Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 75



Глава 1

Неразбериха после объявления военного времени в Российской Империи была огромной. Мы с Алисой и дружиной уже прибыли в Сибирск, когда Император Василий III издал целый ряд новых указов, меняющих вековые устои. Страна больше не полагалась на личные дружины и армии бояр и князей. Теперь в строй призвать можно любого и не важно, состоит он, в чьей-то дружине или нет. Сам является князем, боярином или его наследником. На время войны все солдаты Российской армии должны забыть о роде, и защищать отечество. Знаки принадлежности к боярской или княжеской семье носить запретили.

По этой и многим другим причинам в Сибирске нас мурыжили три недели, прежде чем отпустить домой с наказом ждать новых повесток, а пока отдыхать. Так прилетев обратно, мы узнали, что к нам наведывалась комиссия для проверки моей причастности к убийству Гончарова старшего. Доказательств против меня они не нашли и улетели восвояси. Я этим не обманывался. Они продолжат копать.

Тем временем больше всех нашему возвращению радовалась Юлиана и Шарик.

— Не уезжайте больше никуда, — повисла она на маме, плача в три ручья. — Пожалуйста-а-а. Мам. Пап.

— Не уеду, — обнимала дочь Алиса, поглаживая ее по голове и успокаивая. — Не бойся. Мы дома.

Одним из указов Императора Василия III женщин кудесников с детьми на попечении возрастом младше четырнадцати лет — на фронт больше не призывали. Скорее всего, Алису, имеющую медицинское образование устроят работать в военный госпиталь в Сибирске. Куда направят меня, я не знал.

Изменения, которые затеял Император, вызвали несколько бунтов среди бояр и сейчас их подавляли по всей стране, пока действующая армия сдерживала напор турок, китайцев и приплывших к нашим берегам англичан, любящих половить рыбку в мутной воде. Последние заблокировали город-порт Севастополь, взяв его и весь полуостров Крым в блокаду. Зашли в Азовское море и напали на Бердянск, Мариуполь и Таганрог. Ростов-на-Дону держался. Война уже идет. По радио и телевизору выступают телеведущие, но информация от них поступает противоречивая. В целом, сводки с фронта были нерадостные. Воевать сразу против трех сильных держав это сложно, но мы справимся. Я в это верил.

— Все-все, отстань, Шарик, — отталкивал я от себя слюнявую морду пса, что ластился ко мне и бодал головой в бедро. — Я тоже рад тебя видеть, цербер ты мой, — почесал я его за ухом, вызвав у него неконтролируемое подергивание хвоста.

Домой мы попали через десять минут, вдоволь пообнимавшись на улице. Жители фермы встречали нас с радостью. Все были приятно удивлены нашему возвращению.

О том, что нам все равно придется отправиться на фронт, но уже не спаянной командой, дружиной, а поодиночке — думать не хотелось. А ведь нас раскидают по разным фронтам, армиям и полкам. Увидимся ли мы еще? И сколько человек вернется с этой войны?

Я старался отогнать мрачные мысли и найти плюсы во всей этой неразберихе. И нашел. Теперь мне не надо рисковать своим имуществом. Дирижабль, вертолеты, оружие, все это останется здесь. Сообщение о том, что в армию призывают все мужское население страны старше шестнадцати лет, тоже было ошибкой, вызванной неразберихой на местах, а значит останутся и люди, которые будут защищать ферму и которым это все пригодится. Каторжников так точно не призовут. Они уже показали себя в деле, и подвести меня не должны. Остались самые надежные из них, а паршивые овцы давно кормят червей на кладбище.

На дворе у нас стоял сентябрь, а значит, завтра мы с Алисой засучим рукава и пойдем работать, помогая утроить урожай мха и овощей в теплицах. Есть время все снова обдумать и подготовиться к моему неизбежному отправлению на фронт.

— Давайте готовить ужин, — всплеснула руками Алиса, уняв слезы у дочери. — Что будем кушать?

— Макароны с сыром! — Выкрикнула счастливая Юлиана, помогая матери доставать из шкафа кастрюлю. — Я умею.

Дома была хорошо.

Алиса мне подмигнула и попросила.

— Семен, обжарь лук и морковку, пожалуйста. А мы пока поставим кипятиться воду и слепим котлетки. Да? — Спросила она у дочки, задев кончик носа Юлианы пальцем и измазав его фаршем.

— Да! — Звонко ответил она.

— Ты уверена, Людмила? Это тебе не обычные твои заигрывания с темными силами. Если церковь узнает...



— Заткнись, Борис. Я все решила уже давно.

Мачеха Семена, сегодня была снова той, кем была, до казни своего сына Петра. Сильной. Волевой. И безжалостной. Выражение скорби на лице, которую она носила на протяжении последних нескольких месяцев — исчезло. Ей удалось усыпить бдительность старого патриарха рода Смирновых и его наследника. Они что, думали, она сломалась? Ха. Эти твари еще за все ответят.

— Людмила, — еще раз попытался вразумить ее двоюродный брат. — Если об этом узнают...

— Андрей, — обратилась она к мужу и отцу Семена, который тоже был здесь, — ты все подготовил?

— Конечно, дорогая.

Он искренне любил жену и давно участвовал во всех ее грязных делах. Знал он и о попытке убить его старшего брата и отца.

Чтобы провернуть задуманное, пришлось найти заброшенный дом на окраине Москвы. Погреб в нем расширили, превратив в подвал с земляным полом. Это выгадает им немного времени и кудесники что ушли служить православной церкви, не сразу почувствуют ритуал, что здесь проводят. А потом уже будет поздно. Все следы съест огонь.

— Хватит брыкаться! — Ударил Андрей замотанного в веревки и с кляпом во рту холопа, что и привез их сюда.

Молодой парень считал, что его старания заметили и выделили среди слуг, раз несколько недель назад назначили на ответственную роль водителя Людмилы Ильиничны. Он ошибся.

— Не бей его! — Крикнула Людмила мужу. — Он нужен нам живым и здоровым.

— Извини. Забылся.

Борис покачал головой и сказал.

— Люда. Подумай.

Она его проигнорировала.

— Андрей. Начинаем.

Он кивнул и вздернул лежавшего у его ног холопа на колени, поставив его перед Людой и удерживая за плечи. Тот казалось, оцепенел от страха и не вырывался, только плакал.

— Ты поможешь или так и будешь стоять в стороне? — Ерничая, спросила Людмила у двоюродного брата. Тот тяжело вздохнул и подошел к ним, положив свою руку на голову холопу. Тот сразу обмяк. Из глаз пропала всякая осмысленность.

— Я подавил его волю и держу разум этого червя в тисках. Начинай.