Темнейший путь

Он закатал штанину и увидел, что на правой голени кожа прорвана изнутри торчащим острым осколком кости и из разрыва струится кровь.

— Даэдра меня побери! — воскликнула Белка, увидевшая ту же картину. — Ногу сломал!

— Ага, — жалобно простонал Мордан.

— Залечить себя сможешь?

— Попробую, — неуверенно сказал он.

Лечить раны всегда было утомительно, а тут не просто рана — кость сломана. Память услужливо подсказала лечебное заклинание. Мордан мысленно его произнёс и — ничего. Бесполезно: выдохся, нужно сначала отоспаться, или попить настоя из древесных грибов. Но все свои склянки он оставил в лагере, прихватил только котомку с книгой, с которой никогда не расставался.

— Не получается, — сказал он Белке.

— Почему?

— На свет всю силу потратил, когда золото считал, — со стыдом признался он.

— Ох, дурак!

— Вытащи меня. Как-нибудь до лагеря доковыляем, а там я уже отлежусь, эликсирами поправлюсь и всё вылечу.

— Ты видишь, какой тут распадок крутой? — сказала Белка.

— И что?

— То! Пока я тебя с поломанной ногой буду вытаскивать, пока до лагеря будем ковылять, точно на разъезд наткнёмся.

Мордан задумался.

— Ну даже если наткнёмся… У нас же на лбу не написано, что мы разбойники.

— Ага! А то по нам не видно, что мы по лесам-пещерам уже который месяц живём! Обыщут, найдут золото, спросят: откуда?

— Скажем, что фермеры. Урожай продали.

— Какой урожай, дурень? Лето только начинается!

— Ты вытащи меня, да пойдём. А то время лишь зря тратим. Может, боги уберегут.

— Может, уберегут, а может и нет… Не люблю зря рисковать.

— А что же тогда делать? — растерянно спросил Мордан, совершенно не зная, как им из этого выпутаться.

— Эх, Висельник… Не повезло тебе, мальчик.

— Да ерунда это! Завтра уже опять буду бегать. Помоги мне только выбраться.

— Не будешь… Вон и кровь у тебя не останавливается.

Голос Белки стал каким-то одновременно грустным и жестоким.

— И что?

— Ты прости меня, Висельник. Не держи зла.

Мордан сначала не понял.

— За что? — спросил он, а потом вдруг догадка поразила его. — Ты меня бросишь?

— Не могу я с тобой возиться. Не хочу в петлю попасть.

— Подожди. Подожди-подожди, постой!

Он увидел, что Белка медленно тянет из-за спины лук, надевает тетиву.

— Ты чего задумала, Белка?

— Ты же всё равно тут кровью истечёшь без помощи… — словно оправдываясь, сказала она и достала стрелу.

В уме Мордана само собой вспыхнуло отражающее заклинание, тренькнула тетива, стрела свистнула и отскочила от невидимого барьера. Мордану показалось, что он в рывке поднял валун размером с корову. Если она пустит вторую стрелу, отразить её сил уже нет.

— Ну и дурак! — сказал Белка. — Тебе же помочь хотела, чтобы не мучился. Прощай!

И она исчезла за краем распадка.

К полудню, когда солнце стояло в зените, Мордан окончательно охрип. Он звал на помощь с самого рассвета. Всю свою волю, все силы он сосредоточил на том, чтобы не потерять сознание и дозваться хоть кого-нибудь. Но никто не шёл. В горле пересохло, язык прилипал к нёбу, в голове мутилось, но он продолжал хрипеть из последних сил: «Помогите! Помогите! Помогите!». Надежда давно покинула его. Он звал из одного лишь злого упрямства. Просто потому, что ещё мог. Назло всем — эльфам, оркам, людям и богам, аэдра и даэдра, живым и мёртвым!

— Помо… ги… те…

Над серым неровным краем распадка показалась крупная серая кошачья морда с умными зелёными глазами.

— Человек звал на помощь?

Глава 3. Каджит каджита не обманывает

Колёса поскрипывали, кибитку потряхивало на дорожных камнях, под пологом царил душный жёлтый полумрак, было тепло и пахло чем-то сладко-пьянящим. Слева от Мордана была полотняная стена кибитки, справа на подушках полулежал Отец. В ногах у него, скрестив ноги, сидела Мать, вокруг которой лазили, пища и хихикая, котята. Выход из кибитки перегораживала широкая спина Воина, прикрытая пластинчатым стальным доспехом. Отец дремал, Мать вяло отпихивалась от осаждавших её котят, а Мордан лежал на спине — ничего не говоря, не шевелясь. Если бы его глаза время от времени не мигали, Мордана можно было бы принять за труп.

