Страница 20 из 72
Давняя знакомая семьи Агафоновых Т. И. Чернышева приводила в воспоминаниях о встрече с совсем еще молодым исполнителем интересный эпизод:
«Однажды Валерий приехал к нам в Москву, переночевал, а затем отправился куда-то по делам. К вечеру он вернулся с большой стопкой нот и очень довольный. Оказывается, он ездил куда-то за город в подмосковную дачную местность, где жила когда-то знаменитая, но почти забытая исполнительница старинных русских романсов. К сожалению, я не помню, кто именно и когда это было. Возможно, это была Тамара Церетели или Изабелла Юрьева, а может, еще кто-то такого же ранга. Скорее всего, это было в конце семидесятых годов. Валерию каким-то чудом удалось узнать ее адрес, и он с трепетом душевным отправился к ней. О своей встрече с этой знаменитостью Валерий рассказал следующее. Он нашел ее дом. Это было одноэтажное деревянное строение с палисадником под окнами. Поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре вышла пожилая женщина, по-видимому, домработница, и спросила, что ему надо. Валерий назвал себя, сказал, что он исполнитель романсов и страстный поклонник знаменитой певицы и что он хочет ее увидеть. Но женщина ответила, что хозяйка посетителей не принимает. Тогда Валерий сел на лавочку против окон заветного дома и запел романс: “Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…” И она его услышала и пригласила в дом. Там Валерий сумел полностью ее обаять. Он рассказал о себе, что-то спросил у нее и пел, пел. Она стала вспоминать свою молодость и тоже петь разные романсы и, наконец, исполнила романс, в котором есть такие слова (привожу по памяти, не совсем точно): “…ты несмелый такой, так целуй, черт с тобой, черт с тобой”. А перед расставанием подарила Валерию ноты романсов».
Вернувшись в Питер, Валерий Агафонов стал петь в валютном баре гостиницы «Астория».
Друг юности певца известный бард и писатель Борис Алмазов в книге «мемуаров под гитару» рассказывает:
«Валерий — сложный человек, и рядом с ним было непросто. Но вот он брал гитару, прикрывал свои огромные, словно с иконописного лика, глаза — и рождалось то главное, ради чего он жил, ради чего ему многое прощали близкие и друзья и все те, кто был готов следовать за его голосом на край света.
У него делалось другое лицо, стирались черты повседневности — и являлась душа. Кончалась песня, и все возвращалось: и гримасы, и анекдоты, и босяцкая неустроенность, и безалаберность, смягчалось это только его бескорыстием и добротой. Все, кто знал Валерия, мирились с его недостатками, зная, что они не главное: главное — минуты восторга, какие он умеет дарить своим пением, когда его голосом говорит Бог.
Директор ресторана гостиницы “Астория” вспоминала:
— Я тридцать лет в системе… Меня удивить нельзя! И вот он пришел, неказистенький такой, рыженький: “Я хочу петь у вас в валютном баре”. А я злая тогда была: ну, как всегда — дежурные неприятности: недостача и т. д. Говорю: “Пойте”. “Здесь?” — спрашивает (а у меня кабинет малюсенький, два на два). “Нет, — говорю, — в Голливуде!”
Он взял гитару… и через сорок минут я опомнилась только потому, что у меня от слез промокла вся кофточка! Боже мой!..
Я сшила ему лиловую бархатную блузу с бантом, лаковые туфельки заказала. Брючки в лучшем ателье. Он стал такой хорошенький. Через неделю смотрю: он опять в рваном свитере: “Когда я в этой одежде, — говорит, — иностранцы больше платят”. И тоже врет: он блузу кому-то подарил!
Я помню тот период в его бурной жизни, когда обреванные слезами восторга, редкие в ту пору, но достаточные для “Астории” бывшие русские рвали на груди пластроны и набивали его гитару долларами. Он их потом оттуда вытрясал, изображая обезьяну из басни Крылова “Мартышка и чурбан”. Он зарабатывал по тем временам сказочные деньги! К нему тут же присосались валютчики, и кончилась валютная гастроль тем, что он чуть не сел. Просто Бог спас».
