Страница 33 из 41
Этот постоянный контроль за своим поведением, своими чувствами, не подчиняющимися прямому волевому усилию, делает невроз близким к состоянию «сценического переживания» по К.С. Станиславскому.
Мы берем на себя смелость утверждать, что сценическое переживание может быть использовано как экспериментальная модель кратковременного обратимого невроза, как модель, обладающая специфически-человеческими чертами, которые не воспроизводятся в опытах на животных.
В самом деле попробуем сопоставить ряд существенных признаков, характеризующих состояния сценического переживании (по Станиславскому) и невроза. И в момент сценического переживания, и при неврозе взаимодействие первой и второй сигнальных систем существенно отличается от взаимодействия сигнальных систем в обычных для человека условиях его жизнедеятельности. И при сценическом переживании, и в случае невротических расстройств человек сохраняет критическое отношение к своему состоянию, оценивает свое состояние как особое, отличающееся от обычного. Наконец, ни сценическое переживание, ни невроз не могут быть вызваны прямым волевым усилием.
Общность некоторых черт, присущих сценическому переживанию и неврозу, в разное время отмечалась рядом авторов. Характеризуя разницу между больным, страдающим неврозом, и симулянтом, Н.Н. Трауготт, Л.Я. Балонов и А.Е. Личко (1957) пишут: «Симулянт перед тем, как притвориться больным, изобразить какое-либо заболевание, должен заранее все обдумать, учесть все обстоятельства окружающей обстановки, использовать весь свой жизненный опыт…
… Механизмы истерического поведения совсем иные. Истерическая реакция возникает внезапно, без предварительного обдумывания, без какой-либо «предварительной подготовки» (стр. 168–169). И далее, описывая больную истерией (кондуктора трамвая), авторы замечают: «Так бы вел себя артист, если ему пришлось играть роль раздраженного кондуктора трамваях» (стр.170).
Принципиальное различие между сценическим переживанием и неврозом обнаруживается при решении вопроса об устранении данных состояний. Сценическое переживание исчезает легко, как только нарушаются условия, его породившие, в том числе те из них, которые созданы целенаправленной деятельностью актера. Состояние невроза обладает патологической инертностью, устранение этого состояния подчас чрезвычайно затруднено.
Патологическую инертность «переключения» мы имели возможность наблюдать у больного мальчика шести с половине лет. Он часами с огромным увлечением играл в «машиниста», причем всякая попытка оторвать его от игры, например, во время обеда, вызывала у ребенка бурную отрицательную реакцию: он начинал кричать, плакать, причем создавалось такое впечатление, что мальчик испытывает подлинное страдание при попытках «выключить его из образа». Однако стоило ему «по радио передать, скажем, такое сообщение: «Сейчас поезд прибывает на станцию. Обед для машиниста и кочегара приготовлен в столовой», как ребенок немедленно «останавливал паровоз» и бежал к столу. На протяжении нескольких месяцев мы сохраняли полный контакт с этим больным мальчиком, действуя «в системе» увлекших его игровых образов и постепенно тренируя способность к «переключению».
В отличие от сценического переживания, где наблюдается постоянная смена, «мерцание» сценического и подлинного значения окружающих объектов, для невроза характерно раздельное формирование условно-рефлекторных связей в невротическом состоянии и вне его. Л.Л. Васильев (1959) приводит интересное наблюдение Бинета (A. Binet). У юноши 16 лет, испугавшегося шеи, возникли паралич ног и состояние детской психики. Будучи больным, он научился портняжному делу. Когда юноша выздоровел, он помнил все, что делал до обморока, но полностью забыл портновские навыки. Весьма характерно, что перенос опыта из бодрствующего состояния в невротический «образ» осуществляется легче, чем обратно. Так, больная истерией 32 лет находилась в состоянии истерического сомнамбулизма, выходя из него на несколько часов. Находясь в сомнамбулическом состоянии, она помнила о том, что происходило в светлые промежутки, но, будучи нормальной, не помнила о событиях, происходивших в периоды сомнамбулизма (Л. Левенфельд, 1903). Сказанные факты хорошо согласуются с феноменом сохранения критического отношения к своей болезни у страдающих неврозом. Вместе с тем они побуждают нас снова вспомнить о сценическом переживании. Находясь в образе, актер использует тот опыт, те навыки, которые он приобрел раньше. Но актер не может чисто логическим путем воспроизвести поступки, подсказанные ему вдохновением и ощущением «я есмь».
