Мы платим железом

Глава 41 Как сломать викинга

Хороший дом у князя Клека.

Хотя нет, теперь это у нас хороший дом.

Теперь тут всё наше. Включая и самого князя.

Он, конечно, орел. Для своих преклонных лет – так особенно. И держится с достоинством, хотя догадывается: хорошего ждать не стоит. И он, и его семья – в нашей полной власти. Захотим – будем их всех мучить долго и разнообразно. Захотим – убьём сразу и безболезненно. Его. И тех членов семьи, которым не повезло. Те, кому повезло, погибли в сегодняшнем бою.

Это касается мужчин.

Женщинам еще хуже: двум женам Клека, одна из которых с виду младше Зари, пятерым дочерям и целому выводку внучек, в интервале от взрослых дам до грудных младенцев. Вот кому совсем худо будет. Мы викинги. Что делают с женщинами викинги, Клек знает. Сам такой. Но держится морской конунг. Цедит слова через разбитую губу, глядит на нас, как спутанная и подвешенная на шест зверюга.

– Дурак ты, старик! – сообщаю я ему. – Куда тебе до настоящих пахарей моря! До нас, данов и варягов! Вспомни, старик: сегодня утром ты сидел в своей берлоге и хирд у тебя был побольше нашего. Но ты оказался никудышным вождем!

Я щедрой рукой посыпаю солью его душевные раны. Не жаль ничуть. Старая сволочь перебила столько народу, что хватило бы на небольшой город. И эта тварь причастна к похищению Зари, к гибели моих людей. Это его люди убили моего весянина Повторюху, мальчишку пятнадцати лет. Так что нечего глядеть на меня зверем, эст. Я тебя сломаю о колено, как гнилую палку. Я заставлю тебя просить!

– Ты никудышный хёвдинг, старик. Уж не знаю, выжил ли ты из ума или просто таким уродился. Погляди вокруг. У тебя больше нет ни дома, ни хирда. А всё потому, что ты – дурак. Ты забыл свое место. Место плешивого старого пса в мире настоящих охотников Лебединой Дороги. Ты поднял свой облезлый хвост на повелителей моря. Ты послал против нас своего никчемного племянника! Против нас, старик! Это была самая большая глупость в твоей бесполезной жизни. Ты мог жить, мирно и тихо стареть. Но ты решил нагадить в хозяйскую миску. Я скормил дерьмовые кишки твоего племянника псам. Так же будет и с тобой, никчемный старый хряк. Но в этом не будет веселья. Что проку в смерти того, у кого и так скоро полезут изо рта опарыши, даже если они полезут поглядеть, что же такого интересного мы делаем с твоими потомками.

Взгляд старика невольно устремляется к кучке этих самых потомков. Я на них не смотрю, а вот Трувор – да. По глазам деда сейчас можно догадаться о том, кто из многочисленной родни для него важнее.

Именно для этого и предназначен весь словесный понос, которым я орошаю Клека. Старик ведь превосходно понимает язык Севера и верит каждому слову. Он сам не раз проделывал подобное со своими пленниками. У него в городке и сейчас полно рабов, половина которых мечтает отдать обе руки, лишь бы Клеку воздалось за то, что он натворил с ними и их родней. Мечтала бы и вторая половина, но они раздавлены и унижены настолько, что позабыли, как это – мечтать.

А еще старик уже в курсе, что мы здесь не для того, чтобы просто так пограбить. Что у нас к нему – личное. А значит…

Старик слизывает кровь с разбитой губы.

– Чего ты хочешь, дан? – говорит он.

На меня он не смотрит. Ему нестерпимо видеть торжествующего врага.

– Ты ничего не можешь мне дать, – насмешливо говорю я. – Всё твое и так наше. А если ты думаешь, что мы не найдем сами твои схоронки, то это даже как-то обидно. Ты ведь знаешь, что мы даже не будем их искать?

Он решается взглянуть мне в глаза… И тут же отводит взгляд.

Как-то ему совсем хреново. Не окочурился бы раньше времени.

– Да, – бормочет он. – Вы найдете. Но это потребует времени. – Клек снова глядит на меня, и на этот раз – секунд пять. Хочет понять: дошло до меня или нет?

Это – чужая территория. Как бы ни конкурировали меж собой местные вожди, но когда они узнают о нас, то забудут о распрях. И вдарят так, что мало не покажется.

– Возможно, – беспечно отвечаю я. Я нахальный и самоуверенный дан. Всякие там эсты, шместы, курлы и куры для меня – недочеловеки. Пища. – Возможно, старик, мне будет скучно пытать твоих сучат. Тех, кто посимпатичнее, я отдам моим хускарлам. Пусть позабавятся. А остальных – твоим трэлям. О! – Я демонстрирую оживление: – Так выйдет даже лучше, чем скормить твое потомство псам.

– Не всех, Ульф-ярл! – подает голос Трувор. – Вот эту я заберу себе! А этих двоих можно продать на юг. Степняки любят такое мясо!

И мы оба внимательно следим за выражением лица старика. Бессильная ярость. Тоска и безысходность. Проблеск надежды. Снова ярость. И снова – горечь и бессилие.

Мы его ломаем. И у нас получается. Чем больше он осознает, что та дыра, в которой он оказался сам и в которую уволок близких, – его собственных рук дело, тем ему хуже. Пытать таких физически – бесполезно. Резать у него на глазах его собственных внучек… Я бы такого никогда не допустил, но даже и это бесполезно. Его гордость – выше сосновых вершин. Он не сломается.

А вот если дать ему понять, что всё это происходит, потому что он облажался… Вот это разнесет его гордыню вдребезги.

И, кстати, Трувор угадал. Названные особи – не только самые симпатичные, но и самые ценимые дедушкой-головорезом.

Такая уж душа у здешних феодалов. Чужих могут стругать живьем, как шаверму, а в своих души не чают.

А с трэлями я ловко придумал. Рабы – такие забавники, когда им предоставляется возможность отомстить своим рабовладельцам. А если добавить, что для местных секс с рабом – сродни зоофилии…

– Чего ты хочешь, дан? – бормочет дед уже без всякого вызова. – Я сделаю всё, что ты хочешь. Не я велел Водимиру красть твою жену. Я не знал об этом…

– На колени, – велю я. – Нет, не передо мной, перед ним, – я киваю на Трувора. – Ты сейчас чувствуешь то же, что и он – недавно. Моя жена – его дочь. Моли о пощаде, старик! И помни: что бы он ни решил, ты сам всё равно умрешь. Но если он будет щедр, то один из твоих внуков, может быть, поживет еще немного.

Вот так. Много унижения – и чуть-чуть надежды. Как говорится, дубиной и добрым словом. Главное, в каждом случае соблюсти правильные пропорции.

Теперь пусть ведет переговоры с «добрым» Трувором, а злой я – ухожу. И ухожу красиво.

Оценивающий взгляд на кучку несчастных, жутко перепуганных женщин и детишек. Вот! Эта пара глаз глядит не с ужасом, а с мольбой и надеждой. Тебе повезло, красавица. Для тебя всё закончится прямо сейчас.

– Ты идешь со мной, – говорю я по-скандинавски, уверенный, что она поймет, даже если не знает языка.

Так и выходит.

– Займись ею, – сказал я Заре, кивнув на девушку.