Страница 35 из 53
Всё было куда проще. Ни на одном газоне вокруг нас не было ни одного уцелевшего многолетнего растения. В то время как в том же Митино или Строгино некогда аккуратные клумбы обильно заросли неподстриженными цветами, здесь все декоративные насаждения были вытоптаны толпами заражённых. Похоже, что ещё весной, до периода активного роста. И лишь в июне здесь всё-таки проклюнулись однолетние мелкие сорняки типа каких-нибудь одуванчиков, обильно разросшиеся без своих окультуренных конкурентов. И с тех пор их тут уже явно никто не вытаптывал. Да и одиноких цепочек характерных шаркающих следов на пыльном асфальте тоже нигде не было видно.
Вместо этого наблюдения я поделился с остальными другим выводом:
— А люди сюда не совались, потому что ещё с того берега видели, как закончили щукинские. И, тем более, с реки. По всему берегу кости. А весной и в июне на них ещё кое-где мясо было... А значит и запах был соответствующий.
— То есть... Тут рядом... Вокруг этих больниц весной всё-таки был какой-то улей? — Задал риторический вопрос сержант Петров. И сам ответил. — А теперь его нет...
— Но это точно не Щукинские их тут в июне покоцали. — Авторитетно заявил Яр, намекая на костяки у берега. — Скорее наоборот...
Озадаченные пацаны одновременно глянули на меня, словно в ожидании немедленного ответа на щукинскую загадку. Всё-таки зря я им всё время даю готовые решения. Это непедагогично. Привыкнут да так и не научатся сами свои проблемы решать. Но сейчас не время устраивать им учебные испытания.
— Дальше идём молча. Я впереди. Иван — за мной. Следи за прибором. Че — замыкающий. Пойдём через Гамалею, не через парк. Вперёд.
Улица имени знаменитого микробиолога встретила нас таким же мёртвым безмолвием, как и на предыдущей дороге. В этой тиши шаги тяжёлых резиновых ботинок по асфальту звучали почти как барабаны.
— На следующем перекрёстке налево. И дальше по правой стороне метров через пятьсот начнутся проходные на территорию института.
После поворота, спустя пару минут мерного топота по безлюдной улице мимо невысоких старых домов, сквозь шаги послышалось лёгкое потрескивание.
— Пятьдесят... — Повертев в стороны раструбом дозиметра, Иван немедленно поставил меня в известность, как и договаривались. — Даже нет, уже больше... Мы уже совсем близко, да? Ой!
Неотрывно глядя на циферблат приборчика, паренёк не заметил, что я резко остановился. И врезался мне в спину.
— Извините...
— Ничего. И да. Мы близко...
Выглянув из-за моей спины, остальные тоже заметили то, что заставило меня остановиться.
— Так вот где они... — Чуть слышно выдохнул Иван.
Комплекс зданий центра ядерных исследований был окружён высоким и весьма основательным каменным забором — по крайней мере там, где на улицу не выходили стены самих институтских корпусов. И по всей длине ограда была увенчана прочными стальными прутьями, кое-где всё ещё обмотанными кольцами ржавой егозы.
И почти на каждый стальной штырь был надет небольшой детский череп.
Глава 18. Прочь!
По моему сигналу пацаны и Че спешно укрылись за ближайшими ржавыми тачками.
— Кого-то увидел? — Поинтересовался Яр, осторожно выглядывая из-за пыльного внедорожника через дорогу в сторону забора.
— По-прежнему нет. Но ещё я никогда не видел, чтобы жоры занимались таким украшательством.
— А я видел... Точнее... Не совсем что-то такое, но похоже было. — Подал голос из-под противогаза сержант Петров. — В Балаково. Около атомной станции. Там улей был, но не совсем обычный...
— Это тот, который потом к Самаре откочевал? — Я начал припоминать рассказы саратовцев о том, как они добрались до секрета «антижорина».
— Ага. Им управлял... Эм... Ну как бы человек, но уже не совсем. Михалыч.
— Кто-о? — В отличие от меня, бесы и Иван были ещё не вполне в курсе новейшей истории нашей пост-цивилизации.
