Страница 50 из 59
Я набросил на плечи пиджак и отправился в путь. За час я одолел невысокий горный перевал и увидел перед собой на фоне голубого жаркого неба Дервентские холмы. У их подножья лежали села Татаркево, Кунино и Аланово. Напротив меня шумел Харманджийский лес, надетый, как колпак, на вершины холмов. Из леса выбегала речушка Полянка. Солнце заливало ее узкое, как гильза, русло. В долине реки тревожно бил барабан, слышался гул голосов. Я направился к селу.
На площади перед сельсоветом собралось много народа. Представитель народного совета Руска в ботевской форме сидел за столом. «Уж не потоп ли?» — спросил я сам у себя, глядя на пышное одеяние Руски. Он взглянул на меня — голубоглазый, нестареющий, заулыбался.
— Дончо, иди сюда, посмотри, как мы смеемся!
Я протиснулся сквозь толпу к нему. Вокруг валялись бочки. Я сел на одну из них. Бочки пахли солью и гнилыми водорослями. Барабан продолжал греметь.
— Что тут происходит? — поинтересовался я.
— Не спеши! Доберемся и до корня, увидишь, что к чему.
Он был одновременно и представителем народного совета, и заведующим магазином в Аланово. Село выращивало табак. И ничего другого. А табак нельзя есть. Поняв, что кормить село — задача первостепенная, Руска взял на себя и магазин.
Короткая тень здания сельсовета упиралась в стол — первый этаж двухэтажного здания был отведен под магазин, второй — под сельсовет. Тени на всех не хватало, многим пришлось жариться на солнце, как рыбам на сковороде. Но крестьяне не уходили, а протискивались по очереди к столу и давали Руске деньги. Он опускал их в пастушью торбу, которая висела на углу стола. Женщина в зеленой юбке, с растрескавшимися пятками, растолкала людей и произнесла плотным мужским голосом:
— Руска, пиши: от бабы Иваницы полтора лева. Пятки у меня зудят, спать не могу по ночам.
— Филипчо! — позвал Руска.
В открытом окне магазина показалось глазастое лицо.
— Позвони в Стасино, в участковую больницу. Договорись о месте для Иваницы. Жалоба на боль в пятках.
— Слушаюсь, — ответил Филипчо, исчезая в глубине канцелярии.
Плотный мужчина в хлопчатобумажной майке выложил на стол кучу мелочи. С его мясистого носа стекали капли пота. Все в нем говорило о том, что он любит поесть.
— Что-то ты еще больше раздобрел, — неодобрительно заметил Руска. — Не пора ли тебя сменить? Хватит тебе быть полевым сторожем!
— Именно, из-за полноты мне не подходит никакая другая работа, — с важностью ответил Вылчо, так звали сторожа.
Руска щелкнул его по животу. Вылчо рассмеялся, его буквально душил смех. Он заразил всю площадь. Смех потряс Харманджийский лес с его полянами среди дубовых деревьев, эти поляны были похожи на ямы, в которых варилась желтая смола августовского солнца.
Людскую толпу рассек голубой «Москвич» и замер возле стола. Из машины вышел хилый человек с острыми бегающими глазами. Он прошел всего шага два пешком, но этого было достаточно, чтобы уловить в его походке затаенную хитрость и ловкость.
— Как идет торговля, Найден? — спросил его Руска.
— Верчусь, как белка в колесе, — ответил приехавший.
— Ты держись за закон, как слепой за палку, — посоветовал Руска.
— Мы с законом, что родные братья, которых водой не разольешь. Нельзя ли купить частным образом грузовик? Эта машина мала.
Я заметил, что «Москвич» облеплен иностранными марками.
— Филипчо! — позвал Руска.
В окне снова появился писарь Филип, теперь глаза у него были самые обычные, а в руках у него поблескивали очки. — Пошли в Ямбол телеграмму, спроси, может ли Найден Стамболия купить себе грузовик.
Найден Стамболия пошел к своей машине, его обступили молодые алановцы. Он включил радио. Стоит послушать, что делается в мире, какая футбольная команда выиграла, например. Алановскую площадь огласил столичный джаз.
— У него не одна, а две головы, — похвалил его Руска. — Собирает лесные плоды и продает их иностранцам на черноморском побережье. У него полно денег. Его дед после войны ездил в Стамбул, потому их и прозвали Стамболиями. А Найден объездил всю Европу.
