Страница 10 из 77
И этими руками он с огромной скоростью тряс шейкер, орудовал рычагами огромной кофемашины, наливал что-то золотистое в высокий бокал, резал фрукт, напоминающий синий лимон и добавлял в коктейль кубики льда... Причём, всё это ОДНОВРЕМЕННО.
— Нет, — решительно сказал я. — ТАК я точно не умею.
— Поваром?
Я вспомнил те обугленные жертвы катастрофы, что получались у меня вместо гренок, и глубоко вздохнул.
— Всё, кроме танцев, смешивания коктейлей и готовки.
— Охранник?
— Без обид, но тыкать в людей острым копьём — это тоже не моё.
— Парковщик?
— Так и не смог получить права. Всё время путаю право и лево.
— Сутенёр?
— Господь меня упаси. Не понимаю, почему за секс надо платить...
— Остаётся одно, — Цербер посмотрела на меня настолько презрительно, что я понял: пасть ещё ниже просто невозможно.
— И что же это?
— Посудомойщик.
— Мойщик посуды?
— Ну, должность чистильщика уборных уже занята, — пожала Цербер могучими плечами. — Так что остаётся только это. Если ты, конечно, не хочешь сортировать мусор перед тем, как его заберут гноллы...
— Мытьё посуды подойдёт! Обожаю мыть посуду. Руки заняты, голова свободна — о чём ещё можно мечтать?..
— Вот и ладненько, — кажется, найдя мне занятие по сердцу, Цербер выдохнула с огромным облегчением, и открыла дверь на кухню.
Ну вот. Жизнь налаживается. Я нахожусь в новом мире, красив, как Ап... нет, просто красив. Как нормальный мужик.
Начинаю кое-что понимать, и даже нашел работу.
А ещё Анжела. Она где-то здесь, в клубе. А значит, у меня всё получится! Закрыв глаза, я представил её влажные губы, её мягкие волосы, вспомнил её запах...
Так, стоп. Нужно срочно отвлечься. Как там говорил ослик?
Я бабочка... Я бабочка, и порхаю над цветком. О! Надо же, цветы такие сексуальные...
— НОВИЧОК! — рёв разбуженного быка раздался как раз вовремя.
— Я!
Ко мне направлялся... Ну, бык. В человечьем, правда обличье. Громадный и белый, как снег на вершине Эльбруса, поварской халат не скрывал ни общей окорокообразности фигуры, ни внушительного, как военный дирижабль, живота, ни маленьких, но пронзительных, как буравчики, глазок. Впрочем, глазки были гораздо выше, чем заканчивался халат. На коричневом лице, под низким лбом и чуть выше расплющенного боксёрского носа.
— Меня зовут Папа Борщ! — рявкнул повар. — Именно так, и никак иначе. Не Консомэ. Не Гаспаччо. Папа Борщ. Запомнил?
— Чего ж тут не запомнить? Папа Борщ. Очень вкусно, ой, извините — приятно. Здравствуйте. А я...
— Заткнись. А теперь быстро бери губку и вперёд! — и он указал волосатой лапищей на ТАКУЮ гору посуды, которая затмила бы своей высотой даже Эверест. Легко.
— Будет сделано, сэр. Считайте, что посуда уже вымыта!
— Если разобьёшь хоть одну, самую крошечную тарелочку... — надо мной нависла похрустывающая накрахмаленным халатом гора. — Упустишь в слив хоть одну ложечку... Я из тебя сделаю Пастуший пирог.
— Да ну? А это как?.. Понял, понял, ничего не разбивать и не терять.
И я поскакал к рабочему месту.
Раковина была такой громадной, что я мог влезть в неё целиком. Чугунная, в желтых потёках и облупившейся краске. На дне её скопилось озерцо зловонной жижи, в которой плавали какие-то малоаппетитные кусочки.
— На счёт пирога он пошутил, — раздался откуда-то сбоку тихий, довольно приятный голос.
— Отрадно слышать, — склонив голову, я увидел пухлое розовощёкое существо в таком громадном поварском колпаке, что самого существа под ним почти не было видно. Существо было конопатое, и всё время хлюпало курносым носиком.
— Из провинившихся Папа Борщ делает отбивные, — протянув ручки, существо показало, как именно это происходит. — На одну ладонь кладёт, а другой...
— Вам — верю, — я сердечно приложил руки к груди. И только сейчас вспомнил, что в правой зажата обширная зелёная губка. Она была покрыта мелкими ложноножками, на концах которых находились присоски.
Самое ужасное — эти ложноножки непрерывно двигались.