Страница 121 из 164
Если раньше меня сбивали с ног эмоции от ласк и нежности Давида, то сейчас просто смыло от произнесенных слов. Мужчина держит мой взгляд, смотря через зеркальное отражение. Прожигает насквозь. Там, внутри его зрачков я. Раскрытая, как на ладони. Вся его.
— Малышка?
Мощный толчок и легкий укус в шею…
Разве это так происходит? Разве не при свечах или не на свидании предлагают? Хотя о чем я вообще думаю, живя под одной крышей….
— Сашуляяяяя?
Новый толчок. Горячие ладони накрывают грудь и слегка сжимают торчащие вершинки.
Закусываю губу еще сильнее. Мне хочется кричать «да—а—а», а на деле выходит лишь хрип.
Прикрываю глаза, разрывая зрительный контакт. Чувствую обжигающее дыхание на шее, плече… крепкие руки спускаются на талию и резко поворачивают на сто восемьдесят градусов.
Тяжело дышу, пытаясь удержать слезы. Не знаю, почему хочется плакать. От нарастающего все сильнее возбуждения, от самого момента, от собственных мыслей, которые не собрать в одну кучу… не знаю…
Давид сажает меня на тумбу у раковины, устраиваясь между широко разведенных ног. Мы оба обнажены, оба хватаем воздух урывками. Мне кажется, стук сердца слышно на первом этаже…
— Посмотри на меня… посмотри…
Шепот оглушает не хуже пистолетного выстрела. В глазах Давида непонимание вперемешку с диким огнем. Люблю его. Такого порывистого, такого страстного, такого… такого моего… Так почему же молчу и не могу выдавить ни единого звука?! Часто морга, ощущая, что слезы уже проложили дорожки по щекам и капают на грудь.
— Нет? Не хочешь? Рано? — Мотаю головой и беззвучно реву. Все это неправильно. Все не так должно было быть.
Он так хотел меня, а теперь? Теперь разочаруется от ступора, который напал на меня?
— Милая, девочка моя… прости, прости меня…
Ну за что он сейчас просит прощения?
Давид делает шаг назад и слезы начинают течь уже нескончаемым потоком. Понимаю, что близка к новому обмороку, когда перед глазами мелькают черные точки. Что есть силы мотаю головой…
Мужчина опускается на колени и, словно у него не осталось сил, упирается в мои ноги.
— Саш, прости… я… — голос звучит глухо и потеряно… его слова рвут на куски не только сердце, но и душу. — Я думал, ты… у нас… я был уверен, что у нас…
Он говорит отрывками, голос срывается. Но я понимаю абсолютно все, что он хочет сказать. И как многое хочется ответить. Как люблю, как хочу быть с ним, как доверяю ему и как он смог починить мою душу… но губы словно склеили… это от шока. После похищения я несколько недель не могла произнести ни звука.
Давид обнимает мои ноги, сжимая их до побелевших костяшек… его плечи трясутся…
Пытаюсь сглотнуть ком, сдавивший горло, и никак не получается. Воздуха не хватает, а рвущиеся рыдания лишают последних сил. Давид поднимает покрасневшие глаза и с какой—то безысходностью и обреченностью снова повторяет «прости». Встает и идет за полотенцем, в которое уже молча заворачивает меня.
Закрываю лицо ладонями, чтобы не видеть больше ничего. Ненавижу себя в этот момент. Ненавижу все, что со мной было. Ненавижу панику, которая накрыла… потому что та боль, что испытывает сейчас мой любимый мужчина… я физически ее ощущаю.
Он бросает на меня взгляд и выходит за дверь. Мне бы бежать за ним, найти лист или мобильный, написать, что да, да, я хочу, что люблю… безумно люблю… но вместо этого темнота все сильнее и сильнее затягивает в свои сети. И все, на что хватает сил, это сползти с тумбы на пол, а затем по стенке и прикрыть глаза.
Это не он, это я должна просить прощения. Из—за моих загонов и особенностей Давиду столько приходится возиться со мной. Последняя здравая мысль, сформулированная затухающим сознанием. И вот спасительная чернота забирает в свою власть. В ней нет боли и переживаний, нет ничего… и только в груди нещадно жжет. Он не понял, он ушел…