В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре

Счастливая это история или не очень? Трудно ответить. Можно ведь сделать из неё и такой вывод: как ни старайся, а чело­века из нежити не сделаешь. Есть хорошая русская поговорка, вы­ражающая ту же мысль: «Как волка ни корми, он всё в лес смотрит».

Испокон веков разводили в норвежских крестьянских усадьбах скот. Молоко и длинная шелковистая шерсть, жирная сметана и сыр, — не было бы ничего этого у бондов, если бы не козы, не коровы, не овцы. Потому и холят их хозяева, зимой обе­регают от холода, а летом уводят пастись на дальние горные се­теры, где трава сочнее и гуще, — у кого животные худые да боль­ные, тот и останется без еды да без тёплой одежды. И какое это горе для всего хутора, если вдруг повадится в стадо страшный неприятель — волк! Перережет он коз да овец, утащит маленьких ягнят — пропадут даром все заботы и труды, останутся дети го­лодными. Плачут женщины, проклинают серого разбойника, а мужчины собираются на охоту — с оружием, с кольями, с лов­чими сетями.

Слепая и яростная сила дикого зверя пугает сама по се­бе; а если этот зверь угрожает постоянно и никогда не знаешь, от­куда ждать нападения, — немудрено, что он становится одним из главных символов тёмной стороны жизни.

В старину верили, что слова обладают силой, которая способна изменять реальность. В названии кроется тайная суть предмета, имя — такая же часть своего владельца, как рука или но­га. Или лапа.

Часто поминаешь скрытый народец — и он уже тут как тут; не в добрый час назвал волка волком — глядишь, а он и явился за тем, кто болтает. Чем опаснее и непредсказуемее существо, тем больше давали ему прозвищ. Волка в быличках называют по-раз­ному: вредитель, сероногий, серый тролль, старый хрыч, иногда просто и пугающе — Серый. Одно из имён волка — варг. Это слово пришло из глубины времён, оно — близкий родственник русско­го «враг». В старинной балладе поётся:

Тот, кто Варгом меня зовёт,

Знает — голод во мне живёт;

У того, кто Серым меня назвал,

Я ещё ничего не взял;

Я не спорю и с тем, кто, боясь как огня,

Золотою Лапой кличет меня.

И насколько же странным нам покажется то, что де­тям иногда давали имена вроде Ульв — Волк — или даже Бьёрнульв — Медведь-Волк! Но для того, кто привык соблюдать фольклорные законы, в этом не было ничего удивительного: тот, кто называл так ребёнка, надеялся, что страшное имя от­пугнёт от малыша зло и подарит ему волчий слух, медвежью силу и удачу на охоте.

Рассказы о встречах с оборотнями попадаются не только в норвеж­ских сказках и быличках. В фольклоре любого народа есть свои из­любленные сюжеты, связанные с превращением в животных; некото­рые учёные объясняют это тем, что оборотничество в сказках и преданиях — отражение древних верований. В незапамятные вре­мена люди верили, что у каждого рода есть своё животное-покрови­тель, которое хранит род от бед и дарит ему, если его правильно по­читать, свои способности и силу.

Предания о людях, оборачивающихся животными, не ограничиваются всем известными европейскими волками и летучими мышами. Самый большой «зоопарк» оборотней — в Японии. Наиболее из­вестны оборотни-лисицы (кицунэ). Они принимают облик прекрасных дев и очаровывают мужчин, но не стоит им доверять: коварные обольстительницы, чрезвычайно жадные к деньгам, преследуют толь­ко свои цели.

В образе красавиц появляются и кошки (таких оборотней называют нэко-мата). Они совсем не безобидны: часто кошкой становится после смерти отвергнутая или оскорблённая возлюбленная, жаждущая мести. Нэкомата может просто сожрать обидчика.

Есть в Японии оборотни — енотовидные собачки, тануки. Они, как прави­ло, добродушны и неудачливы: чаще всего истории о них строятся на том, что тануки попадает в неловкую или опасную ситуацию, а человек его вы­зволяет. Потом тануки благодарит человека как умеет — например, хит­ростью доставляет ему богатство.

