Чужая война

Сзади, с северо-востока, к нам приближались сразу две армии «лунных». На западе находилась Ноа с остатками своих сил, которые она едва-едва успела выудить из болота, в которое сама же и отправила — лёгкая жертва, но только если её вовремя догнать. Потому что за ней, дальше по течению реки, на юго-западе, самое большее в трёх днях пути, находилась ещё одна армия «лунных», которая прижимала к берегу реки то, что осталось от наших «кого-то».

Как их называть, я не успел определиться. С одной стороны, вроде как это были союзники, товарищи по оружию и прочий высокопарный бред, с другой — большая их часть уже закончила Игры. Это вызывало определённые мысли касательно качества их личного состава. В основном нецензурного характера.

Однако пытаться свалить на них всю вину или, наоборот, оправдать — это совсем не то, чего требовал актуальный момент. Он требовал от меня действовать прямо здесь и сейчас. Для начала нужно обозначить остальным свою позицию по поводу того, что кроме нас из активных сил «солнечных» осталась одна полуразбитая армия, прижатая к берегу реки.

— Будем сражаться за себя, за Сашку и всех остальных! Успех не стоит ничего, если ты не готов к нему морально, — громко продекламировал я набор высокопарного бреда. — «Лунные» сейчас в не меньшем удивлении от той лёгкости, с которой победы идут к ним в руки. Это наш шанс!

Удивительно, но этот бред вызвал большое оживление в палатке. У всех, кроме Леона.

— Кто такой этот Сашка, и почему мы должны за него сражаться? — мрачно, даже с подозрением уточнил граф.

К счастью, остальные уже переключили своё внимание, перестав думать о том, что они проиграют, и задумались над более актуальными вопросами. Кто-то, например, громко, перекрикивая даже меня, начал обсуждать «говёное меню».

Пожалуй, слишком актуальные вопросы. Не хватало ещё решать состав меню всем штабом. Учитывая, сколько времени обычно уходило на куда более заурядные вопросы, например, сражения, мы рисковали погибнуть от голода.

Я выразительно прокашлялся, призывая к порядку, и указал на карте то место, где сейчас находилась Кейтлетт, а также её предполагаемый маршрут:

— Пойдём здесь, прямо по дороге, маршем два дня через один. Если повезёт — нагоним совунью, если крупно повезёт — сделаем это до того, как она расправится с нашими союзниками, ну, а если в дело вмешаются боги, то, может быть, даже успеем до прибытия к ней подкреплений.

Мне на секунду показалось, что даже Леон согласен с таким планом и возражений не будет, но именно в этот момент мне возразили. К моему бескрайнему удивлению, это оказался никто иной как Кейл Ресс. Который, несмотря на все подозрения, был записан мной в «союзники».

— Не лучше ли тогда повернуть на север, к замку Яой?

Услышав это название, я почти поперхнулся, но быстро взял себя в руки. То, как называлась ключевая крепость «лунных» глубоко в тылу, было не так важно, как сам вопрос.

Он как минимум вполне резонный. Собственно, это был мой запасной вариант. Ринуться прямо во вражеский тыл, громя всё на своём пути. Именно так и поступил бы настоящий Рейланд Рор — поставил бы всё на иллюзорный шанс победить. К сожалению, у меня не было возможности так рисковать. Моего альтер-эго в случае поражения ждало разве что ещё два года интенсивной подготовки к следующим Играм. Моя ставка была куда выше.

— Нет, этого они от нас и ждут — не будем помогать нашим противникам.

Кейл выразительно на меня посмотрел. От такого взгляда у меня мурашки по спине пробежали. Я и забыл, насколько этот человек умел наводить жути. Не важно, что разведчик хотел этим показать: что он знал мой секрет или же что этот вопрос был специально задан, чтобы спровоцировать меня идти на запад, или просто возразить. Гораздо важнее, что Кейл сумел вогнать меня в ступор всего одним взглядом.

Обсудив незначительные детали и приняв решение выдвигаться через несколько часов, я покинул палатку. Затем всё происходило как в тумане. Мне так и не удалось понять, как это пронеслось, но в следующий раз я пришёл в себя уже вечером как раз в тот момент, когда мы вновь разбивали лагерь.

