Темнейший путь

В тот вечер Мордан и Ныряет-Глубоко смогли с трудом наскрести всего на один сосуд скумы, поделили его пополам, но этого было недостаточно, чтобы полноценно забыться. Мордан лежал в каком-то полуосознанном состоянии и безучастно наблюдал за тем, что происходит в бараке.

— Ссскоро приплывёт Тёмный, — заговорил Джа-Шебек, обращаясь к Склизкому-Хвосту. — Кого-то нужно будет ему отдать.

— Да, — кивнул Склизкий-Хвост, отхлёбывая из кружки с элем.

— Кого мы отдадим из этих?

— Обоих, — ответил Склизкий-Хвост.

— Вы не отдадите данмера! — вмешался в их разговор Ищет-Правду.

— Тебя забыли ссспросить, — презрительно бросил ему Склизкий-Хвост.

— Я сссерьёзно! — заговорил Ищет-Правду, агрессивно повышая голос.

Мордану стало неинтересно, и он отвернулся к стене. А когда повернулся обратно, то увидел, что Склизкий-Хвост вместе со своими подпевалами пинают ногами лежащего на полу Ищет-Правду. На мгновение Мордан оторвал голову от нар: в этой картине, когда трое топчут одного лежачего, было что-то знакомое. Но что именно, он не смог вспомнить. Это было неприятно, и он опять отвернулся к стене.

Несколько дней Мордан промучился без капли скумы. Для Ныряет-Глубоко они дались ещё тяжелее. Но когда, накопив нужную сумму, оба явились к Сибору, торгаш заявил им, что цена временно выросла вдвое.

— С какой стати?! — возмутился Мордан.

— Нет поставок из Морровинда, корабли не ходят из-за осенних штормов. У меня осталось совсем немного.

Как ни возмущались данмер и аргонианин, но купец не уступил ни септима, и они вновь купили один сосуд на двоих. Всю дорогу до порта Ныряет-Глубоко стенал и ныл, умолял отдать скуму ему, твердил, что ему намного хуже, чем Мордану, а значит, ему нужнее. Мордан, конечно, на это никак не соглашался, и уже в порту между ними началась настоящая драка. Мордану удалось завладеть заветным сосудом, но ящер пытался вернуть его себе. Поначалу они обменивались толчками и тычками, а потом Ныряет-Глубоко как-то умудрился вырвать скуму из рук Мордана и попытался убежать. Мордан кинулся за ним, догнал, повалил и вцепился ящеру в горло. Аргонианин сначала пытался сорвать руки Мордана со своего горла, а потом впился когтями противнику в лицо. Мордан взревел от боли, чувствуя, как острый коготь ящера насквозь протыкает ему щёку и упирается в стиснутые зубы. Он выпустил горло Ныряет-Глубоко, дёрнулся, ещё больше раздирая щёку, а потом с размаху ударил аргонианина кулаком в висок. Ящер дёрнулся и обмяк. Тогда Мордан быстро обшарил его и нащупал заветный сосуд. Кровь хлестала из разорванной насквозь щеки, заливая самого Мордана, Ныряет-Глубоко, заснеженные камни портовой мостовой. Но Мордан не чувствовал боли. Он боялся лишь, что через дырку в щеке скума может пролиться, поэтому плотно зажал её ладонью, прежде чем зубами сорвать пробку и вылить в рот всё содержимое сосуда. Скума привычно обожгла горло и пищевод, в ушах зашумело. Мордан поднялся, минуту постоял, покачиваясь из стороны в сторону, попытался пойти в барак, но споткнулся об лежащего на спине Ныряет-Глубоко и упал, больно ударившись лицом о камни. Кажется, на минуту-другую он даже потерял сознание, а когда пришёл в себя, то увидел рядом с собой кого-то высокого и худого, закутанного в чёрный плащ. Рядом с ним был Склизкий-Хвост, чуть позади них — Джа-Шебек и Нивам-Ба.

— Эти что ли? — хриплым голосом спросил незнакомец и брезгливо ткнул носком сапога руку Мордана.

— Да, эти, — ответил Склизкий-Хвост.

— Совсем какая-то дрянь, — проворчал высокий. — Впрочем, это неважно. Ладно, грузите их в баркас.

Потом он заметил, что Мордан на него смотрит, наклонился, что-то пробормотал, и разум Мордана погрузился в беспросветную тьму, на самое дно и глубже.

