Страница 11 из 20
А сейчас он экспериментировал с целым рядом рекреационных химикатов, доступных анк-морпоркским троллям, потому что в случае с троллями господин Тюльпан имел хоть какие-то шансы оказаться умнее. В теории «шлак» и «шмыг» не могли никак повлиять на человеческий мозг – разве что, быть может, растворить его. Но господин Тюльпан не сдавался. Когда-то он попробовал быть нормальным, и ему это не понравилось.
Господин Штырь снова вздохнул.
– Пойдем, – сказал он. – Покормим лопуха.
В Анк-Морпорке очень трудно следить за кем-то так, чтобы другие не следили за тобой, и даже за этими двумя осторожными наблюдателями внимательно смотрела пара глаз.
Глаза эти принадлежали маленькому песику пестрого окраса с преобладанием ржаво-серого. Время от времени он почесывался с таким звуком, будто кто-то пытался побрить металлическую щетку.
Шею его охватывала веревка. Она была привязана к другой веревке, точнее, к нескольким кускам веревки, неумело связанным между собой.
Веревку сжимал в кулаке мужчина. По крайней мере, такой вывод можно было сделать по тому, что она скрывалась в том же кармане грязного пальто, что и один из его рукавов, предположительно таивший в себе руку, теоретически заканчивавшуюся кулаком.
Пальто было необычным. Оно поднималось от мостовой почти до полей нависавшей над ним шляпы, по форме напоминавшей сахарную голову. Там, где они смыкались, проглядывал намек на седые волосы. Одна рука погрузилась в подозрительные глубины кармана и извлекла оттуда холодную сосиску.
– Эти двое следят за патрицием, – сказал песик. – Интересные дела.
– Разрази их гром, – отозвался мужчина и разломил сосиску на две демократичные половинки.
Уильям написал небольшой абзац о том, как Патриций Посетил «Ведро», и перелистал свой блокнот.
Просто потрясающе. Он всего за день нашел не меньше дюжины тем для своих новостных писем. Поразительно, что могут рассказать люди, если только у них спросить.
Кто-то украл золотой клык со статуи Бога-крокодила Оффлера; за рассказ об этом Уильям пообещал купить сержанту Колону выпивку, но уже частично отплатил ему тем, что закончил абзац об этом случае фразой «Стража Неустанно Разыскивает Злоумышленника и Уверена в его Скорой Поимке».
Он не был до конца в этом убежден, но сержант Колон, произнося эти слова, выглядел очень искренне.
Природа правды беспокоила Уильяма всю жизнь. Его учили всегда говорить только ее, или, точнее, всегда и во всем признаваться, а некоторые привычки трудно переломить, если в тебя их усердно вколачивали. А лорд де Словв придерживался старой поговорки, гласившей: «Как саженец нагнешь, так дерево и вырастет». Уильям оказался не слишком гибким саженцем. А лорд де Словв сам по себе не был жестоким человеком. Зато он таких людей нанимал. Насколько Уильям помнил, лорд де Словв вообще был не большой охотник до всего, для чего нужно прикасаться к людям.
Так или иначе, Уильям всю жизнь уверял себя в том, что выдумывать он не умеет; все, что не было правдой, всегда разваливалось у него в руках. Даже ложь во спасение – например, «Под конец недели деньги у меня обязательно будут», – кончалась для него бедой. Это называлось «сочинять» и в глазах де Словвов было грехом хуже самой лжи: это была попытка сделать ложь интересной.
Поэтому Уильям де Словв всегда говорил правду – в качестве самообороны от космоса. Даже горькая правда для него была не горше сладкой лжи.
В «Залатанном барабане» случилась славная драка. Уильям был очень доволен тем, что у него вышло: «После чего Брезок-варвар поднял стол и обрушил его на Мольтина-карманника, который, в свою очередь, ухватился за Канделябр, каковым и нанес удар, сопроводив его возгласом: «Получи, У*лю*ок несчастный!!!», за чем воспоследовала общая потасовка, пострадали в которой то ли пятеро, то ли шестеро».
Все свои записи он отнес в «Ведро».