Валерий Агафонов в том самом свитере…
По легенде, однажды в «Асторию» заехал поужинать находившийся с официальным визитом в СССР президент Франции Шарль де Голль, и, естественно, «на сладкое» высокому гостю подали русские романсы в исполнении Агафонова. Французы долго хлопали, благодарили, а когда генерал со свитой удалился, на глаза исполнителя попался ресторанный счет, где последней строкой (как самый дешевый пункт), в аккурат после изысканных блюд и вин, стояло: «Вокалист — 6 руб. 50 коп.».
Еще о работе в заведении для фирмачей рассказывают такой случай:
«Там оказался жесткий регламент, и можно было петь только три разрешенных цензурой романса и повторять их через небольшой перерыв всю ночь. Конечно, Валера понял, что это загоняет его в жесткие рамки, и хотел уйти. Но его не отпускал администратор. Тогда Агафонов исполнил “Россию” Блока, и администратор так испугался, что сам попросил его уйти. А перед этим к нему подошел молодой человек в штатском и сказал, что эту песню петь нельзя. Агафонов: “Почему нельзя? Это во всех книгах напечатано”. “В книгах можно, а петь нельзя”, — ответил чекист».
О последних днях исполнителя ходят противоречивые сведения. Приведу две версии его смерти. Первая — из уст уже упомянутого Петра Капустина.
«Он ждал свою Таню (Т. Агафонова — вторая жена. — Авт.). Она его отпустила из деревни. А он как вырывался из-под ее опеки, сразу начинал вести себя хуже, чем нужно. Вот и здесь он вырвался на свободу и… У него была такая нагрузка — концерты, концерты, все время какие-то площадки.
И ребята его окружали… Где-то они выпивали всю ночь. Таня должна была в этот день приехать. Короче говоря, когда он ехал на одну из площадок, он, по-моему, не похмелился, его заставили выпить молоко, и это сыграло свою роковую роль. Он умер в какой-то частной машине, ехал на очередной концерт».
Закончить «повесть» жизни гениального исполнителя русского городского романса Валерия Борисовича Агафонова я позволю себе отрывком из книги Бориса Алмазова «Не только музыка к словам…»:
«На что он жил всю жизнь, неизвестно. А вот для чего он жил, становилось ясно с первой секунды, как только начинал звучать его глубокий и страстный голос, когда рождались романсы на той редкостной ноте, что делает исполнение Агафоновым безупречным, классическим. Музыкой и поэзией на все времена. Для того чтобы так петь, нужно много перестрадать.
Валерий прожил мученическую жизнь… Он все время пребывал “на грани”… Его старинный друг говорит, что близкие и друзья настолько привыкли к его выходкам, что совершенно спокойно на сообщение: “Вчера по Невскому средь бела дня совершенно голый мужик шел! Наверное, на спор”, — спрашивали: “Что, Валерка с гастролей вернулся?”
Валерий читал как умалишенный… Он мог встать на колени посреди грязной улицы, выпрашивая редкую книгу. На одну ночь! На сутки! Но в конце суток мог подарить прочитанную чужую книгу первому встречному. Забывал, у кого взял! И что книга не его собственность!
На пари, на спор он мог сделать что угодно. Он попадал в такие истории, в такие пьяные драки… Правда, я убежден, что сам он никогда, ни при каких обстоятельствах никого не ударил. Не смог бы!
Казалось, ему все равно и он ничего не боится. Но был страх. Тяжелый, постоянный: он боялся потерять голос. Каждое утро. Пробуя осторожно: здесь ли он, не ушел ли… И радуясь, что еще один день судьба ему подарила. Он-то ведь знал, что у него врожденный двойной порок сердца. Что при его жизни он может умереть в любую минуту. Что и произошло…
Валерий Агафонов. 1970-е