Страница 31 из 88
1947
Андре Жид
Андре Поль Гийом Жид — французский писатель, прозаик, драматург и эссеист, оказавший значительное влияние не только на французскую литературу ХХ века, но и на умонастроения нескольких поколений французов.
Лауреат Нобелевской премии по литературе 1947 года «за глубокие и художественно значимые произведения, в которых человеческие проблемы представлены с бесстрашной любовью и глубокой психологической проницательностью».
В 1947 году, уже 78 лет от роду, вдруг взял да и получил Нобелевскую премию. Думаю, это была большая неожиданность для него самого. Жид вошел в российский фольклор, этой участи не все удостаивались.
Эпиграмма, которую приписывали и Стеничу, и Кольцову, и всем тогдашним острякам. Дело в том, что Андре Жид действительно способствовал тому, что слово «жид» в России осталось весьма ругательным, его предательство ставили ему в вину до самой, пожалуй, смерти, да и после. Прогрессивная Европа кое-что стала понимать про Советский Союз после пакта Молотова-Риббентропа, и некоторые перед Жидом извинились, но все равно тот хай (тот хайп, сказали бы сегодня), который устроили ему после выхода «Возвращения из СССР», беспрецедентен для прогрессивной и антифашистской Европы конца тридцатых. Я думаю, именно в 1947 году вручение ему Нобелевской премии было отчасти его социальной реабилитацией, потому что Жид обо всем главном в европейской истории ХХ века догадался первым. Это был действительно человек опережающе умный, колоссально умный, такой дальновидности, которой трудно ожидать от европейского доверчивого интеллектуала.
Я думаю, что Жид — наиболее последовательный случай этико-эстетической связи, когда неожиданно именно последовательный эстетизм оказывается единственным способом сохранить нравственность. Начало пути Жида — духовная близость с Оскаром Уайльдом, которого он нежно любил и чье падение он встретил как личную трагедию, и он не отвернулся от него после этого падения и продолжал с ним видеться. Он, собственно, и есть главный обоснователь и популяризатор философии эстетизма, потому что когда-то Уайльд рассказал ему за ужином сказку-притчу о том, что после смерти Нарцисса людям стало интересно, а что же он такое высматривал в ручье, и спросили об этом ручей. А ручей сказал: «А я на него вообще не смотрел, я смотрел только на свое отражение в его глазах». То есть по большому счету люди на других не смотрят, они видят только себя, и Нарцисс в этом смысле не исключение. Когда появился «Миф о Нарциссе», ключевое сочинение Жида, во многом, кстати, предварявшее «Миф о Сизифе» Камю, это было первым обоснованием крайнего эгоцентризма, и даже не просто эгоцентризма, а абсолютной веры только в собственный, в личный моральный выбор. Нарцисс любуется собой потому, что он единственный источник правды и правоты, для человека прошло время опираться на чужие авторитеты. «Миф о Нарциссе» — источник мифа о человеке, который сам для себя творит этику, никакой сторонней этики, никакой чужой морали уже нет, мы выбираем сами для себя, потому что любые коллективы, общности, авторитеты — всегда диктовка, всегда диктатура. Впоследствии польский философ Лешек Колаковский с его идеей, что этика творится ежеминутно, это развил: знакомство с ним, скажем, колоссально повлияло на Окуджаву, раскрепостило его. В России он еще не прочитан толком, но все впереди. И вот это — развитие идей Жида. Ведь вода всегда дробится, в ней нет ничего статичного — так же и мир, который вечно зыблется и не подчиняется никаким априорным правилам. То, что Жид вырвался довольно рано из-под диктатуры общих мнений, это и было, пожалуй, залогом его грядущей литературной самостоятельности.