Глава 5. Крик Стамонта

Боль. Холод. Плеск воды. Запах мокрого дерева. Эти первые ощущения пришли к Мордану, когда он обрёл сознание. С трудом он разлепил глаза, и огромный пугающий незнакомый мир ринулся на него. От яркого света резало глаза, всё вокруг плясало и шаталось, и было непонятно, что это за «всё» и где это «вокруг». Он лежал на чём-то деревянном и неровном, вокруг были деревянные стены неопределённой высоты, крыши над ним не было, и высоко над головой простиралось высокое грязно-серое небо, в котором кружили редкие птицы. Было зябко, его всего трясло, задеревеневшие руки и ноги плохо слушались. Напрягая все силы, удалось приподняться и оглядеться. За стенами обнаружилась вода — тёмная, с виду глубокая и холодная, судя по плавающим в ней там и сям льдинам. Кроме воды и льдин больше не было ничего: ровная сизая гладь до самого окоёма, где она смыкалась с чуть более светлым небом.

— Очнулся? — послышалось откуда-то сзади.

Мордан повернулся, с трудом ворочая онемевшей шеей, и это движение отдалось болью в правой щеке. Он увидел сидящего незнакомого мужчину, укутанного в чёрный плащ, и его вид как-то соединил вместе и дощатые стены, и небо с птицами, и льдины в воде. Мордан понял, что он куда-то плывёт в большой лодке вместе с этим незнакомцем, сидящем на поперечной доске между бортами.

— Ты кто? Где я? — с трудом выговорил Мордан. Язык во рту плохо ему подчинялся и еле ворочался.

— Меня зовут Баркаан. И ты — на моём баркасе. Ты, кажется, Мордан?

Незнакомец в чёрном плаще имел длинные седые волосы, зачёсанные за уши и спускавшиеся с двух сторон на плечи. Узкое костистое лицо, особый разрез глаз и форма ушей выдавали в нём альтмера, высокого эльфа. Левый глаз Баркаана был затянут бельмом.

— Да. Я Мордан. У тебя есть скума? — задал Мордан единственный важный для него вопрос.

— Скумы у меня нет, — ответил альтмер, и Мордан разочарованно хныкнул.

— Но сейчас она перестанет быть тебе нужна, — сказал Баркаан, встал, шагнул к Мордану и присел рядом. — И твоему другу тоже.

Мордан поглядел в другую сторону и увидел Ныряет-Глубоко, валяющегося, словно куча тряпья, на дне баркаса. Альтмер положил левую руку на него, а правую на макушку Мордану и сказал:

— Нужно немножко потерпеть.

Мордан хотел переспросить, что именно терпеть, но не успел. Он закричал. Он кричал страшно, безумно, неистово, срывая горло, выдавливая весь воздух из лёгких, задыхаясь и кашляя, захлёбываясь собственным криком. Ему никогда в жизни не было так больно: как хозяйка нарезает головку сыра тонкой металлической струной, так же сейчас тысячи невидимых нитей разрезали его на тысячи кусков заживо. В теле не было ни одного места, в котором не ощущалась бы эта жуткая, запредельная боль. Он кричал, а кто-то внутри него, смотрящий на всё словно бы со стороны, удивлялся, как это он остаётся жив, испытывая такую боль. И вдруг боль оборвалась в один момент, разом, и Мордан рухнул на дно баркаса. Рядом с ним несколько мгновений вопил Ныряет-Глубоко, но и его крик внезапно оборвался.

Мордан лежал, прислушиваясь к себе, и с удивлением обнаружил, что от боли, которая только что так терзала его, не осталось ни следа. Точнее боль оставалась, но в отдельных местах: болела грудь от надсады, с какой он выдавливал крик, болело сорванное горло и болела правая щека. Он осторожно прикоснулся к ней и ощутил под пальцами толстую корку запёкшейся крови.

— Давай-ка я тебе затяну, — сказал Баркаан и протянул к нему руку, но Мордан в ужасе шарахнулся от него.

— Да ты не бойся. Это не больно.

— Ага! Как и только что? — не поверил Мордан.

— Только что я тебя от пристрастия к скуме избавил, дурачок. Ты меня благодарить должен по гроб жизни. Да. А рану на лице я тебе залечу небольно.

И действительно, Баркаан беззвучно пошевелил губами, и от его пальцев к лицу Мордана протянулись сияющие золотые нити, щека ощутила щекочущее тепло исцеляющего заклинания.

— Рана заживёт быстро, — сказал альтмер, закончив лечение. — Но, шрам, конечно, останется.

Потом он шагнул к неподвижно лежавшему аргонианину, наклонился, осторожно потрогал шею.

— А вот приятель твой не сдюжил, — грустно сказал Баркаан.