Совок 5

— Ну и как ты там? Девушки у тебя там красивые? — с нервным безразличием взялась пытать меня Лида, лишь только я успел с ней поздороваться, — С артистками тебе интереснее? — Зуева продолжала, то, что начал Данилин.

Находясь за несколько сот километров, она была в курсе почти всех наших саратовских кулуарных дел. Для нее даже не было секретом, с кем мы тут проводим досуг в свободное от тягот и лишений время.

На то, чтобы хоть как-то успокоить Лидию Андреевну, у меня ушла целая горсть пятнадцатикопеечных монет. И еще столько же мне пришлось сходить наменять, чтобы выяснить откуда она почерпнула столько информации, которую я до сей минуты наивно считал конфиденциальной.

Все оказалось просто. Нас с Гриненко методично освещал наш друг и верный соратник Павлик. Не Морозов, но от этого не менее Пичкарёв. Он ежедневно и иногда не по разу, телефонировал Данилину и докладывал про все, даже про самые незначительные события. В том числе и про те наши феодальные утехи, в которых он и сам вместе с нами участвовал. Пусть и с меньшим успехом у женщин.

Почти все телефонные доносы Павлика шефу, из приемной по параллельной линии прослушала везде ссущая Тонечка. Она и открыла в очередной раз глаза Зуевой на мою подлую кобелиную сущность. До разговора с Лидой я наивно полагал, что сегодня Пичкарёв стуканул, будучи в состоянии стресса и глубочайшего душевного волнения. Которое овладело его сознанием из-за коварного побега Судака. Но теперь мне стало понятно, что Павлуша не оступился. Он изначально был к нам внедрён. И работал он против нас со Стасом не из страха перед начальством, а вполне сознательно. За вожделенную четвертую звёздочку на свои погоны. Которую ему не сумел добыть Ахмедханов.

Что ж, грубиянов нам не надо. Мы сами грубияны. Надо будет наказать Павлушу обязательно! И, как вернемся, я это сделаю. Так накажу, что ему захочется повеситься на своих, донельзя застиранных, семейных труселях.

На успокоение терзающей себя неуемной ревностью Зуевой, я наменял пятнашек еще на одну трёшницу. Дороговато мне обходится вражеский агент Пичкарёв! Н-да…

— Душа моя, да он просто ё#нутый! — начал я убеждать расстроенную Лиду относительно неадекватности Пичкарёва, — Вырвался из дома от своей мегеры и пустился во все тяжкие! Бабам местным прохода не дает и пьёт все время! До того допился, что позвонил Данилину и наплел, что арестованный Судаков сбежал! И не просто сбежал, а сбежал от пивнухи, когда мы там пиво пили. Ты представляешь, душа моя, насколько он не в себе?

Все это время, пока я, пылая праведным гневом обличал Пичкарёва, Зуева сосредоточенно сопела в трубку. Я ее не видел, но чувствовал, что лёд тронулся. И, что Лидия Андреевна уже не настолько уверена в моем нравственном падении. Чтобы по-прежнему придерживаться клеветнических измышлений безумного и аморального Пичкарёва в мой адрес.

— А разве Судаков от вас не сбежал? — с робкой надеждой спросила Зуева.

— И ты туда же! — возмутился недоверием к себе любящей меня женщины, — Не стыдно тебе, Лидия?! — мысленно заломил я руки.

Все-таки проживание в театральной общаге определенно влияло на проявление у меня актерских способностей.

— Вот, если бы мне кто-то сказал, что ты там, во время моего отсутствия, погрязла в пучине разврата, то я бы тому человеку в глаза плюнул! — не пожалел я пафоса для душевного спокойствия своей начальницы.

После последней произнесенной фразы я и сам поверил в сказанное собой и от того еще больше воодушевился.

— Эх, Лида, Лида! Я тут ночей не сплю, а ты там гнусные инсинуации на меня собираешь! Нехорошо это, Лида! — на верхней точке своей обиды я и повесил трубку.

