Страница 10 из 88
Что касается его стихов, лирик он, прямо скажем, на русский вкус слишком меланхоличный, мы не видим того эмоционального Богатства, к которому мы привыкли, я несколько стишков сейчас прочту на пробу. Но это потому, что мы, может быть, не учитываем часто очень богатых контекстов. Замечательное совершенно стихотворение в переводе Марии Петровых. Это, казалось бы, описание бури, но в подтексте здесь описание тяжелой внутренней ломки, внутренней эволюции, которая тоже сопряжена с крушением, с катастрофой, но это одобрение этой катастрофы, потому что иначе человек закоснеет.
Он пейзажист, но все его пейзажи так или иначе философски осмысленны. Взять стихотворение «Женщина», которое многим сегодня покажется манифестом сексизма, потому что все-таки там мужчина творит женщину, но в переводе Вероники Тушновой оно, видимо, приобрело такие черты, потому что для нее характерно обожествление мужчины:
Я тебе придумал, и ты стала! Это, конечно, архаический ход мысли.
Тагора мы знаем в двойном переводе, потому что он сам себя довольно много перевел с бенгальского на английский. Естественно, с бенгальского теперь тоже свободно делаются русские подстрочники в большом количестве, а уж с английского его стали переводить во всем мире. Он сам озаботился своими переводами и все их высоко ценил. Он бывал в Лондоне неоднократно, он вообще английскую культуру прекрасно знал, языком владел абсолютно свободно, и если бы он сам не построил этого моста к англоязычному читателю, так бы его не знали. Ну если уж говорить о национально ориентированной лирике:
Надо вам сказать, что идеи национального возрождения Индии в начале века выражались весьма агрессивно, многие индийские националисты доходили до крайнего радикализма. Да мало ли их и сейчас, кстати, именно жертвами таких радикалов пали в свое время и Неру, и Махатма Ганди, и Индира Ганди, и это такой уж действительно печальный жребий индийских реформаторов — непременно натыкаться вот на такое к себе отношение. Но нельзя отрицать, что именно Рабиндранат Тагор для национального, назовем это, консенсуса, для национального примирения, вероятно, сделал больше многих именно потому, что пытался этот индийский национальный дух, дух единства в разнообразии, дух пестроты, но, тем не менее, сплоченный и единый, вот он этот дух пытался отстоять. И для него Индия — это страна поэтического беспорядка, который не сводим ни к каким унитарным, ни к каким побеждающим мифологиям и религиям. Это бесконечная пестрота, сложность, разнообразие, неустроенность, да, но все-таки для него здесь именно важно, что это страна расцвета всех цветов; страна, в которой представлено такое количество вер; страна, в которой так пестро и разнообразно цветет и вплетается в повседневность фольклор; страна, в которой древние верования так органично живы, и это не признак невежества, это признак верности традициям.
И, конечно, нельзя отрицать, что из всех персонажей начала века, награжденных Нобелевской премией, Тагор оказался парадоксальным образом самым влиятельным, в своей стране он был наиболее признан, почитаем как божество. Это связано было с тем, что он огромные силы и средства вложил в политическую, благотворительную, просветительскую деятельность, с тем, что он не ограничивался сидением за письменным столом. Это тот почти утраченный ныне тип художника, который активно участвует в жизни, «толстовский тип», потому что ведь и Толстой создавал свою, назовем вещи своими именами, секту, не в целях личного величия, а для того чтобы все-таки совесть и просвещение нести в мир. Тагор — это создатель собственного ашрама, по сути дела, собственного монастыря, это активный проповедник, это человек, который вложил всю Нобелевскую премию в создание, в строительство школы на месте той школы, в которой сам учился. И огромное количество библиотек по всей Индии, лечебниц, просветительских центров — это все его фонд, его foundation; если бы он этим не занимался, конечно, его влияние в Индии было бы значительно меньше. То, что сегодня у нас таких художников нет, вина не только власти, но вина и самих художников, которые уверившись в безнадежности любой деятельности, охотно замыкаются в башне из слоновой кости. Идеал ХХ века, — это художник, активно преобразующий жизнь, он мечта модерниста, футуриста о выходе искусства на площади. То, что Тагор с самого начала не остается чистым лириком, а лирик он, кстати, хороший, а все-таки отважно бросается в битву жизни, как к этому ни относись, но это позиция достойная. И хотя самым популярным его сборником стихов все равно остаются «Скорбные песнопения» памяти первой жены, но пусть не будет забыта его общественная деятельность. Это все-таки признание, и признание общенародное, наступательной общественной позиции, художник должен участвовать в жизни своего народа, иначе грош ему цена.
У него были разногласия с Ганди, довольно сильные, потому что Ганди однажды имел неосторожность сказать, что одно стихийное бедствие, случившееся в Индии, кажется, или эпидемия — это кара за презрение к касте «неприкасаемых». В общем, сказал примерно то же, что и сказал в свое время, не будем называть имен, один из крупных русских церковных деятелей, сказавший, что землетрясение на одном острове — это следствие религии вуду и плохого отношения друг к другу, а надо было им организоваться чуть-чуть получше, и тогда бы их Господь не покарал. Для Тагора это проявление не столько обскурантизма, агрессивного невежества, сколько жестокости: по его мнению, природный катаклизм справедливым быть не может. Но они все равно с Ганди в результате примирились, совместно сфотографировались, и никаких принципиальных разногласий между ними не было.
Тагор вообще, насколько я помню, избегал с людьми принципиально рвать, у него со всеми были такие, знаете, отношения трогательные. Он и внешне являл собою трогательного седовласого бородатого пророка, к нему и относились как к посланцу небес, с таким не очень пополемизируешь. Это вам не Честертон, который в журнальной полемике совершенно забывался и от избытка темперамента, случалось, терял лицо. Тагор — это замечательно выстроенный, традиционный образ почти святого, учителя.