Страница 56 из 59
— Доброе утро, — поздоровалась с ним дородная тетка, поставила в лодку корзинку, прикрытую рушником, и села сама. Лодка качнулась, и тетка покрепче вцепилась в борта.
— Качается, проклятущая, еще не дай бог в воду свалишься.
Дед не торопился отчаливать, ждал, не придет ли еще кто-нибудь, но тетка принялась упрашивать:
— Поедем, дед, поедем, спешу я очень. На толоку, к свекру своему. Гости небось давно собрались, а я все никак не доберусь…
А на том берегу уже стоял человек и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, жестами подзывал перевозчика. Дед оттолкнулся и начал грести против течения. Тетка испуганно хваталась то за корзинку, то за борт, а когда пристали к берегу, она вынула из корзинки пару вареных яичек и протянула старику.
— Возьмите, возьмите, — упрашивала она.
— Да баба принесет мне завтрак.
Тетка вынула из-за пазухи узелок, развязала и долго, пришептывая, считала медяки. Вздохнула, отдала деду. Вид у нее был обиженный и злой.
…За день переправлялась тьма народу. Один торопился к новорожденному, а другому нужно было на похороны, тот переправлялся, чтобы купить у знакомого бондаря бочку — огурцы-то уже поспели, пора и солить, а этот просто хотел проведать свекра, потому что свекор на прошлой неделе заколол кабана и теперь у него есть свежатина; а тот хотел одолжить у тракториста из Колодницы старый велосипед, потому что тракторист купил себе новый и старый ему ни к чему; двое детей добирались в гости к бабушке, и оба боялись дороги, и старого перевозчика, и маяка на круче, и широких лугов, разостлавшихся, словно ровная скатерть, и на скатерти этой желтели копны сена, а за ними хаты, похожие на эти копны, только что в садах.
Вода булькала как-то утомленно, а течение становилось будто сильнее и сильнее, и лодка шла все медленнее и медленнее, пока наконец дед не причалил и не привязал ее на ночь. Он зажег свой маяк и пошел в сторожку.
Спал Гаврило чутко и часто просыпался. Выйдя во двор, долго прислушивался, не зовут ли с того берега. Но слышалось только кваканье жаб на болоте да стрекотание кузнечиков на лугу. А ночь повисла над ним темным решетом, сплошь продырявленным звездами… По реке шел пассажирский пароход на Киев; два освещенных квадратика быстро продвигались вдоль берега и исчезли за Лысой косой. И неожиданно сердце старика замерло от чего-то невыразимо дорогого, он в испуге приложил ладонь к сердцу. Яркие квадратики уже скрылись, а беспокойство не пропадало. И дед вспомнил про Бычка, который только что уехал.
5
С утра зарядил мелкий дождь, и работы на переправе было немного. Перевез молодку, державшую под мышкой петуха. На середине реки лодка качнулась, и она выпустила красноголового. Тот забил крыльями по дну и перемахнул через борт. Молодка испуганно вскрикнула. Дед выловил петуха, она прижала его к животу и, согнувшись, сидела, как окаменевшая. На другом берегу перевозчика ждал паренек с ружьем. Он держался независимо, внимательно все разглядывал и, видно, почему-то волновался — губы его вздрагивали.
— Не тонет корыто? — небрежно спросил он о лодке.
— Не тонет, — успокоил его дед.
— А зря! — брякнул парень.
Сойдя на берег, он не перебросил ружье через плечо, а нес под рукой, всем своим видом показывая, как он гордится этим ружьем, из которого можно стрелять. Правда, отец не дал патронов, просто поручил отвезти дробовик брату, а то бы мальчишка и в ворону выстрелил, и в пенек вербовый, и в небо.
Дед спрятался от непогоды в курень. Долго сидел он или нет, не помнит, вдруг совсем близко позвали:
— Э-ге-гей! Хозяин!
И другие, охрипшие от табака и натуги мужские голоса, принялись весело кричать:
— Э-ге-ге-гей!..
Когда дед на корточках выполз из куреня, то увидел перед собой пятерых высоких мужчин в зеленых плащах с капюшонами. Они хотели сесть в лодку все вместе, но дед сказал, что так можно перевернуться и утонуть. Сперва он перевезет двоих, а потом остальных.