— Ну... Не помню его фамилию... Бывший учёный из одного Саратовского НИИ, который принимал участие в проекте «Автоном». Руководил какими-то экспериментами в рамках этой программы.
Это объяснение кадета явно не прибавило понимания в мальчишеских глазах, видневшихся под слегка запотевшими стёклышками старых газовых масок.
И тот перешёл на более образную речь:
— Короче, это был мужик, который вколол себе тоже самое, что давали им... — Кадет указал на нас с Че и тут же смущённо поправился. — Ну, в смысле, вам... И в итоге он не отупел, как все, а сделал из себя как бы главжору. Стал ими командовать. И стал как-то собирать из них таких тварей, которые сами по себе, наверное, никогда у природы бы не получились... Пауки... Руконоги... Блевуны... Коленвалы... Как говорил Слава, который его раньше лично знал, тот всё время мечтал о том, чтобы ему позволили какие-то... Эм-м... Неэтичные эксперименты... Вот,типа, и дорвался, наконец... Начал делать управляемую эволюцию. Так он это называл.
Жутковатая история заставила остальных пацанов окончательно притихнуть и полностью обратиться в слух. Лишь иногда поглядывая на украшенную черепами ограду, они покрепче сжали оружие.
— Но это я всё к чему... — Продолжил юный сержант. — Как мы поняли... Как потом Слава сказал, точнее... Этот Михалыч, похоже, не только жор использовал в качестве... Эм-м... Материала. Но ещё и тех ребят, которые выживали там в Балаково. Почти всех, кто не сбежал весной в деревни, не укрылся на ГЭС или не приплыл в Саратов... Как Настя, например... Короче, всех, кого поймали, жоры Михалыча сволокли весной на пруд-охладитель. И там как-то распотрошили... Вот, наверное, примерно как тех пацанов, около реки...
— Хочешь сказать, что здесь за забором завёлся собственный Михалыч?
Не дождавшись ответа кадета на мой вопрос, Че тихо заметил:
— И, судя по всему — как раз где-то в конце мая или начале июня...
Он не говорил этого прямо, но явно намекал как раз то время, когда «осколки» Чёрного Жоры слепо разбредались по пространству между Самарой и Москвой. Движимые одновременно каким-то странным стимулом из прошлой человеческой жизни и жорскими инстинктами.
Но саратовец прекрасно понял его намёк. И упрямо покачал головой из стороны в сторону:
— Не может быть, чтобы Кир тут такое устроил! Он же сам этого Михалыча и замочил в итоге!
Командир партизан, который до сих пор так и не надел свою газовую маску обратно, хитро прищурился:
— Как подсказывают нам классики, когда убиваешь дракона — нужно очень постараться, чтобы самому им не стать...
— Нет! Не может такого быть! — Продолжал упрямиться кадет. — Там же на берегу кое-где совсем детские скелеты были. Мелкотня из началки явно! А все знают, что Чёрный Жора малышей в обиду не даёт! Это вам любой из наших докажет!
— Не горячись, сержант. — Я поспешил успокоить пацана, который начал говорить немного громче, чем мне хотелось бы в такой обстановке. — В любом случае, кто-то же устроил тут эту иллюминацию из несчастных щукинцев. Да и тот, кто в итоге застрял в Раменской аномалии, как ты помнишь, тоже не был особенно человечен. Даже по отношению к твоим приятелям, как мы поняли...
Петров хоть и нехотя, но согласился:
— Да... Есть, конечно, «осколки», которые слишком мало помнят о том, как были когда-то человеком... Но... Блин... — Паренёк запнулся и, оглядев черепа, всё таки закончил. — Такого он раньше точно не делал. Вокруг аномалии же не было ничего подобного! Никаких черепов!
— Про Жуковский аэропорт не забывай. И про то, что там стало в июне с этими капо из Капотни.
Это напоминание окончательно смутило решимость кадета. И я поспешил немного его воодушевить.
— Ладно, не вешай шланг, сержант. Будем надеяться, что здесь нам всё же повезёт больше. Другого варианта сейчас нет. Как и времени. — Я повернулся к бесенятам. — Яр, Шам?
— А?
— Воскресенский пацан говорил, что пробраться на территорию института легче всего с этой стороны. Вон за теми кустами должна быть прореха, ещё с зимы.