Люби меня

Сонечка Солнышко: Что значит быть в твоей команде?

Пока нутро загорается оглушающей, сука, радостью, отвечаю ей, как мудак.

Александр Георгиев: Ты походу ошиблась адресатом. Я ничего не отправлял.

Осознаю, безусловно, что веду себя не просто как рогатый принц… Блядь, уникальный долбоеб. Но иначе я не могу. Все сворачивает и выносит изнанкой наружу, заставляя меня тупо задыхаться от надрыва оставшихся эмоций.

Сонечка Солнышко: Отправлял. Больше некому.

То, что больше некому – это, несомненно, хорошо. Охрененно хорошо.

Но я все равно не могу вот так просто проглотить свое достоинство. Наверное, потому что оно у меня охуеть какое большое. Ну и зарвавшееся. Признаю. Попуститься не получается.

Александр Георгиев: Ха-ха.

Александр Георгиев: Ага.

Сонечка Солнышко: Саша… Ответь на мой вопрос. Что за команда?

Мне, блядь, всухую признаться, что я о ней вроде как мечтаю?

Это странно. Бред. Позорняк. Унылое говно.

Да я скорее сдохну!

Александр Георгиев: Придешь?

Набиваю и гашу экран. Откидываюсь назад, чтобы впечатать в стену затылок и перевести дух.

Руки дрожат. Блядь, да не только руки. Сука, я ли это?

Слишком далеко с этой всей херью шагнул.

Что, если результата не будет? Что, если не оценит? Что, если снова пошлет?

О чем я, черт возьми, вообще думал?

Не должен за ней бегать. Не должен стараться. Не должен позволять эмоциям брать верх над рассудком!

Сижу на скамейке полностью одетый, в то время когда остальные уже сверкают голыми задницами в сторону душевой. Сижу и задыхаюсь, пока не прилетает ответ.

Сонечка Солнышко: Приду, если объяснишь, что подразумевал в записке... Что за команда?

У всех ведь случаются минуты слабости, да? Ну, когда ты отключаешь мозг, чтобы он не мешал тебе выкинуть какую-то очевидную дурь? Надеюсь, да. Потому что я задерживаю дыхание и набиваю лютый чес.

Александр Георгиев: Команда – это ты и я. Условия и правила те же. Но я обещаю фильтровать базар, не звереть и не наглеть слишком сильно. Ты со мной?

Сонечка Солнышко: Хорошо. Я приду.

Она выполняет свое обещание. И я сталкиваюсь с новой проблемой. Меня, блядь, всю игру колбасит. Не могу не думать о том, что будет, когда Соня снова рядом окажется.

Каким образом я собираюсь с ней контактировать, если меня на расстоянии «глаза в глаза» на куски рвет? Если на одном лишь предвкушении все цепи слетают? Если я в тотальном ужасе от всех своих ощущений?

Мы побеждаем. С виду все отлично. Идеально, блядь.

Но после игры… Когда Соня с какой-то девчонкой подходит к плитам на пляже, где мы с пацанами пьем пиво, я иду на опережение. Шагаю к ним и зову прогуляться ее подружку.

10

Разве можно быть настолько жестоким?

© Соня Богданова

Он с ней переспал.

Понимаю это, едва они возвращаются в общую компанию. Одного взгляда на Надю достаточно, чтобы сделать нужные выводы.

Растрепанная. Раскрасневшаяся. Довольная.

Все более чем очевидно. Но, несмотря на это, обработать информацию полностью получается далеко не сразу. Испытывала ли я когда-либо более сильный шок? Нет. Этот, как острая вирусная вспышка, уничтожает мне мозг.

«Господи…» – обращаюсь инстинктивно, словно бы в последний раз.

И меня сражает приходящийся точно в грудь удар. Его, как магнит, притягивает мое неистово колотящееся сердце. Долгие секунды я ощущаю только то, как эту чересчур чувствительную и крайне уязвимую мышцу разрывает от боли. Мучительные ощущения заставляют меня задохнуться, а мгновение спустя – всем организмом задрожать.

«Как ты могла?» – вопит все мое существо, глядя в глаза девушке, которую я считала своим другом.

Полчаса. Вот сколько понадобилось Наде, чтобы предать мои чувства. В голове не укладывается, что человек в принципе на подобное способен.

Она ведь знала, что я его люблю. Она знала, что сегодня я иду сюда к нему. Она знала, как для меня важен этот вечер.