Сходство ряда характеристик сценического переживания и невроза делает вполне закономерной попытку использовать методические приемы вызывания сценического переживания в качестве приемов устранения невротической симптоматики.
В системе лечебных мероприятий, направленных на устранение любой из разновидностей невроза, важнейшая, если не решающая, роль принадлежит психотерапии. Как бы ни были велики успехи фармакологии центральной нервной системы, фитотерапии и общеукрепляющих лечебных процедур, терапевтическое значение этих воздействий не выходит за пределы создания того, наиболее благоприятного для дела лечения фона, на котором адекватные для высшей нервной деятельности больного раздражители первой и второй сигнальных систем действительности восстанавливают нарушенные патологией внутрицентральные отношения, а в конечном итоге — нормализуют отношения человека к окружающей его общеприродной и социальной среде. Не случайно история терапии неврозов предстает перед нами прежде всего как история возникновения, развития и борьбы различных психотерапевтических направлений.
Известно, что чрезмерное внимание к подсознательной инстинктивной сфере человеческой психики привело в свое время серьезным ошибкам методологического и практического характера. Реакционная сущность и практическая бесплодность современного психоанализа становятся все более очевидны даже для самых ортодоксальных его приверженцев. Рациональная психотерапия, апеллирующая к личности больного-члена человеческого коллектива, давно уже заняла ведущее место в советской психоневрологии, а в последнее время приобретает все большее число сторонников среди зарубежных неврологов. Если в капиталистическом обществе важнейшим элементом психотерапии является разъяснение больному социальной природы конфликтов — явной или замаскированной причины возникновения невротического состояния (Д. Фурст), то в условиях социалистической действительности основу психотерапии составляет мобилизация общественных интересов больного, его желания стал полноценным и деятельным участником коммунистического строительства. Современная советская и прогрессивная зарубежная психотерапия неврозов предстают как системы воспитании предполагающего наряду с разъяснением, убеждением и внушением врача активную деятельность самого больного по преодолению своего страдания. Очевидно, что физиологическую основу подобного рода психотерапии составляет использование роли коры больших полушарий в восстановлении нарушении функций, как в форме «внутрикортикальной» пластичности функциональной взаимозаменяемости, так и в форме нормализующих влияний коры на функциональное состояние субкортикальных механизмов.
К сожалению, рациональная психотерапия с ее арсеналом средств убеждения и разъяснения почти не располагает приемами, позволяющими больному активно влиять на те проявлен болезни, которые не подвластны прямому волевому усилию. Справедливо отвергнув гипертрофированный интерес к непроизвольной подсознательной сфере, мы в известной мере впали в другую крайность — почти перестали изучать и практически осваивать ту обширную область высшей нервной деятельности человека, которую составляют непроизвольные эмоциональные реакции во всем многообразии их двигательных и вегетативных компонентов. Столкнувшись в своей клинической практике с явлением патологической навязчивости, мы можем довольно явно представить себе патофизиологический механизм этого явления, в популярной форме разъяснить больному сущность заболевания, усилить критическое отношение больного к своему состоянию, мобилизовать его волю на борьбу с недугом. Но гораздо меньшей мере мы способны рекомендовать больному стройную систему конкретных и действенных приемов, позволяющих произвольно устранить не поддающееся прямому волевому усилию навязчивое состояние.