Парад планет

Писатель буквально взрывает повествование «вспышками» буйной фантазии, диковинной логикой непредвиденного, мистифицированного поведения обыкновенного колхозника Хомы Прищепы, и появляется перед нами настолько реальный, насколько и нереальный тип человека из народа, но человека, выразительно изменившегося под влиянием новых социально-экономических условий. Это тип народного труженика-чародея, который видит то, что не могут и не хотят увидеть другие, потому что законсервированны в традиционных рамках восприятия действительности. Это новейший, сознательно деформированный воображением писателя тип традиционного народного философа, который иронично, на основе имманентного освоения традиций мюнхгаузениад, реагирует на извечные и конкретно-реальные жизненные ценности. В его системе мышления (не случайно Е. Гуцало авторство первого романа «Муж взаймы» отдает Хоме Прищепе) сосредоточены богатейшие образцы народной речи. Евген Гуцало словно бунтует всей образно-стилевой системой романа против традиционного бытописания, с раблезианской жадностью использует неисчерпаемое богатство устной народной речи во всех ее проявлениях — пословицах, поговорках, сравнениях, присказках, загадках, каламбурах…

Е. Гуцало щедро использует фольклорные формы типизации, в частности, художественные возможности гротеска, народного парадокса, небылицы, фантастическо-демонологические образы. В синтезе с новыми приемами образного обобщения, эти традиционные художественные средства и приемы начинают открывать новые грани, свои новые функциональные возможности.

По сути, Е. Гуцало поставил себе за цель утвердить безграничные добродетельные возможности народного гения, веру в свой народ, в его неиссякающие духовные силы, и одновременно — освоить приемы народного словотворчества, художественного мышления, поэтику народного лубка, ввести их в современную литературную практику как необходимые факторы в художественном воссоздании национального характера. В этом романе писатель сумел открыть перед читателем богатейшие пласты устной украинской народной речи как полноправного доминирующего способа выражения современным человеком своего взгляда на мир. «Парад планет» напоминает скорее народную балладу, чем роман с его классическими признаками и требованиями жанра. Возможно, это повествование надо рассматривать как своеобразную ироническо-фантастическую пародию на такой классический, далеко не светский жанр, как житие, и снабдить его подзаголовком «Житие современного украинского чудотворца»…

Этот роман, как и два предыдущих, относится к ироническо-пародийной литературе, или, как ее еще называют на Украине, химерной прозе. Ее корни — в украинском фольклорно-фантастическом рассказе, в творчестве Николая Гоголя, Григория Квитки-Основьяненко, Пантелеймона Кулиша, Олексы Стороженко, Ивана Франко, Любови Яновской, Натальи Кобринской… Вершиной фольклорно-фантастической прозы можно считать «Тени забытых предков» Михаила Коцюбинского.

В соответствии с национальной литературной традицией современная украинская проза активно обращается к народным легендам, преданиям, мифам, сказкам, думам, песням, небылицам, исходя из того, что в свое время они выражали характерные черты человеческого мировосприятия и народных представлений о природе и обществе. Создания народной фантазии, которые несли в себе своеобразную закодированную информацию о прошлом, о социальном и морально-этическом опыте человека, помогают проследить истоки и двигательные силы формирования мировоззренческих категорий и национальной культуры.

Творческой ориентацией на фольклорные традиции, на трансформирование в новых художественных формах притч, легенд, сказок, фольклорно-мифологических образов и сюжетов и многих элементов народной смеховой культуры — обычаев, шуток, пословиц, эпитетов, сравнений — отмечены «украинский химерный роман из народных уст» Александра Ильченко «Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Чужая Молодица», романы «Лебединая стая» и «Зеленые Млины» Василя Земляка, повести Владимира Дрозда «Ирий», «Замглай», «Одинокий волк», «Баллада о Сластионе», роман-баллада Валерия Шевчука «Дом на горе» и повести «Лунная боль», «Пух», романы Романа Иванычука, Романа Федорива, Павла Загребельного, произведения Ивана Чендея, Миколы Винграновского, Владимира Яворивского, Степана Пушика, Дмитра Кешели, Галины Пагутяк…