Гунилла прочитал их с интересом; у гномов ушло совсем немного времени, чтобы все это набрать.
И вот что странно…
…в набранном виде, когда все буквы были такими ровными и аккуратными…
…слова казались более настоящими.
Боддони, который, похоже, был вторым по старшинству в печатне, прищурился на столбцы текста из-за плеча Доброгора.
– Хмм, – протянул он.
– Что скажете? – спросил Уильям.
– Выглядит… серовато, – ответил гном. – Все буквы в кучу. Похоже на книжку.
– Ну так это хорошо, разве нет? – удивился Уильям. С его точки зрения, то, что напоминало книгу, плохим быть не могло.
– Может, их как-то разделить? – спросил Гунилла.
Уильям уставился на отпечатанную страницу. К нему в голову закралась идея. Она словно поднялась с самого листа.
– А что, если, – сказал он, – нам поставить над каждой новостью небольшой заголовок?
Он схватил обрывок бумаги и вывел на нем:«5–6 Человек Ранено во время Драки в Таверне».
Боддони прочитал это с серьезным видом.
– Да, – сказал он наконец. – Выглядит… подходяще.
Он пустил бумажку вокруг стола.
– Как ты зовешь этот новостной листок? – спросил он.
– Никак, – ответил Уильям.
– Но как-то его назвать надо, – сказал Боддони. – Что ты обычно пишешь сверху?
– Обычно что-то вроде «Уважаемому лорду такому-то…»
Боддони покачал головой.
– Не пойдет, – сказал он. – Нужно что-то более общее. Более броское.
– Может, «Анк-Морпоркская Справка»? – предложил Уильям. – Простите, я по названиям не мастер.
Гунилла достал из фартука свою маленькую коробочку и набрал буквы из лотка на верстаке. Он составил из них слова, смазал чернилами и прижал сверху лист бумаги.
На листе Уильям прочитал: «Анк-Морпоркская Справда».
– Ошибся чуток. Это все невнимательность, – пробормотал Гунилла, потянувшись за другими буквами. Уильям остановил его.
– Не знаю, – сказал он. – Гм. Оставьте как есть… только «с» уберите, а «п» сделайте заглавной.
– Вот и хорошо, – сказал Гунилла. – Все готово. Ну что, парень? Сколько тебе надо копий?
– Э… двадцать? Тридцать?
– А как насчет пары сотен? – Гунилла кивнул в сторону гномов, принявшихся за работу. – Зачем станок зря по мелочи гонять?
– Да вы что! В городе не наберется столько жителей, готовых заплатить пять долларов!
– Ну так и проси с них по полдоллара. Сам заработаешь пятьдесят и столько же отдашь нам.
– Боги! Правда? – Уильям уставился на сияющего гнома. – Но мне же придется их еще и продавать, – сказал он. – Это же не горячие пирожки. Их не станут…
Он шмыгнул носом. Глаза у него заслезились.
– Ой-ой, – сказал он. – К нам идет очередной гость. Мне знаком этот запах.
– Какой запах? – удивился гном.
Дверь со скрипом отворилась.
Вот что нужно знать о Запахе Старикашки Рона – вони столь мощной, что она обрела собственный характер и полностью оправдывала заглавную букву: после первого потрясения органы обоняния сразу сдавались и отключались, словно так же неспособны были познать это явление, как устрица не способна познать океан. В его присутствии уже через несколько минут у людей из ушей начинала вытекать сера, а волосы выцветали.
Запах развился до такой степени, что вел теперь почти независимую жизнь и частенько сам по себе ходил в театр или читал небольшие поэтические томики. Он был выше классом, чем его хозяин.
Руки Старикашка Рон убрал в карманы, однако из одного выползала веревка, точнее, несколько веревок, связанных в одну. Она охватывала шею маленького сероватого песика. Возможно, это был терьер. Он прихрамывал и в целом передвигался как-то скрытно, как будто пытался незаметно просочиться сквозь окружающий мир. Это была походка пса, который давно уяснил, что в этой жизни в твою сторону скорее полетит ботинок, чем вкусная косточка. Это была походка пса, в любой момент готового броситься наутек.