Страница 45 из 74
— Нет, что ты. Всё путём. Ты в курсе, где держат Зебрину?
— Ну в курсе.
— Значит, не откажешься передать ей послание?
— Э...
— Энди.
— Ох блин.
— Вот то-то же, — я похлопал себя по карманам.
Чёрт. Единственный листок бумаги я отдал крабу. С тоской посмотрел в сторону убежища Патриции... Там-то бумаги — хоть ешь её.
— Тогда передай на словах, — я задумался. Что бы ей такого сказать?.. Перебрал несколько вариантов. Потом вздохнул. — Хотя нет. Ничего не надо, — я оценил высоту стены и припомнил, какое расстояние было от центра города до "Затычки". — Может, хотя бы чоппер одолжишь?
— Разбил. Вдребезги.
— О. Ладно. Тогда я, пожалуй...
Вздохнув, я зажмурился.
Всё. Игры в благородство кончились.
Арест Зебрины, запой Лолы — нетрудно догадаться, чьих рук это дело. И если мой противник не гнушается ничем, чтобы победить — я просто ОБЯЗАН поступить так же.
Я открыл портал.
Представил во всех подробностях заднюю комнату в байкерском клубе и шагнул туда.
Изменившийся запах, влажность воздуха и негромкое сопение рядом дали понять, что я попал правильно.
Осторожно разжмурившись, я вежливо улыбнулся.
Ну конечно. И как я мог забыть... Здесь всегда идёт игра. Круглосуточно. И день — не помеха, а повод повысить ставки.
Я не знал никого из сидящих за столом — кроме королевы Альвеолы. А потому вежливо улыбнулся и принялся протискиваться мимо игроков к выходу.
— Не обращайте на меня внимания, — пробормотал я, пробираясь между стеной и стулом громадного медведя с синей, как медный купорос, шерстью. — Это всего лишь я, Безумный Макс... — на следующем стуле сидело крошечное печальное существо, похожее на лемура. Когда моя тень упала на его карты, лемур судорожно прижал карты к груди и зашипел. — Простите, извините... Я не смотрю.
Выбравшись, я послал общий воздушный поцелуй — королева Альвеола ответила ослепительной улыбкой и подмигнула, — и поспешно выскочил за дверь.
Так... Насколько я помню, бар находится в той стороне.
Дверь за спиной скрипнула, и мне на плечо легла тяжелая рука.
Я медленно обернулся.
Детина, который вышел вслед за мной из игровой комнаты, тоже был горгонидом. Не таким громадным, как Энди — потому что был без брони.
И он всё равно выглядел внушительно.
Хвост волос, собранных на затылке, пестрел седыми прядями. Лицо испещрено длинными вертикальными морщинами, крупный прямой нос и смуглая кожа придавали ему сходство с Чингачгуком.
Мускулы выпирали из короткой жилетки, как баскетбольные мячи, зато талия была узкой, а задница — поджарой, как у племенного жеребца...
— Так значит, ты — Безумный Макс, — в губах его была зажата исполинская зубочистка, больше похожая на молодой дубок.
— С кем имею честь?
— Одиссей. Сын Лаэрта.
— Э... Очень приятно.
Так, надо быстро вспомнить, что Лола говорила об Одиссее... Или это была не Лола? Точно! Пенелопа. Она говорила, что Одиссей — её жених.
И при этом без зазрения совести переспала со мной.
А вот Кассандра говорила, что он — чемпион каких-то там боёв...
Ох ты ж ёжик сизокрылый. Что сейчас буде-е-ет...
— Взаимно, — Одиссей вежливо кивнул. — Хотел спросить: когда тебе будет удобно?
— Удобно что?..
— Устроить поединок, — доходчиво пояснил Одиссей-Чингачгук.
Я моргнул. Что-то забрезжило в памяти... Что-то, что Лола говорила перед самым моим отбытием в Заковию.
С тех пор столько всего случилось, что это конкретное воспоминание оказалось погребённым под вековыми наслоениями других, не менее интересных.
Речь шла о Пенелопе, которая принародно признала меня своим новым женихом — заехав, как вы уже понимаете, по морде.
И теперь Одиссей — тоже жених — должен бросить мне вызов и убить в честном поединке.
— И раз уж мы встретились, — продолжил Одиссей, перекрывая мне путь к отступлению. — Может, разберёмся прямо сейчас?
Глядя на горгонида, я вдруг отчётливо понял: все мои проблемы — это пустяки.
Пари с Денницей, заключение Зебрины, разборки с Лолой... Даже Заковия с её новым спортивным хобби, и все родственники, вместе взятые. Потому что жить мне осталось совсем недолго.
Ровно столько, сколько понадобится Одиссею, чтобы размазать меня по полу слоем толщиной в одну молекулу.
— Сейчас? — переспросил я. И сморщился, как от зубной боли.
Представляю, как это выглядело со стороны...
— Не подумай чего, но у меня график, — вполне дружелюбно пояснил Одиссей. — Хочу начать с четырёх поединков в день.
Я моргал минуты две, не переставая. А потом попросил:
— А можно спросить: тебе кто-то посоветовал со мной сразиться? Уж не рогатый ли господин в хорошем костюме?..
Одиссей моргнул.
— Я тебя не понимаю, — растерянно сказал он.
— Тебя науськали на меня напасть, — я снова разозлился.
Горгонид вздохнул.
Кубики пресса разошлись и сошлись снова. Как квадратики на плитке шоколада.
— Я только что вернулся, — пояснил он. — И кроме Пенелопы почти никого не видел. Так что я не понимаю, о чём ты.
— Я тоже не понимаю, зачем тебе со мной сражаться, — я пожал плечами. — Хочешь жениться на Пенелопе — так женись. Я мешать не буду.
Одиссей снова вздохнул. А потом предложил:
— Пойдём, покурим?
Стояли мы в узком коридоре. До двери, ведущей в зал, где, предположительно, пьянствовала Лолита, было рукой подать.
И столько же было до двери чёрного хода, ведущей к мусорным бачкам и прочим прелестям, не предназначенным для взглядов клиентов.
Я внимательно посмотрел на Одиссея.
Если я что-то понимаю в людях, то ему сейчас нужен не поединок. Мужику нужно просто выговориться.
— С удовольствием, — и я пошел к двери чёрного хода.
Задница был в зените.
Стоял тот особенный полуденный час, когда его белые раскалённые лучи били в землю практически вертикально, как молнии.
Находиться под открытым небом в такое время было всё равно, что добровольно поджариваться на гриле.
От асфальта поднималось горячее марево, в нём плавилось несколько мусорных бачков.
Вот один из них пошевелился, и я сообразил, что это гнолл.
Я усмехнулся.
Гноллы органично заняли свою нишу в Сан-Инферно. Они убирали с улицы мусор, дохлых крыс, а иногда, как я подозреваю, и отходы другого характера — например то, что оставляют после себя люди, не связанные строгими правилами Гильдии убийц...
Схоронившись под козырьком, мы с Одиссеем закурили. Сигарета на такой жаре не доставляла никакого удовольствия. Я прямо таки ОЩУЩАЛ сея драконом, нажравшимся воспламенителного порошка по самое немогу.