Грешник. На острие

– Папа, не бей! Это я дядю Толю просил, чтобы он нам трубу починил! – маленький паренек пытается защитить свою несчастную мать, и у меня сердце от жалости кровоточить начинает.

Мой отец никогда не был лучшим папой и мужем. До того, как маму убили любил шумно погулять, поднять весь город на уши. И частенько я видела его пьяным. Но никогда он не поднимал руку на нас. Он в принципе не терпит насилия, направленного на женщин и детей. Я выросла в абсолютном убеждении, что девочек бить нельзя, а потому, когда съехала из отцовского дома и впервые встретила быдло Васю, была в полном охренении от того, что такие ублюдки существуют в наше время. Впрочем, мудак Вася с моим заселением в этот дом тоже был вынужден осознать, что за избиение жены и сына полагается наказание. Иногда он расплачивался за это кровью.

Вот как сейчас.

Схватив вовремя попавшую под руку швабру, которой Светка, видимо, чуть ранее мыла полы, я сорвала с неё дырявую, грязную тряпку и с размаху оприходовала мудилу Васю по хребтине. Тот взвыл благим матом и улетел к стене, где швабра догнала его уже во второй раз.

Я била эту тварь жестоко, наотмашь. Так, чтобы побольнее, чтобы корчился, мразь, как уж на сковородке. Раз в седьмой или даже в десятый угодила ублюдку по затылку и тот завалился на пол ничком, что-то напоследок проскулив.

Присела и, преодолевая брезгливость, тронула пальцами его за запястье. Пульс есть. Да и голова в порядке, только кожу на затылке рассекла. Отшвырнула швабру, протянула руку Светке.

Та поднялась, вытирая рукавом разбитую бровь. Обняла подбежавшего к ней пацана. Сашка шмыгнул носом, всхлипнул.

– Спасибо, Лер. Но не надо было так сильно. Ему ж больно…

Да, это у нас классика. Сначала воет на весь подъезд, о помощи просит, а как полиция Ваську заберёт или отметелит кто, так сразу жалость в ней просыпается. Дура, она и есть дура.

– Да пошла ты, Свет, – вздохнула я, вопреки своей традиции увещевать эту идиотку, что такой мужик ей не нужен. – Ему больно, а твоему сыну нет? Ещё раз услышу ор, сдам в ментовку обоих. А за Сашкой опека приедет. Ему в приюте лучше будет, чем с такими родителями, – не дожидаясь её оправданий, вышла вон, захлопнула за собой дверь. Нахрен всех.

До кровати доползу и пусть весь мир хоть с ума сойдёт. Но как только тронула ручку своей двери, та открылась. Я сделала шаг назад, окинула прихожую хмурым взглядом. Все вещи вывернуты из шкафов, тумбочка для обуви валяется вверх тормашками. Похоже, у меня тут были гости…

ГЛАВА 4

– Ну что, пальчики мы взяли. Но, боюсь, тут побывал профи. И работал он, соответственно, в перчатках. Так что, я сильно удивлюсь, если найдутся чьи-то отпечатки, кроме ваших, – равнодушно поясняет мне Гаврилов.

– И что, это всё? – я и сама не первый день «замужем», как говорится. В курсе, что восемьдесят процентов взломов так и остаются нераскрытыми. Более чем уверена, никто даже зад от стула не оторвёт, чтобы найти мудака, устроившего мне погром.

Тот же Гаврилов даже не почешется. Не любят меня менты. Если образно, в конкурирующих организациях работаем. Они преступников ловят, я их отпускаю. Ну, это полиция так считает. У меня же несколько иное видение ситуации. Потому что защищаю я не только бандюг, вроде моего отца, но и тех несчастных, кому не посчастливилось перейти дорогу сильным мира сего или же просто попавших под раздачу.

– А что вы мне предлагаете делать? Замок вам поменять? – ещё немного и он зевать начнёт. Толстый ленивец. – Ценные вещи не пропали, сами говорите. А что ещё от нас надо?

– С замком я без вас разберусь, вам бы хоть свои дела закончить. Например, просмотреть записи с камер видеонаблюдения. У нас же есть камеры. Одна в домофоне, вторая…

– Да не работают ваши камеры. Давно уже, – всё-таки зевает гад.

– Ну пиздец, – вздыхаю.

– Ага, – подтверждает Гаврилов. – Ну вы это. У бандосов своих помощи попросите. Глядишь, кто и сдаст дебоширов, – ухмыляется. Всё-таки уколол, не удержался. Скотина.

