Попала...Попала! Попала!!!

Но чьи-то сильные руки поймали меня, и оттащили подальше от загона с моей белогривой убийцей.

— Тише-тише, девочка, тише…, - услышала я голос барона. Это он вовремя спас тело несчастного, в которого попала я, и теперь барон успокаивал Жанну — свою прекрасную белогривую лошадь.

Жанна, недовольно фыркнула в мою сторону, но, все же, послушала барона, и отступила вглубь загона. Другие лошади тоже стали тише, словно ориентируясь на свою «предводительницу».

— Как тебя угораздило, Ганс? — улыбаясь, спросил меня барон, — Я-то думал, ты получше моего обращаешься с нашими лошадками.

Я покраснела. Но барон не стал настаивать на ответе. Заметив мою неловкость, он подошел ко мне, помог встать и сказал:

— Ну-ну, паренек, у всех случаются плохие дни. Не грусти.

Барон одобрительно похлопал меня по плечу, пошарил в кармане, и вынул оттуда золотую монетку.

— Держи.

Я послушно приняла деньги: лишать Ганса такой возможности я не могла.

Барон подмигнул мне, почти по-приятельски, и уже было развернулся, чтобы уйти, как я остановила его, схватив за рукав.

— Барон, — произнесла я, — Сегодня утром, на дворцовой кухне, кто-то пытался отравить Ваш завтрак.

Лицо барона помрачнело. Он внимательно посмотрел на меня, почти сверля своими карими глазами. Было видно, что он не знает: доверять ли мне…

— Откуда тебе известно? — наконец задал он вопрос.

— Я…на дворе можно услышать и узнать многое, — сказала я, надеясь, что барон поверит мне-Гансу.

Барон кивнул. Взгляд его глаз смягчился, но в них уже не было искорки веселья, с которой он до того смотрел на Ганса.

— Спасибо Ганс, ты молодец-что сказал, — снова похлопал он меня по плечу, — Сомневаюсь, что остальные обитатели Сэн-Тубр были бы столь добры, как сообщить мне эту новость.

Барон снова достал из кармана монету, но на этот раз я отвела в сторону его руку.

— Мне не нужно денег, — сказала я.

Весь разговор, произошедший между мной и бароном, был нашим личным делом, не делом Ганса, а Мне деньги Барона были совсем не нужны…

Барон посмотрел на меня с удивлением.

Видимо, он не ожидал такой «преданности». Наконец, он снова нагнулся ко мне — Гансу, и сказал, очень тихо.

— Значит ли это, что я могу рассчитывать на тебя, юный Ганс?

(Вот Черти!!!! Как могу я давать обещания не за себя!!!!)

Внутри меня все закипело. Как выкрутиться из этой ситуации? Что, если на самом деле на Ганса нельзя рассчитывать?

— Я лишь рассказал, что мне известно, — побормотала я, глядя в пол, и, прежде чем барон успел сказать еще что-либо, я развернулась и побежала от него прочь, стараясь не обращать внимания на лошадей, вновь дико забившихся в своих загонах. И, ровно в этот момент, сознание мое покинуло тело Ганса.

Марта Скрежаль разминала в маленькой ступе травы и волшебные коренья. То, что она не была официальной замковой ведьмой, вовсе не лишало ее возможности «слегка приколдовывать». В конце концов, легким колдовством баловались почти все в замке. Фрейлины гадали на тарелочках, вымазанных в саже, оставшейся от заживо сожженных преступников, дворовые девки — рассматривали косточки мертвых голубей, мечтая увидеть в их узоре инициалы будущего мужа, даже мужчины — солдаты и выше стоящие мужи — внимали узору табака в самокрутке, или даже просили своих жен и возлюбленных осветить кровью первой ночи их доспехи…

Конечно, все эти люди потом шли в собор, и долго-долго вымаливали у Великого Вальтера его прощения. Вымаливали лишь для того, чтобы при следующем удобном случае снова, да хоть одним глазком, заглянуть в запретную щелочку волшебства.

Но все это было мелочью. Пустяками, по сравнению с тем, что могла сотворить истинная ведьма. И Марта чувствовала: в замке появилась еще одна ведунья. И, упаси Великий Вальтер, ведьма была Черная.

Это прослеживалось в напряжении, растущем в воздухе. Марта чувствовала энергию соперницы. Волны магии, которые может поймать лишь истинная ведьма.