— Почему бы его не привлечь к торговле?
— Привлечем. Со временем.
— Приветствую вас, — произнес пожилой крестьянин с насмешливыми глазами и осведомился, не из ученых ли я. Руска объяснил, что я печатаюсь в газетах; на губах у крестьянина расцвела улыбка, он словно за секунду взвесил меня, купил и продал. Потом он заговорил о луне и звездах, ввертывая при этом, что небесные тела делают обороты, движутся, и если одно из небесных тел остановится, оно сразу же упадет нам на головы.
— Это верно, астроном, — согласился Руска. — Если что-то остановилось, то непременно упадет!
На площади показался барабанщик. На животе у него лежал огромный барабан, закрепленный перекинутым через плечо ремнем. Он тоже принес деньги.
— Возвращайся в долину, Рашко, — приказал ему Руска.
К столу подошел крестьянин в онучах. У него была крупная голова, глаза глядели мрачно.
— От тебя я денег не хочу, — сказал ему Руска. — На выборах ты за меня не голосовал, отправился в Татаркево выбирать моего коллегу Генко. Я не имею права ни просить тебя, ни заставлять.
— Тогда я не верил в тебя, — сказал мужчина. — Объясни, зачем ты двадцать лет назад сделал мне бочонок, который пах тухлой капустой? Мне пришлось вылить вино.
— Я сделал это нарочно, чтобы ты не пил. А кто до этого научил тебя парикмахерскому делу?
Парикмахер оставил на столе пять левов — лишние деньги были штрафом за то, что он не голосовал за Руску.
Село Аланово существовало почти пятьдесят лет, появилось оно сразу после Балканской войны. К подножию холма лепились длинные и узкие, как сараи, старые дома. В некотором отдалении от них возвышались новые дома из кирпича. Первые жители села, большинство которых еще благополучно здравствовало, пасли коз и рубили лес. Козы и топоры загнали лес на вершины холмов. Позднее табак и ремесла спасли природу и алановцев. Руска владел всеми ремеслами и был для Аланово тем же, чем Россия для мира, за что его и прозвали Руской.
Над пустынной дорогой взвилось облако пыли. Вскоре на площадь влетел запыленный джип. Люди расступились, пропуская к столу строгого мужчину в темных очках и сержанта милиции. Сержант шел, приподнимая плечи, словно ехал верхом на коне. Мужчина был подтянут и неприступен. Оба подошли к столу. Руска встретил их улыбкой. Сержант уставился на золотые галуны и осведомился, кто сидит за столом.
— Я сижу, — ответил Руска.
— Я служил в Добрудже, в кавалерии, — произнес сержант. — Видел на парадах старую румынскую форму. Уж не был ли ты начальником в дружественной нам румынской кавалерии?
Но тут сержант увидел на шапке Руски болгарского льва и отдал честь.
— Руска, — сухо сказал строгий мужчина. — Ты не имеешь права носить эту форму. Тебе известно, что за такую аллегорию можно угодить в тюрьму?
— Еще неизвестно, кто туда угодит, — ответил Руска.
— Хватит препираться, — сказал ему сержант. — У меня есть приказ о твоем аресте. Сегодня тебе надлежало прибыть на предварительный допрос в Елхово. Ты не явился. Самовольно распорядился выбросить целую тонну рыбы. Это верно?
— Ты же сам видишь, бочки пусты. Кошки передрались из-за этой рыбы.
— Значит, не отрицаешь?
— Еще успеешь меня арестовать. Дай-ка нам поговорить с Костовским.
— Наша торговая организация огорчена твоим поведением, — произнес строгий мужчина. — Мы сделали все для того, чтобы помочь тебе, но не смогли. Ты разрушаешь основы государства.
— Уж вы поможете, — на губах у Руски появилась улыбка. — Вы какую-то рыбу не смогли сохранить, так что о людях говорить?.. Не я, а ты, Костовский, разрушитель. Ты считаешь себя государством, а нас — ослиным хвостом.
— Я попрошу, — Костовский нервно дернул подрезанными усами.
— Зачем ты послал мне испорченную рыбу?
— Она еще у нас была с запашком. Не хватает холодильников.
— Ты сам — холодильник.