– А вы знаете, я так и сделаю! От них толку побольше будет. Всего доброго, – распахиваю дверь перед участковым и его сподручным, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.

– Угу. Спокойной ночи, Валерия Игнатьевна. Будут убивать – звоните.

– Чтобы вы помогли? – бросаю им в спину и захлопываю дверь.

Дожидаться ещё и мастера, чтобы поменял замки, нет никаких сил, а потому поворачиваю ключ в одном из уцелевших каким-то чудом старых, накидываю цепочку и иду спать.

Я настолько устала, что меня даже не смущает бардак и перевёрнутая вверх тормашками мебель. Денег в квартире не было, но, судя по тому, что дорогую технику они не тронули – это не грабители. И не какие-нибудь наркоши. В мой дом ворвались с определённой целью и вряд ли вернутся этой ночью. Скорее всего, это была попытка запугать меня. С чем всё связано – пока не знаю, но обязательно разберусь позже. Завтра.

Меня вырубает, как только голова касается подушки. Сплю без сновидений, просыпаюсь в той же позе. Со стоном сажусь на кровати, разминаю затёкшие мышцы. Тело хрустит, ноет и требует убойной дозы кофеина, что и заставляет меня спустить ноги на пол.

Окинув бардак в спальне, а затем и на кухне, тяжко вздыхаю. Придётся сегодня потрудиться. Можно было бы, конечно, вызвать уборщицу из агентства, но и так слишком много чужих людей в моей квартире за последние сутки. Достали. Терпеть не могу, когда кто-то трогает мои вещи.

Заправившись кофеином до отказа, вызываю мастера, а пока тот меняет мне замки, убираюсь в квартире. После обеда выбираюсь на работу, где меня уже несколько часов ждёт злой, как цепной пёс, Гена.

Геннадий Сквозняков – мой шеф и владелец адвокатской конторы. Хороший такой мужик, с понятиями. Наверное, его покладистый характер и позволяет мне приходить на работу не вовремя и не быть за это уволенной. Разумеется, моё отсутствие он заметил и, похоже, сегодня не тот день, когда можно было вести себя так нахально.

– Какая радость! Наша королевишна соизволила явиться! – всплёскивает он руками, вылетая из своего кабинета. – Ну и где тебя носит? – шипит, надвигаясь на меня всеми своими габаритами. Гена мог бы быть боксёром или штангистом, если бы не пошёл в юриспруденцию. Запросто.

– Привет, – обезоруживающе улыбаюсь я. – Слушай, ты не поверишь, что у меня произошло, – начинаю свою защитную речь, но Геннадий выразительно машет рукой перед моим лицом, вынуждая заткнуться.

– Ты моя прелесть, красавица моя ненаглядная, да мне насрать, чего там у тебя случилось. У тебя в кабинете клиент сидит. Знаешь кто? – шепчет доверительно, склонившись к моему уху. Даже его секретарь Анечка вытягивает шею, чтобы не упустить новую сплетню. – Хаджиев, – практически по слогам произносит Гена и, отпрянув, кивает с таким довольным видом, будто ему премию «Юрист года» вручили.

Пожимаю плечами.

– И что?

– Ты что, рехнулась задавать мне такие вопросы? Ты знаешь, кто такие Хаджиевы?

– Знаю, Ген. Радости твоей только не разделяю. Зачем нам такие проблемные клиенты? Надоело в спокойствии жить?

Гена тут же свирепеет, щурится и склоняется ко мне с видом кобры, готовой броситься в лицо.

– Ты глухая? Я говорю тебе – ХАДЖИЕВЫ. А это значит, деньги. Много денег. Один из этих денежных мешков сейчас сидит в твоём кабинете. Ждёт уже полчаса. Никого другого не захотел. Так что, иди и бери его в оборот. Поняла меня? И давай без этих твоих штучек, хочу не хочу, буду не буду. Всё, пошла! Твой процент подниму, обещаю!

Процент – это уже разговор. Заманчиво. Хоть и не люблю я чересчур проблемных клиентов. С ними хлопот и проблем потом не оберёшься.

– Ладно. Пойду поговорю с твоим Хаджиевым, – почему-то я была уверена, что увижу главу Хаджиевской группировки, и по пути к своему кабинету, успела морально к этому приготовиться. Так и быть, нахлобучу Гену и его секретаршу за то, что пустили левого человека в святая святых, позже. Благо, все важные документы я храню в сейфе.