Евген Гуцало в романной трилогии о Хоме, с большим художественно-стилистическим эффектом трансформируя народные приемы пародирования, демонстрирует неисчерпаемые возможности собственного словотворчества в создании новых пословиц, поговорок, образных сравнений и создании индивидуальной комической стилистики (парадоксы, оксюмороны, метафорические ряды). Писатель мистифицирует читателя, доводит до абсурда деформацию реальных явлений и процессов, провоцирует читательское воображение пародийной игрой реального и абсурдного. Свободная фантазия художника помогает нам увидеть реальный мир не в бытовом, однолинейном восприятии, к которому мы привыкли, а увидеть его в «перевернутом», «перелицованном», бурлескном, доведенном до абсурда свете. Е. Гуцало разрушает стереотипы восприятия реальности, призывая вместе с ним с позиций здравого смысла переосмыслить многие негативные явления и привычки, к которым мы привыкли и от которых нам так трудно избавиться.

Правда, на первый взгляд может показаться, что его эстетическая система слишком перегружена активным авторским «присутствием», поэтому возможности для самораскрытия характера, для органического движения его сквозь сюжет открываются не такие уж и большие. Да и на образ Хомы прозаик нанизывает чересчур большое количество различных приключений, чудес и чудачеств — все, что только можно было вычитать в последние годы из газет и научно-популярных журналов, из очередного выпуска альманаха «Тайны веков», что можно было услышать о телепатии, телекинезе, индийской философии, восточной медицине, нашло отражение в этом произведении. В то же время не следует забывать о том, что автор потому и обрушивает на читателя эту лавину информации, что поставил себе целью осмеять эти различного рода спекуляции на оккультных псевдотеориях, предостеречь от чрезмерного увлечения перспективами научно-технического прогресса и провозгласить абсолютную ценность человека, развенчать такие общественные явления, как излишняя парадность, социальная демагогия, рапортомания, страсть к администрированию. Но в своем искреннем увлечении оригинальными приемами изображения эксцентрических ситуаций автор не всегда придерживается чувства художественной меры, идейно-эстетической цельности повествования о приключениях и чудачествах Хомы Прищепы. А, может, читатель и не согласится с утверждением, что есть определенный перебор в этом гротескном фантазировании, бурлескном высмеивании нормативных, стереотипных принципов поведения и мышления.

Хотелось бы остановиться на анализе некоторых ярких страниц этого романа, на оригинальных ситуационных находках, на своеобразии ироническо-гротескного освещения таких социально-психологических явлений и тенденций, которые должны уйти, осмеянные, в прошлое. Например, тех, где говорится о борьбе Хомы с культом своей личности, о приезде в Яблоневку театра оперы и балета и зоопарка, о работе в колхозе шефов-«академиков», о лечебных «способностях» нашего героя, в частности, увлечении его макробиотическим дзеном и народной рефлексотерапией, о рукотворном феномене, поименованном тракторозавром Хомой…

Бесспорно, писатель сознательно эпатирует читателя прежде всего гиперболическим нагнетанием приемов гротеска, но иначе ему не достичь ощущения абсурдности стандартных представлений и предрассудков, нормативных принципов мышления и поведения, которые в эпоху доминирования средств массовой информации приводят к нивелированию человеческой личности. Особенно эффектным и выразительным оказывается высмеивание нравов и ценностей буржуазного мира.

…Чудотворство Хомы должно увенчаться парадом планет, что приведет к непредвиденным катаклизмам в свободном мире, а то и поставит под сомнение возможность его дальнейшего существования. Такое грандиозное космическое явление, как парад планет, аллегорически утверждает Е. Гуцало, вполне по плечу труженику Хоме Прищепе из обычного колхоза, ибо он основа и символическое олицетворение безграничных возможностей своего народа и бессмертия всего рода человеческого.