А вот в Сербии рассказывают об оборотнях-зайцах. Мы привыкли к тому, что зайчик — персонаж исключительно мирный, а часто — трусливый и всеми обиженный. В сербском же фольклоре заяц-оборотень преследу­ет охотников (чтобы защититься от него, нужно иметь с собой чёрную со­баку без единого светлого пятна), исцеляет от бесплодия и дарует муж­скую силу, насылает и лечит бессонницу. Часто зайцем оборачивается чёрт, чтобы вредить людям.

Страшный оборотень бурятского фольклора — анахай — вредит в ос­новном маленьким детям, превращаясь в собаку или кошку (часто од­ноглазую).

В Африке встречаются оборотни-тигры и леопарды — аниото. Кроме того, существует великое множество поверий, связанных с тем, что животные превращаются не в людей, как классические оборотни, а в дру­гих животных, — когда минует срок их жизни, если в течение какого-то времени их никто не видел, если они не слышали колокольного звона или голоса петуха; уж или змея в двенадцатом поколении становится вьюном; летучей мышью становится обычная мышь на седьмом году жизни; с Пет­рова дня (29 июня) кукушка превращается в ястреба; весной ласточки превращаются в лягушек; рысью становится волчица, когда принесёт по­томство пять раз; воробьи превращаются в мышей, а мыши — в воробьёв в зависимости от погоды.

Не всегда оборотничество связано со злом. Можно вспомнить хотя бы Василису Премудрую и Марью Маревну — царевен из русских сказок, менявших облик по своему усмотрению и помогавших героям чарами. Они становятся не вредителями, а волшебными помощниками, но их при­надлежность к потустороннему миру не исчезает.

Скандинавская мифология знает и «добрых» волков, Фреки и Гери, возлежащих у ног верховного бога Одина, питающихся мясом с его стола, — но и их имена означают «жад­ный» и «прожорли­вый». Каждую ночь обегают они землю и рассказывают сво­ему божественному хозяину обо всём, что видели и слышали. Но всё-таки самый великий волк «Стар­шей Эдды» — символ зла и ужаса. Имя его — Фенрир. Урод­ливому и могучему сы­ну коварного шутни­ка бога Локи, ему суждено сыграть страш­ную роль в последней битве богов и вели­канов, в которой боги потерпят поражение. Пасть его огром­ная (как рассказывают мифы, верхняя его челюсть — до неба, а нижняя — до земли) поглотит солнце, и сам Один падёт в борьбе с ним.

Именно эта демоническая природа волка, связанные с ним представления о страхе и потусторонней силе находят отра­жение в более поздней фольклорной традиции. Так появились страшные истории о варульвах, людях-волках, способных обра­щаться в зверей по собственной воле.

Мрачное это колдовство, и зловещим выглядит уже само превращение. Чаще всего тайной превращения в волка владеют мужчины — но известны с древности и колдуньи, которым случалось оборачиваться волчицами. Рассказывают ещё, что волчья магия пе­редаётся из поколения в поколение у саамов.

Одна из быличек подробно передаёт рецепт, прибег­нув к которому, можно поменять человеческое обличие на звериное: нужно переползти на животе через ремень, сделанный из кожи повешенного, которого надлежит вырыть из могилы в ночь с четверга на пятницу, в первом часу после полуночи. Другое средство — более традиционно: завернуться в волчью шкуру, произнеся соответствующие заклинания.

Размерами и кровожадностью варульвы превосходят обычных волков. Серые хищники редко нападают на людей — разве что зимой, когда трудно найти иную пищу. А вот колдуны в волчьей шкуре не могут насытиться, не вкусив человеческой плоти. Рассказывают о них, что тёмными ночами рыщут они по лесам, кого ни встретят — разрывают в клочья: их сжигает жаж­да крови. Верный признак того, что не от обычного волка при­нял смерть человек, — то, что нетронутой осталась правая ру­ка жертвы. Какой-то тайный запрет не даёт оборотням к ней прикоснуться.

В обычное же время, пребывая в человеческом обли­ке, они ведут вполне заурядное существование. В Тресфьорде рассказывали о некоем Арне Серой Лапе, прожившем там много лет. Никто не знал, откуда он пришёл в посёлок, но ка­тилась о нём молва, что был он настоящим колдуном-оборот­нем. И хотя жил он самой что ни на есть обычной крестьян­ской жизнью, тяжёлой и трудной, и соседи на него не жаловались — ни человеку, ни скотине не поздоровилось бы, столкнись они с Арне Серой Лапой в тот час, когда на нём была волчья шкура.