Темнейший путь

— Повозка едет, — шёпотом сказала она, — по южной дороге. В ней трое мужчин. По виду — двое с оружием.

— Ага, ага, — покивал Калдай. — Какой-нибудь купчишка возвращается из Сиродила. Там сбыл чегой-то, закупился тамошним товаром и в Скайрим везёт. С двоими охранниками.

Белка молча кивнула, вытащила из-за плеча лук, натянула на него тетиву.

Когда повозка приблизилась, наперерез ей на дорогу выскочили орки. Малог заорал жутким голосом:

— А ну стой! Отдавайте всё, ежели жить хотитя!

Лошадь испуганно заржала и остановилась. Калдай, Белка и Мордан вышли на дорогу позади повозки, отрезая путь к отступлению. В повозке сидели тощий норд с длинными седыми усами и два редгарда, замотанные в свои странные коричневые тряпки так, что на лицах видны были только глаза. Всё точно: купец и два наёмника. Один из редгардов вытащил сразу два меча и прыгнул вперёд, на орков. Другой попытался прыгнуть на нападавших с тыла, но сначала на него обрушилось заклинание Мордана и чуть не сбило его с ног порывом ледяного ветра, а потом в руку, державшую кривой скимитар, впилась стрела Белки. Редгард выронил оружие и припал на одно колено. Калдай стал грозно вращать над головой свою железяку, шагнул вперёд и крикнул:

— Будете рыпаться, всех перебьём!

Бледный купец поднял дрожащие руки, словно пытаясь прикрыться от готового обрушиться на голову удара, и простонал:

— Не надо! Мы сдаёмся! Сдаёмся!

Калдай принялся обшаривать купца и редгарда, за которыми зорко следила Белка, не снимавшая стрелу с тетивы. Мордан обошёл телегу и увидел, что там орки бьются с редгардом, очень ловко управляющимся с двумя мечами. Он поднял было руки, чтобы обрушить снег и лёд и на этого наёмника, как вдруг Болог принял один удар на щит, отбил его, а потом, пользуясь тем, что второй меч скрестился с дубинкой Малога, ударил противника лезвием топора точно в лоб. Редгард не сумел уклониться от удара и рухнул в дорожную пыль.

Мёртвый редгард с разрубленным лбом потом ещё часто преследовал Мордана во сне. Но не потому, что это было первое в жизни убийство, которое он увидел своими глазами. Просто той же ночью Мордан, дождавшись пока все крепко уснули, вернулся на место ограбления, нашёл неподалёку от дороги место, где закопали убитого наёмника, раскопал могилу и прочитал заклинание, которое уже очень давно мечтал попробовать: оживление мёртвых. Мордан очень сомневался, что у него хоть что-то получится. Тем удивительнее для него было, когда мертвец открыл глаза и, странно дёргано двигаясь, поднялся и пошёл на него. Мордан перепугался: он понятия не имел, что делать дальше, как управлять ожившим трупом. Он просто пятился, отступая, а редгард механически шагал прямо на него, пока вдруг не зашатался и не рухнул ничком на землю. Мордана всего трясло. Он долго не решался приблизиться к мертвецу, а когда набрался храбрости, подошёл и перевернул, то увидел, что в редгарде не осталось ни следа жизни. Он вернул его обратно в могилу и никому в шайке не рассказывал об этом происшествии.

Они прожили в развалинах Хелгена несколько седмиц. Но дичи вокруг становилось всё меньше, охота отнимала всё больше времени, да и на дорогах всё реже попадалась достойная добыча.

— Уходить отседа пора, — сказал однажды Калдай. Шайка обсудила его предложение и согласилась. Они выбирали между несколькими возможными маршрутами и, в конце концов, решили податься в Вайтран. Это владение, расположенное в самом центре Скайрима, притягивало торговцев из всех других концов страны, а столица его уступала по богатству разве что Солитьюду, столице всего Скайрима, и, может быть, Виндхельму, но только потому, что оба города были портами и вели ещё и богатую морскую торговлю. В Вайтране можно было рассчитывать на хорошую добычу.

Разбойники шли глухими кривыми окольными тропами через леса и горы. На ночь останавливались на какой-нибудь укромной поляне, разводили костёр, строили шалаши, в которых спали. На одной из таких стоянок случилось ещё кое-что, запомнившееся Мордану на всю жизнь. Они едва успели поужинать и попрятаться по шалашам, как поднялся сильный ветер, в небе загремело, хлынул сильный ливень. Мордан ворочался под раскаты грома и вспышки молний, как вдруг к нему в шалаш нырнула Белка. Она прижалась к нему и тихо шепнула на ухо:

— Висельник, пустишь погреться?