В целом то я, конечно, помнил, как прошёл день, ни разу не сомкнул глаза и так далее, просто он метеором пронёсся мимо меня. Видимо, сказывалось то, что меня откровенно колотило. Оно и не мудрено: не день, а какой-то кошмар. Сначала эта битва, затем, стоило только поверить в свой успех и порадоваться тому, что я выжил, как судьба с размаху залепила мне по яйцам. Хотелось всё бросить, махнув рукой, и сдаться.

Что удручало гораздо сильнее — похоже, я был едва ли не единственным, кто ясно осознавал всю глубину ситуации, в которой мы оказались. Попали, образно выражаясь, мы что надо: вокруг было темно и откровенно пованивало. И дело заключалось даже не в немытых солдатах вокруг.

Солдаты же словно не замечали всего этого. Несмотря на утренний бой, днём на марше они шагали так, будто ничего и не было. Когда же нам по пути попался брошенный лагерь Ноа, они пришли в такой экстаз, что весь оставшийся день распевали наспех сочинённые песни, чьё содержание вкратце сводилось к подробному, на удивление, описанию мест, куда следовало пойти всем нашим противникам.

Я, вдоволь наслушавшись этих песен, уже начал всерьёз опасаться за то, чтобы у меня не отвалились уши. К счастью, примерно в этот момент мы встали на ночёвку, и те, кто ещё пару минут назад горлопанил песни, завалился спать, быстро расставив палатки.

Мне и прежде доводилось читать о том, что солдат жил моментом. Когда есть возможность он ел, если мог — спал, в остальное время же пел. И только в этом мире я на всю глубину осознал, что это ни разу не шутки. Оно так и было! Эти люди жили сегодняшним, максимум завтрашним днём. Мысли о том, что будет на более длинном отрезке времени, к ним в головы даже не заглядывали.

Особенно меня это удивляло на фоне более привычной мне Земли. Я всегда думал, что такое отношение — черта исключительно призывных армий, куда сгоняли силой. В нашей истории, во всяком случае большей её части, войска примерно так и комплектовали.

Здесь же, в этом мире, ничего такого не было: в «солдаты» шли абсолютно добровольно, максимум, что на них давило — простейшая социальная ответственность, гласящая, что каждый взрослый мужчина должен побывать на Играх. Всё!

Именно в этот момент, задумавшись над этим парадоксом, я поднял голову, посмотрев на чужие мне звёзды, и замер. До меня впервые за всё время моего пребывания в новом теле дошла одна простая истина: существовала вероятность, мне больше никогда не представится возможность увидеть Землю.

Нет, я и раньше подозревал нечто такое, но тогда это было неосознанно, просто как факт, витавший неподалёку. Сейчас же до меня наконец дошло, какие ставки на самом деле.

Не просто вопрос возвращения домой. Нет, всё было куда хуже. На кону стояла моя жизнь. Каковы шансы, что Ота Кохэку уцелеет, если мне двадцать четыре на семь придётся изображать из себя другого человека? Как по мне — ничтожные.

Даже без притворства рано или поздно я стану Рейландом. Он попросту более сильная личность, нежели Ота. Самое ужасное — это уже происходило, медленно и постепенно, а потому абсолютно незаметно.

Взять ту же палатку: она была больше и комфортабельнее, чем моя земная квартира, так её ещё возили с места на место и ставили за меня. На что я попросту не обращал внимания, пока не задумался над этим.

Оно, конечно, понятно — командующим быть удобно. Солдаты, сержанты и младшие офицеры всё своё таскали на себе. Место в обозе было строго ограничено. Ну, как строго… строго для всех, кроме старших офицеров.

Если у человека имелись статус и деньги, он был волен приобрести хоть царские хоромы. Палатка, как и доспех, являлась показателем статуса, гигантским транспарантом «да-да, я богат и не стыжусь этого». Её убранство подбирали с особой тщательностью, по определённой моде. По поводу того, насколько это было серьёзно, достаточно сказать, что к этому вопросу Рейланд подходил ничуть не менее ответственно, чем к выбору оружия или доспехов.