Они опять рассмеялись и спросили:
— А почему сперва двоих, а не троих?
— Волна на реке. Если с тремя перевернусь, то двух не переправлю. А так хоть двоих попробую.
— Ну чем не Ной, — опять пошутил веснушчатый и носатый задира.
В лодке дед не то сказал, не то спросил:
— Вы, наверное, приезжие…
— Мы, дед, нефть ищем, — проговорил рябой. — Знаете, что такое нефть? Без нее ни трактор не пойдет, ни самолет не полетит.
— У нас ищете? — сперва не поверил дед и посмотрел на них повнимательнее. Ребята были молодые, крепкие, и лодка здорово осела. Поглядывали они на перевозчика с улыбкой, с едва уловимой дружелюбной иронией. Чувствовалось, что они всюду ведут себя одинаково по-хозяйски и в новую местность приходят, как в давно обжитую хату. Деду стало немного не по себе, это была его река, на которой он вырос и на которой трудился.
— У вас, — добродушно ответил носатый.
— Ну как, нашли что-нибудь? — поинтересовался дед на всякий случай.
— Нашли, — непонятно отчего рассмеялся рябой. — Когда товарищ Сапронов берется, значит будет дело.
Очевидно, товарищем Сапроновым был он сам, потому что его друг сказал:
— А ты не очень-то хвастай.
— В моем роде брехунов не водилось.
— Наверное, большой у вас род, — качнул головою Дед.
Друг Сапронова улыбнулся:
— Род-то большой, да последний в нем брехун.
— У меня уже сын есть, — весело защищался Сапронов.
— Где же вы нефть нащупали? — осторожно поинтересовался старик.
— За Колодицей. Уже готова одна буровая. — И спрыгивая на землю, сказал: — И для тракторов хватит, и для вашего мотоцикла, если имеете, и на многое другое… Скоро тут мост построят и обойдутся без вашей лодки.
Дед хотел было объяснить, что лодка не его, а Бычка, но вовремя удержался. А вдруг начнут расспрашивать, кто такой Бычок да куда он подался. Поэтому он сказал только:
— Нет, я служу на маяке.
Но они, видно, не услышали, потому что отошли в сторонку и стали под вербой.
Трое на берегу согнулись, прикуривая от зажигалки. Они хотели переправиться все вместе, но последнего из них дед остановил.
— Сперва этих двух, а потом уже вас… Волна высокая.
Когда перевозил и того, последнего, сказал:
— Так надежнее… Лодка-то старенькая…
— А что, переворачивается?
— Переворачивается не переворачивается, а так надежнее.
— Не бойтесь, выплыву…
— Так-то оно так, а все ж таки.
Следил, как они удаляются, как исчезают в дожде их фигуры. Сперва один пропал, а за ним другой… И будто не было их… В старике шевельнулось удивление, он даже привстал, чтобы убедиться, что они существуют реально… Но все пятеро уже исчезли в балке…
В тот день дед рассказал о новых пассажирах двум дояркам, направлявшимся в Вовчки на совещание передового опыта. Младшая прислушивалась преувеличенно внимательно, а старшая даже испугалась:
— Как бы молока не убавилось. Нефть же…
В сумерках Гаврило привязал лодку, вычерпал воду черпаком. Затем, как всегда, пошел к маяку.
Подчистил ножиком фитиль, и пальцы почернели от копоти. Огонек дрожал меж задубевших ладоней тихо и доверчиво, потом перебросился на фитиль и разлился по его ровной полоске. Дед прикрыл дверцы и спустился по лестнице.
Он чувствовал себя так, будто пережил сегодня большую радость. Лежа на топчане старался понять: что это с ним произошло? И не мог ответить себе. Непонятная веселая легкость наполняла его. Переворачивался с боку на бок, прислушивался к ветру, к каплям дождя, бьющим по стеклу хлестко, точно птицы клювом, и потом как-то сразу подумал о тех людях, что ищут нефть… Он вспомнил, как они один за другим исчезли в приречной балке, и поднялся. Радовался, что переправил их. Хорошо, что брал по два человека.
В груди потеплело…
На откосе горит ровный огонь маяка. Вблизи огонь кажется белым, а снизу, от Лысой косы, он кажется красным, уютным. Вокруг маяка заломилась маленькая ночная радуга.