Безнадежно влип

– Плату беру, что ж еще, – не скрывая насмешки в голосе, произношу я, забираясь к ней под одеяло.

Глава 6

Глава 6

Инициатива наказуема. Не фиг было давать два одеяла, сейчас бы не пытался вытащить Машу из пухового. Детский сад, ей-Богу, хотя почему-то это вызывает смех, ибо вот это та самая Маша, к которой я привык.

– Сорок пять отмороженных килограмм против моих ста с лишним – забавная, но нечестная игра. Я мог бы тебе подыграть, но прекрасно понимаю, что у тебя сейчас, как минимум, покалывают пальцы на руках. А может быть, даже больно. Я уж молчу, что ты и здоровая-то мне не соперник. Разные весовые категории.

Чувствую, как после моих слов Маша перестает так сжимать одеяло и наконец показывает свое лицо.

– Только тронь меня, я тебе, как минимум, зуб выбью. Клянусь, – было бы смешно, если бы не было сказано с таким серьезным выражением лица. Да что не так с этой девчонкой.

– Я тебя греть буду, бестолочь, а не трогать.

– Не надо мне ничего греть. Само согреется.

– Маш, не тупи, а? Чего ты заладила «не тронь, да не тронь», ты не можешь не понимать, что самый лучший способ согреть человека – это контакт тело о тело. Давай представим, что я врач, а ты больная, которую мне надо согреть. Никаких сексуальных подтекстов. Исключительно лечение.

– Хорошо, – привычно милым и доброжелательным тоном произносит Маша, наигранно улыбаясь. – Но ты не притронешься ко мне, пока я не получу футболку.

– Так согревать будет труднее.

– Труд, как известно, сделал из обезьяны человека. Да и с твоим-то большим телом, думаю, ты согреешь меня и с футболкой на мне.

– Я же в трусах, чего тебе бояться?

– Хотя бы того, что они могут быть грязными.

– Чистые, девственностью твоей клянусь. Ты да я в трусах, чего бояться-то? Дружок мои боксеры не прорвет.

– Футболку, – по слогам произносит Берсеньева, вновь тоном строгой училки.

Ну и хрен с тобой. Подцепляю свою собственную и подаю ее Маше. Желание поддеть ее хоть чем-то просто зашкаливает. Ощущаю себя какой-то школотой.

– Ну все? Теперь можно тебя греть?

– Согревай. Но без каких-то интимных прикосновений, – тут же добавляет Маша, как только я, наконец, забираюсь под пуховое одеяло и прижимаю ее к себе.

– А что так? Почему без интимных? – шепчу ей на ухо. – Боишься, что не выдержишь? – бля, ну я точно вернулся в подростковый период. За косичку ее еще дерни, чтобы уж наверняка.

– Нет. Боюсь, что это неправильно по отношению к одному человеку. Конечно же, об этом я ему не скажу, но в душе я буду мучиться от неправильности поступка. Прекрати.

– Что?

– Тереться об меня.

– Я тебя грею, а не трусь.

– Согрей мне лучше ладони, – перехватывает мою руку, как только я начинаю поглаживать ее ногу.

– Лучше с ног начинать.

– А я сказала, с ладоней.

Обхватываю ее руки и только спустя несколько секунд до меня доходит.

– По отношению к кому это неправильно?

– К мужчине, с которым, возможно, в ближайшем будущем я буду встречаться, – усмехаюсь в голос.

– Ты его здесь встретила? – молча кивает. – Тут зимой живут девять семей. Ну, может, десять. Всех я знаю поименно, и никому из мужского пола нет меньше пятидесяти лет. Хотя вру, Егорычу с девятого участка лет сорок пять. Ты на него засмотрелась?

– Да, на Егоровича, – то ли я в конец дебильнулся, то ли Маша начала искусно брехать.

– Ты думаешь, что я в это поверю? Подожди, ты что хочешь, чтобы я типа ревновал тебя?

– А с какой целью мне это делать?

– Ой, даже не знаю, может, потому что ты в меня втрескалась, когда жила в моей квартире? И в общем-то была не против перевести все в горизонтальное положение, если бы не упавшая елка, – куда меня несет? Зачем я это делаю? Остановись, Медведев.

– Мне было любопытно и интересно с тобой целоваться. Это был эффект того, что ты был единственный мужчина, встретившийся на моем пути, после фактически длительной изоляции. То есть дело было не в тебе, хоть ты и хороший. Но я бы никогда сознательно не продолжила дальше того, что было.