Растерянный Мордан что-то промямлил в ответ.

— Руки совсем замёрзли, — продолжила шептать эльфийка, и вдруг её ладонь нырнула к Мордану под рубаху и плавно заскользила по груди, по животу, и пальцы совсем не были холодны, а напротив — были сухими и горячими. Он застыл в странном испуганном напряжении, а Белка, почти вжавшись ему в ухо, прошептала:

— У тебя ещё никого не было? Значит, я буду твоя первая…

И она действительно стала его первой в ту грозовую ночь. Для него всё было странным и удивительным. Чувства как-то оглупели под напором новых ощущений — прикосновений, запахов, вкусов. Чуть ли не единственное, что запало в душу Мордану из всего этого: когда в незнакомом и неловком барахтанье рук и ног Белка вдруг что-то сказала ему — то ли «нежнее», то ли «южнее» — и он постеснялся переспросить, а потом вдруг слова стали не нужны, и буря, бушевавшая вокруг, стала точным отражением бури, бушевавшей внутри него. Но потом гроза утихла, они лежали обнявшись под одним плащом, и он собирался уже признаться Белке, что любит её, как вдруг она заговорила первой:

— Только не подумай, что у нас может быть что-то серьёзное, — и в ответ на его недоумённый взгляд добавила. — Просто я живая, мне тоже хочется иногда. Но не буду же я со старым хрычом Калдаем или — смешно сказать даже — с орками. Мы, меры, должны держаться друг друга. И, знаешь, я не хочу, чтобы они про нас знали. Ладно?

— Ладно, — только и ответил Мордан.

Под утро она вернулась в свой шалаш и затем вела себя так, словно ничего и не было. Только один раз подошла к Мордану, что-то сунула ему в руку украдкой и шепнула:

— На память тебе.

Мордан, отойдя в сторонку, раскрыл ладонь и увидел на ней красивую медную фибулу в виде орла, льва и дракона, кусающих друг друга. Эту фибулу как память о своей первой женщине он хранил потом очень бережно и трепетно.

Когда шайка спустилась с перевала, Мордан увидел непривычную после фолкритских лесистых гор и холмов просторную лесотундру центральной равнины Вайтрана. Там разбойничья удача улыбнулась им широкой белозубой улыбкой. Тёплым безветренным днём они остановили купеческий возок, который оказался нагружен дорогой посудой из серебра и золота тонкой эльсвейрской чеканки. Владелец посуды совершил крайне выгодную, на его взгляд, сделку, обменяв всю посуду на свою жизнь. Такую добычу глупо было бы выменивать на припасы у окрестных фермеров. Но и в город идти с мешками награбленного мимо привратной заставы тоже стало бы не самым умным решением. Поэтому Калдай, переодевшись в рясу бродячего жреца, которую три дня назад они сняли с незадачливого паломника, отправился в город один, чтобы, по его выражению, «поразнюхать как следовает», и пропал на весь день. Вернулся он только под вечер.

В этот момент Болаг и Белка возились у костра, жаря оленью ногу, а Мордан с помощью Малога тренировал защитное заклинание: Малог с расстояния в десяток шагов метал в него нож, а Мордан сотворял вокруг себя невидимый купол, от которого ножик отлетал, как от стены.

— Хватит дурью маяться, обалдуи! — услышал Мордан у себя за спиной ворчливый голос Калдая, обернулся, отвлекшись, и нож чуть не воткнулся ему в глаз. Он едва успел отклониться в последний момент, а вот Калдай, подходивший сзади, увернуться не сумел, и нож воткнулся ему прямо в бедро. Сиродилец разразился такой бранью, что даже орки засмущались.

— Извиняй, Калдай! — басил Малог. — Энто не я виноват, энто Висельник дёрнулся, заместо того, чтобы колдунством ножик отбить.

— Калдай, давай я тебе рану залечу. В три минуты всё затянется, — предложил Мордан.

— Не надо мне ведовства твоего проклятого! Чтоб вас всех даэдра забрали, хмыстеней глуподырых! Чтоб вы все в Обливион провалились, шпыни королобые! Мухоблуды!