Кроме того, были и иные признаки: животные все чаще и чаще выходили из-под контроля. Птицы, пролетающие перелетными косяками, старались не пролетать через замок Сэн-Тубр. Даже крысы — и те начали бежать из крепостных стен, подальше в леса, лишь бы не в Черную ловушку ведьмы, которая, похоже, затеяла не шуточную игру.

Но Марта пока не собиралась раскрывать себя сопернице. Женщина не была столь глупа, чтобы дать вычислить себя по магическим волнам. Нет. Марта гадала по чуть-чуть. На камнях. На травах. Она собирала информацию, словно головоломку, из многих кусочков. Зато, так она сможет лучше узнать врага. Не стоит спешить, когда хочешь во чтобы то ни стало защитить своих подопечных. А у Марты было целых два человека, жизни которых она поклялась хранить пуще, чем свою.

Я очутилась в красивой комнате, обитой красным деревом, по которому шел изысканный, витиеватый узор. В руках моих был золотой гребень. На пальце — прекрасный перстень. Я сидела на бархатной тумбочке возле старинного, посеребрённого зеркала. Мои волосы золотыми нитями спускались по плечам. Я была княгиней. И, что самое ценное, я была в комнате одна.

Но, едва я отдышалась и начала приходить в себя, как двери комнаты моей растворились, и на пороге появился князь.

— Почему ты так рано покинула нас, душа моя? — ласково сказал он.

Я сжалась внутри. Что мне ответить ему? И, тут я впервые это осознала: я даже не знала, как звали Князя. Все в Сэн-Тубр обращались к нему не иначе, как «мой князь», и я никогда не слышала его имени, но ведь супруга должна знать лучше? Что же мне делать?

Но, похоже, делать ничего и не надо было…

Князь снял свой красивый бархатный камзол, и, оставшись сверху лишь в белоснежной шелковой рубашке, со вздохом повалился на кровать, стоящую в комнате.

— Впрочем, душа моя, я не виню тебя в том, что ты оставила меня одного, — сказал князь, — Подумать только, какое ужасное утро послала нам Великий Вальтер. Новый приступ у отца, и эта ужасная попытка отравить моего брата!

(-Приступ у отца? — пронеслось в моей голове, — Разве князь не носит траур по родителю?)

Но спросить я не могла. Как незавидно мое положение…

А князь, между тем, продолжал:

— Самое ужасное, что я даже не знаю, как сказать Герберту обо всем, — снова вздох, — Зная его подозрительность, он решит, будто во всем замешан я.

Князи прикрыл глаза. Вид у него был очень несчастный. И мне даже стало его чуточку жалко.

— Конечно, я понимаю, что не являюсь Герберту единоутробным братом, но, Элен, разве это причина так меня не любить?

Темные глаза князя взглянули на меня, словно в поисках поддержки. Но я продолжала упорно молчать. Хотя, судя по всему, это было обычным поведением княгини, иначе, думаю, князь не продолжал бы говорить столь непринужденно.

— Герберт считает, нам грозит война с востока. Он, кажется, даже не принимает во внимание мирный договор, который я заключил сразу после несчастья с отцом.

Я кивнула. А что еще мне оставалось делать?

— Сядь рядом, любимая, — сказал «мой муж», жестом указывая мне на кровать.

Внутри у меня все сжалось. Князь был привлекателен, и по тому, как он начал расстёгивать верхние пуговицы рубашки, наш разговор должен был продолжиться в неформальной обстановке.

— Ну же, Элен, — князь приподнялся на локтях. Темноволосый, с расстёгнутой рубашкой, он был словно картинка из журнала.

— Неужели ты не хочешь подбодрить меня, в этот тяжелый час?

Я, вся дрожа, повиновалась его приказу. Что еще мне было делать?

Едва я очутилась рядом, как рука князя скользнула по моей ноге и задрала вверх полы нежно-розового платья. Очень быстро он очутился надо мной, и руки его принялись ласкать мое тело. Я была парализована.

— Знаешь, Элен, — тихим шепотом продолжал князь, покрывая легкими поцелуями мои голые ноги, — Я верю, что скоро темные времена уйдут.

Одним движением он разорвал верх моего платья, и на пол посыпались драгоценные жемчужины с его обшивки.