Остановите землю. Кто хочет быть актрисой? Точно моя сестра, а не Маша? У Берсеньевой звездеж на пятибалльную систему. Даже не прикопаешься.

– Красивая речь, Маш. Признаться, если бы ты не произнесла, «хоть я и хороший» подумал бы, что это не ты. Молодец. Из выученной из какого-то журнала фразы, ты вставила что-то свое. Хорошо звучит.

– Благодарю за комплимент или это не он? – игнорирую вопрос, перемещая руку на Машин живот, скрытый тканью футболки.

– Значит с первого дня, как ты сбежала, тебе помогала моя сестра, так? Когда вы познакомились?

– Да, помогала. Познакомились незадолго до того, как я ушла, она приходила к тебе в квартиру. Я с ней тогда была в клубе. Ты только не ругай, ее, пожалуйста.

– Ее-то наругаешь, ага, конечно.

Охренеть, конечно. Развели как лоха. И только просто Мария могла жить почти месяц на моей же даче. Бред какой-то.

– А папа тебе ничего не сделал?

– Ну, видишь, я живой, значит нет, – вот тут бы сыграть на ее чувстве вины, но нет, не хочу. Равно как и говорить о том, что ее папаша знал о Машином местонахождении. А сейчас знает? Просто дает ей побыть на свободе, а сам снова присматривает? – Маш, ты почему сбежала? Я тебя чем-то обидел?

– Нет. Просто поняла, что не надо надеяться на помощь мужчин. Я бы не научилась самостоятельности, если бы жила здесь не одна. Я не вру.

Самое противное, что я понимаю – не врет. Но однозначно не договаривает.

– Тебе что-то про меня сказала Наташа? Поэтому ты ушла?

– Нет. Кроме того, что ты любишь селедку под шубой и шницель, она ничего не говорила. Ну так, еще по мелочи, но только хорошее.

Хорошее, блин. Почему она так складно говорит, а у меня такое паршивое чувство на душе? Забылся, называется. Теперь лежу в обнимку с полуголой «забылся». На хрена я на это подписался? Дурацкая идея. Разговоры разговорами, а против физиологии не попрешь.

Утыкаюсь носом в Машину шею, втягиваю ее запах. Сам не понял, как коснулся губами ее кожи, а рука стала блуждать по футболке. Врушка. У самой сердце стало бабахать так, что мне в ладонь отдает. Веду рукой выше, на что Маша сжимает мою ладонь.

– Прекрати.

– Я тебе кровь разгоняю. Чувствуешь, как твое сердце бабахает? Лечение проходит успешно.

– Мне кажется, это ты себе что-то там разгоняешь. Или поднимаешь.

– Не, тебе, Маш.

– Сомневаюсь. Доктор, а что в меня упирается сзади?

– Электронагревательный прибор.

– А поточнее?

– На твоем феячном языке – генераторная пушка.

– Я сказала, хватит! – рявкнула так, что я малость опешил.

Видимо, не настолько Маша отморозила себе руки, раз сжала мою ладонь с такой силой. А потом и вовсе вскочила с дивана, схватила верхнее одеяло и умчалась хрен знает куда.

Детский сад штаны на лямках. Встаю следом с дивана, надеваю джинсы и как только тянусь к шкафу, моего плеча касается Машина рука.

– Вставляй, – это мне сейчас не послышалось? Медленно поворачиваюсь к ней.

– Матерь Божья, ты бухать ходила?

– Вставляй, – все так же ровно, без каких-либо эмоций произносит Берсеньева.

– Прям сразу вставлять? Давай начнем с предварительных ласк. Тебя подготовить надо.

– Вставляй.

– Ну ладно, подыграю тебе, расскажи, как ты хочешь, чтобы я вставил.

– Желательно поглубже, но так, чтобы ничего не повредить.

– Поглубже и не повредить? – ну улыбнись ты уже, просто Мария, что за мегера стоит около меня? – А, то есть ты хочешь при этом девочкой остаться? Губа у тебя не дура. Ничего не получится, Машка, он же не размером с корнишон, так что все, что надо повредит, а что не надо оставит в порядке.

– Да, корнишон бы не влез. Но вставлять-то ты будешь агрегат поменьше. Так что не повредишь.

– Поменьше? То есть ты думаешь, что у меня там… он размером с твой мизинец?