Он любил оказываться один против всех. Когда вышли «Подземелья Ватикана», сатирический роман о церкви, и когда его лозунг «Бог не отвечает за церковь» был провозглашен, это тоже сделало его надолго одиночкой, почти изгоем. Когда в «Фальшивомонетчиках», кубистском романе, как его называли, он заговорил о фальши всех современных ценностей и прежде всего о фальши современной семьи, — ведь «Фальшивомонетчики» мы все, потому что мы устаревшие моральные ценности выдаем за сверкающие, новые, бессмертные, а никто уже их не соблюдает, никто им не верит, — это, собственно, и было таким противостоянием не только общему мнению, но и вообще диктату самых прогрессивных сил, потому что для него и прогресс, и все эти защитники его — тоже абсолютно условная ценность. Он верит в свою нравственную интуицию, что она ему подсказывает, то он и говорит. Он написал две очень популярных в России, немедленно там переведенных, очень популярных книжки об африканских путешествиях, где он высказался о колониализме достаточно смело, но он же высказался и о том, что после падения колониализма никакая свобода в эти бывшие колонии не придет, люди там к ней элементарно не готовы, начнется междоусобица, убийства, если не война, то тотальный подкуп. В общем, трайбализм он предсказал уже тогда.
Симпатии Жида к Советскому Союзу — довольно интересная страница его биографии. Как так получилось, что на Жида сделали ставку? Это была, пожалуй, самая большая репутационная катастрофа, которую советская власть потерпела в своей литературной политике. Дело в том, что Сталин априори не доверял интеллектуалам, не доверял интеллигентам. Для него безусловно Жид, который еще вдобавок бисексуал, да вдобавок еще при всем своем антикатолицизме ревностный христианин, — абсолютно чуждое явление. Он, собственно, нуждался в том, чтобы Советскую Россию поддерживали интеллектуалы всего мира, но самих этих интеллектуалов он терпеть не мог. И Шоу не вызывал у него доверия ни малейшего, но Шоу, надо сказать, он оказался то ли проще, то ли хитрее Жида, и своего истинного отношения к СССР никогда не высказывал. Разве что один раз сказал, что приветствует социализм только потому, что Россия социалистическая не является серьезной соперницей для Британии, и если бы удалось установить социализм в Китае, это было бы еще лучше (оно и удалось, но от китайской конкуренции никого не спасло).
Что касается Жида, действительно авторитет его был огромен в мире, он один из крупнейших старых писателей, из писателей поколения семидесятых годов предыдущего века, он родился в 1869 году, и естественно, что признание такого человека дорогого стоит. К тому же утонченный стилист, эстет, человек нравственно бескомпромиссный. Он поехал в Советский Союз по этому приглашению, Эренбург сделал для этого больше всех, — поехал потому, что, как ему казалось, в Советском Союзе на смену устаревшим ценностям Запада приходит что-то новое. К тому же тогда Сталин воспринимался как альтернатива Гитлеру. Уже сотни людей, громче других, конечно, Мальро, Барбюс, говорили, что если вы не поддерживаете Сталина, вы поддерживаете фашизм. Много для этого сделал Горький, который писал везде, что все, кто сегодня подрывает мощь Советского Союза, работают так или иначе на фашизм, потом разберемся в нюансах, сегодня антисоветские — значит фашистские. С Горьким Жид не успел увидеться, он успел постоять на трибуне Мавзолея во время траурного митинга, потому что Горький умер фактически в день его приезда. Давно обещанной встречи не состоялось. От встреч с ним вообще большинство людей разумных, как например, Пастернак, старались уклониться, потому что они понимали — Жид не дурак, и с ним поддерживать фальшивый бодряческий тон будет невозможно. Книга «Возвращение из СССР» несет на себе отпечаток тяжелейшего разочарования, потому что Жид говорит: «Мне все лгали. Все, что я видел, когда я встречался в одном из прелестных, кстати, советских детских садов с советскими детьми, — их совершенно не интересовало, как живут их французские ровесники, они задавали только один вопрос — знают ли во Франции, какие у нас прекрасные детские сады?».