно никто не видел. Значит, каким-то образом узнали, что мы ездили под Приморск. Узнали — зачем. Связали нашу поездку с историей медальона. И заподозрили, что я его нашёл. А заподозрив, предположили, что я ношу медальон с собой и решили проверить.
Чёрт, задачка! Откуда у них настолько подробная информация? Словно они говорили с кем-то, кто сам был на закладке шурфов. Но нас там было всего семеро — ребята, Валентин Иванович, Виктор Петрович и я.
Кого подозревать прикажете?
Существовала вероятность, что нападавших интересовал не медальон. Такой вариант тоже нельзя было сходу отбрасывать в сторону.
Ладно, разберёмся.
Я потянул на себя тяжёлую деревянную створку и с удовольствием нырнул в прохладу широких библиотечных коридоров.
К вечеру я кое-что знал о секретной службе Ганзейского союза.
В первую очередь, то, что такая служба существовала. Появилась она почти сразу же, как возник сам союз. Руководила его деятельностью на протяжении всей истории. А когда Ганзейский союз распался — служба осталась и занялась какими-то своими тёмными делами.
В шесть часов вечера я со вздохом отложил очередную книгу и поднялся из-за стола. Сдал материалы, вышел на стрелку Васильевского острова и троллейбусом доехал до Садовой улицы. Повернул направо, прошёл два квартала. Перед тем, как войти в арку, внимательно осмотрел её, но ничего странного не обнаружил. Кроме уличного кота, который сидел возле пыльной чугунной створки ворот и смотрел на меня так же подозрительно, как я на него.
Пройдя арку, я вошёл в подъезд, поднялся по широкой лестнице на второй этаж и позвонил в нужную дверь.
За дверью раздались шаги, скрипнул, поворачиваясь, запор.
— Гореликов? Проходи, Саша! — сказал мне Валентин Иванович, открывая дверь.
— С немцами договариваться надо! — боярин Онаний стукнул кулаком по столу. — Иначе проклятые татары нас всех подомнут!
Из парилки ещё тянуло жаром. Пахло дубовым и берёзовым листом, хлебным квасом и можжевеловой хвоей. Но в просторном предбаннике
Четверо новгородских бояр голышом сидели на дубовых лавках возле стола, уставленного тарелками с закуской и кувшинами с квасом, мёдом и пивом.
Бояре собрались в бане Онания не ради пара, а опасаясь лишних ушей. Стол был накрыт заранее, ещё до прихода гостей. А затем Онаний выслал слуг, сам впустил гостей через неприметную калитку на заднем дворе. И сам разливал по чашам пиво и квас.
Степан Твердиславович только поморщился, утирая ладонью пот с лица, на котором уже залегли глубокие морщины.
За последний год новгородский посадник заметно постарел. Сказались бесчисленные заботы и хлопоты страшной военной поры. Да и годы уже перевалили на шестой десяток.
Раньше, в спокойное время, никакой Онаний не посмел бы стучать кулаком перед лицом Степана Твердиславовича. Но сейчас Онаний был у себя дома, а Степан Твердиславович колебался. Словно воры, собрались они в жарко натопленной бане, чтобы решить — что делать дальше? Как не дать погибнуть Великому Новгороду?
— А ты что скажешь, Миша?
Миша Иванкич в сомнении покачал головой. Два года назад, при осаде монголами Торжка погиб отец Миши — посадник Иванко Семёнович.
Монгольское войско осаждало Торжок двенадцать дней. Привезёнными из Китая осадными машинами бросали огромные камни — такой камень четверо мужиков не поднимут!
Проломили стену, и пошли на штурм. Перед собой монголы, словно скот, гнали толпу плохо вооружённых пленников из других русских городов.
Торжок был взят приступом и сожжён. Уцелевшие жители бежали в Новгород. Добрались считаные души — монголы преследовали бегущих по лесам и остановились только, когда грянула весенняя распутица.
Миша в те страшные дни метался по Новгороду, будоражил вече — пытался собрать ополчение в помощь осаждённому Торжку.
Не собрал. Большинство бояр выступили против — они опасались, что монголы разобьют наспех собранное ополчение, и Новгород останется без защиты.
В отчаянии Миша кинулся даже к князю Александру. Молодой князь принял Мишу вместе с Гаврилой Олексичем. Внимательно выслушал, посочувствовал. И развёл руками.
— Не я управляю Новгородом, а бояре. А идти к Торжку одной княжеской дружиной — неминуемая гибель. Попробую поговорить с посадником.
Князь не обманул Мишу — в тот же день поехал к Степану Твердиславовичу и говорил с ним часа три. Но посадник был непреклонен.
— Войско собирать — не один день, княже. А если монголы разобьют нас в поле, или на переходе? И сами погибнем, и Торжок не спасём! А за ним и Новгород падёт.
Когда до Новгорода добрались немногочисленные беженцы из Торжка и рассказали об ужасах осады — Миша каждого выспрашивал об отце. Но уцелевшие ничего не знали, бежали от монголов без памяти, только бы жизни спасти. Твердили одно:
— Монгольское войско так многочисленно, что биться с ними в поле нельзя. Вся надежда только на городские стены.
Утихомирив злость и отчаяние, Миша согласился с посадником. Помогал крепить ветхие прясла стен, собирал и вооружал свой отряд воинов.
Но монголы к Новгороду не пошли — с половины дороги внезапно повернули на юг, к Смоленску. Новгородцы вздохнули с облегчением.
Город спасла весенняя распутица — вскрывшиеся ото льда реки и набухшие талой водой непроходимые болота.
За два прошедших года боль потери притупилась. Монгольское войско разоряло юго-западную Русь, подступало к Киеву. В нетронутый Новгород со всех сторон стекались беженцы. Людей надо было селить, кормить, пристраивать к делу.
И всё яснее вставал перед новгородскими боярами тяжёлый выбор — либо поклониться монгольскому хану, либо искать союза с немецкими рыцарскими орденами и Европой.