Всё равно пятнашек уже не оставалось, а в четвёртый раз идти менять на них бумажные деньги мне было лень. Да и в гастроном надо было успеть, пока толпы трудящихся не повалили после работы, стремясь урвать и на свою долю скудного провианта. У меня урвать.

В продмаге выбор по-прежнему был невелик. Но мне повезло. В очередной раз судьба-злодейка мне сегодня улыбнулась. Когда я подошел к стеклянной витрине мясного отдела, там никого не было. Может быть, потому, что кроме заветренных тёмных костей, эта витрина ничем похвастаться не могла.

И тут я заметил, как из-за угла заприлавочного пространства появился грузчик с тележкой в сопровождении величественной женщины. По виду которой сразу было видно, что в калорийных продуктах она себе не отказывает на протяжении длительного времени. На той телеге были алюминиевые корыта, наполненные кусками ярко-красного мяса. Я сделал стойку и огляделся. Конкуренты пока еще отсутствовали.

Королева саратовской торговли снисходительно посмотрев на меня, вместо положенных в одни руки двух килограммов, отвесила мне два раза по два. Настоящего свежего мяса и без костей! Думаю, что такого везения в славном городе Саратове, да еще у простых смертных, вроде меня, еще лет пять не случится. Это же надо, у меня в руках четыре килограмма свежего мяса! Это был знак свыше. И я изменил свое прежнее решение. Я направился в виноводочный отдел. В нашем городе коньяк «КВ» вот так запросто, как здесь, не продаётся. Подкупив еще много чего из овощей и по мелочи, я, нагруженный, как верблюд, пошел в давшую нам приют театральную общагу.

Этот вечер и еще уже традиционную первую половину ночи мы провели без прежнего гусарства. Мы и в прежние дни меру знали, а в этот второй прощальный вечер и вовсе ограничились единственной бутылкой коньяка на троих. Барышни пили марочное вино без ограничений, поскольку конвойных обязательств не несли.

Самую тяжелую часть караульной службы я оставил себе. С двух часов ночи Судака сторожил я. Сторожил со смыслом. Не давал спать, это раз. И еще вразумлял его перед многочисленными расспросами со стороны моего руководства. После фискальных сообщений, отправленных Пичкарёвым на большую землю, их будет немало.

— Как думаешь, болезный, сколько тебе дадут на суде с учетом твоего условного срока? — издалека начал я.

— Года четыре, — попытался пожать затекшими плечами Судак. — А, может, и меньше. Мать хорошего адвоката обещала.

— Нет, не меньше тебе дадут, — безжалостно развеял я оптимистический прогноз жулика, — И не четыре. Больше тебе дадут, потому больше, что ты побег совершил! Ты официально арестован, а это значит, что побег.

Судак поник и тоскливо уставился на висевший на стене календарь с длинноногой девицей на фоне красных «Жигулей» шестой модели.

— Но я могу побег убрать из твоей бандитской биографии! — голосом милицейского Мефистофеля проронил я. — А это года два с твоего срока упадет.

— Сколько? — племяш покойного райисполкомовского торгаша был деловит и конкретен.

— Тебе, муфлон, я окажу эту милость бесплатно! — благодушно пообещал я. — Ты, главное, сам себе не навреди и не болтай, как от «Бронепоезда» вчера сдриснул! Тебя будут спрашивать, а ты молчи. И тогда побега тебе никто не предъявит, ты понял? — я попытался разглядеть, осознал ли сказанное мной этот ушлёпок.

— Понял! — ухмыльнулся Судак, — Вас тоже по голове за мой рывок не погладят!

— Ну хоть здесь ты не дурак! — удовлетворённо кивнул я, — Не колись и побега на тебя никто не навесит! Да тебя особо-то и пытать никто не будет. И мы с опером тоже на этом стоять будем!

Повеселевший Судак попросил перестегнуть его, но я не рискнул. Остаток ночи я его донимал пустыми вопросами, не давая спать. Бодрый и выспавшийся Судак мне был завтра без надобности. Квёлого его конвоировать будет гораздо легче и безопаснее.

Утром, сходив по одному в конец коридора и приняв водные процедуры, мы сводили туда кандальника. С ведром заморачиваться не хотелось.