Сама же постоянно говорила о нем плохо… И вдруг! Вот какими, оказывается, могут быть люди.

Надя смущается. Выглядит виноватой. Но что мне от этого?! У нее на лбу написано, что ей с ним понравилось. Ни о чем она в действительности не жалеет. Даже несмотря на то, что Георгиев сразу же в другую сторону ушел. Не пытаясь играть в элементарное уважение, бросил эту идиотку, которая так часто называла дурочкой меня, и примкнул к своим друзьям.

Долетающий с моря ветерок обдувает мои пылающие щеки, но, увы, он не способен их остудить. Мне жарко. Я будто в аду. Сердце, пульс, дыхание – все в беспорядочном ритме сбито. Физически же не в состоянии пошевелиться. Сквозь меня будто дерево в небо прорастает. Я ощущаю каждый миллиметр его продвижения.

– Все нормально? – умудряется спросить Надя.

Ее голос доносится словно сквозь толщу воды. Сглатываю, чтобы скинуть охвативший оглушающий эффект. И сразу же жалею об этом. Потому как звуки обрушиваются с такой силой, что буквально взрывают мне барабанные перепонки.

Разнобой голосов, перекаты смеха, густой шум моря, крики жизни… Едва сдерживаюсь от того, чтобы не заткнуть ладонями уши.

Глядя на Надю, мне хочется ее колотить. Руками и ногами. И не то чтобы это как-то пугало своей агрессивностью. Останавливает лишь то, что я не желаю показывать, насколько больно она мне сделала. И больше всего… Я не желаю показывать свою боль ЕМУ.

Киваю и отхожу.

Двигаясь в толпе, умудряюсь извиняться, если кого-то задеваю. Останавливаюсь, когда оказываюсь в первом ряду перед сидящими на плитах баскетболистами.

В лица не всматриваюсь. Скольжу взглядом на уровне груди. Красивые объемные мышцы, крупные ладони и полупустые пивные бутылки – вот, что попадает в обзор. Но я все равно узнаю Георгиева. Сморгнув пелену, осмеливаюсь поднять взгляд на лицо. Встречаюсь с его обычным высокомерным хладнокровием, и меня накрывает дрожь какого-то безумия. Внутри моей истерзанной души разгорается столь яростный гнев, которого я еще никогда в жизни не испытывала.

Зачем ты это сделал? Чего добился? Понимаешь ли, как больно мне сделал? Разве можно быть настолько жестоким?

На каждом вдохе мою грудь раздувает, словно парус. Кажется, что на следующем она заскрипит и пойдет трещинами. Плечи тоже в движении, я не могу это замедлить и успокоить. Благо, слезы не летят. Им просто неоткуда взяться. Ведь внутри меня все горит.

Мне не хватает воздуха. Мне недостаточно пространства. Мне мира мало!

Я не умею носить маски. Наверное, Георгиев видит что-то в моем лице. И в какой-то момент… с силой стискивает челюсти и опускает глаза. Задыхаюсь от проносящегося за грудной клеткой вихря. Он задевает и воспаляет каждый нерв. Делает мою плоть дрожащей и слабой. Но только пока я какое-то жалкое мгновение думаю, будто Саша пожалел о своем поступке. Пару секунд спустя он вскидывает взгляд на одного из своих друзей и беззаботно тому ухмыляется.

– Ага, тоже заметил этого черта. Поднялся он, блядь… Расскажет! – поддерживает разговор, в который я до этого даже не пыталась вслушиваться. – С лоха на пидора он поднялся. Вот как это называется.

Ребята поддерживают сказанное взрывом хохота. И сам Саша… Он тоже смеется.

У него все прекрасно.

А как иначе? Что я хотела?

После цветов воспарила. Думала, такие букеты кому бы то ни было не дарят. Я ведь его едва смогла поднять, столько роз было! Я пересчитывала, к каждой прикоснулась – сто восемьдесят одна.

Он ведь мог отделаться чем-то скромнее.

Неужели дело лишь в том, что он в своей красивой жизни привык к широким жестам? Привык производить впечатление?

А сами по себе эти цветы ничего и не значат!

Я думала… Какая глупая!

И записка эта… Команда! Ты и я! Все по тому же сценарию! Спектакль для его родителей!

Я даже на претензии не имею права. Он ведь обещал ко мне не приставать больше. Но не уточнял, что вдруг прекратит заниматься сексом с другими. Нет, не клялся! Я сама – дурочка – очаровалась!