— И всё же Бажар-до не понимает, — сказал Воин обернувшись и обращая свой вопрос в глубину кибитки, — зачем Дро'зарр-Дар подобрал человека? Какая от него польза каджитам?

Отец приоткрыл один глаз.

— Есть такая побаска, — заговорил он густым ленивым голосом. — Ехал как-то раз фермер-норд по дороге. Вдруг видит: на дороге лежит коровья лепёха. Он взял эту лепёху, положил себе на телегу и сказал: «В хозяйстве пригодится». А через год норд приехал на это же место, положил лепёху туда, где взял, и сказал: «Не пригодилась».

Воин пару мгновений думал над услышанным, а потом расхохотался. Засмеялась Мать, усмехнулся и сам Отец.

— Дро'зарр-Дар вернёт человека туда, где нашёл, если он не пригодится? — спросил Воин, отсмеявшись.

— Может быть, — ответил Отец, зажмуриваясь.

Плавное колыхание кибитки убаюкивало, веки сами собой опускались, но стоило Мордану соскользнуть в неясные видения первосонья, как перед ним оказывалась Белка, которая медленно доставала из-за спины лук, надевала тетиву, брала стрелу, оттягивала её до своего заострённого уха, отпускала, и Мордан, вздрогнув, распахивал глаза.

Вечерами на стоянках Мордан так же безучастно лежал на земле, а Мать, приподняв ему голову, кормила его с ложки чем-нибудь жидким. Он покорно глотал, но сам никогда не просил ни еды, ни питья. Только нужду он справлял без посторонней помощи два раза в день — утром и вечером.

Мордану не хотелось жить. Он терзал себя вопросами: зачем он так отчаянно звал на помощь в том распадке, что его услышали в проезжавшем рядом караване каджитов, и разумные прямоходящие коты вытащили и спасли его? Почему он просто не истёк кровью? Для чего отразил ту самую стрелу?

Караван был невелик: пятеро взрослых каджитов и три котёнка. Они ехали на трёх кибитках, из которых одна была нагружена товаром. Мордан даже не поинтересовался куда они едут, и, заметив на одной из стоянок, что солнце садится где-то в том направлении, откуда они ехали, равнодушно подумал, что караван ползёт куда-то на восток. И сразу же забыл об этом. Что-то странное стало с его ранее такой цепкой памятью. Она отказывалась хоть что-то удерживать. Мордан, например, не смог бы сказать: едут они три дня или три седмицы. Так же не удерживались у него в голове заковыристые каджитские имена, и он про себя дал котам прозвища. Главой каравана был Отец — пожилой матёрый каджит тёмно-рыжего, почти бурого окраса, всегда говоривший спокойно, рассудительно и с оттенком легкой лени в голосе. Его женой была Мать, почтенная матрона, мать семейства, кирпично-рыжая каджитка со множеством золотых колец в высоких ушах, увенчанных тёмными кисточками, множеством браслетов на лапах и бесчисленными монистами из монет, бус и самоцветов, накрученными на тонкую длинную шею. На ней постоянно висели, не слезая, трое маленьких котят, двое бурых и один рыжий. Ещё у них был Старший Сын, красивый молодой каджит с широкими белыми полосами на ореховой мордочке, который изо всех сил старался показать, что он уже взрослый. Главным охранником каравана был Воин — крупный мускулистый кот пепельно-серого окраса с частыми чёрными полосками. Воин никогда не снимал доспех и не расставался с мечом — ни во время движения, ни на стоянках. Воину помогала Красотка — стройная, гибкая, обманчиво медлительная каджитка с песочно-палевой шерстью. В первое время каджиты пытались разговорить Мордана, задавали ему вопросы, сами что-то рассказывали. Но он ни на что не отвечал, никак не откликался на их разговоры, и они быстро оставили его в покое. Одна лишь Мать заботливо ухаживала за ним, кормила, подкладывала лишнюю подушку под голову, чтобы ему было удобнее в поездке. Да ещё котята иногда пытались с ним играть, особенно неугомонный рыжий, иногда залезавший Мордану на грудь и с ворчанием прогоняемый Матерью. Но Мордан оставался ко всему безучастен.