Страница 90 из 114
— Прости, но так нужно, — сказал он и принялся один за другим отсекать скальпелем корни Скверлум Каберботам.
Когда профессор перерезал последнюю жилку, стебель цветка свернулся спиралью, его лепестки сжались в комок, а свечение померкло.
Спрятав инструменты обратно в несессер, профессор Муниш осторожно взял отсоединенное растение и поместил его в стеклянный короб, закрыл крышку.
— Пора.
Бросив последний взгляд на оголенную лозу мухоловки и отметив, как она уползает в чернеющую скважину в глубине постамента, а оттуда проваливается куда-то под дом, он подхватил короб, развернулся и пошагал к выходу.
Сепарация прошла успешно. А Карниворум Гротум сбросил последнюю окову.
***
Мухоловка надвигалась на Джаспера и Китти. Перебирая корнями и цепляясь лозами за стены, она ползла через прихожую.
Джаспер принялся рукой отгонять от себя клубы дыма, что поднимались из коробки, пытаясь напустить их на хищное растение.
Вязкие черные тучи зависли между ним и Шнаппером. Закрываясь от них, мухоловка вскинула лозы и зашипела.
— Да! Тебе не нравится! — воскликнул мальчик. — Убирайся! Не лезь к нам!
Дым проник в пасть твари. Она сжала челюсть, мотнула головой и подалась назад.
Джаспер шагнул к мухоловке и, достав из коробки одну из подожженных папиреток, ткнул ею в сторону растения. Шнаппер отдернул бутон-ловушку, его багровые листья вжались в мечущиеся и бьющие по полу лозы.
— Прочь! Пошел прочь!
Мухоловка отползла еще на пару футов.
Мальчик уверенно надвигался на растение, и Китти поразила его храбрость — сама она бы точно уже убежала в ужасе.
Девушка держалась за спиной Джаспера, испуганно глядя на тварь, изворачивающую конечности в бессильной ярости. Китти было страшно и дурно: папиретный дым вызывал у нее тошноту, и то, что она закрывала лицо рукавом, не особо помогало. И тем не менее девушка заставляла себя держаться — сейчас она не могла поддаваться слабости…
Они уже почти-почти вытеснили Шнаппера из квартиры. Мухоловка цеплялась лозами за стены коридора, вытаскивала из обувного ящика и сбрасывала на пол туфли и жестянки с ваксой, срывала с вешалки пальто. В ярости клацали клыки, из пасти вырывалось шипение, и все равно тварь вынужденно волочилась на своих корнях прочь.
Порог был уже так близко, еще немного…
Джаспер швырнул в мухоловку почти догоревшую папиретку и достал еще одну из коробки.
— Да, ползи-ползи, ты, скрюченное, сморщенное…
И тут Шнаппер остановился.
Что-то изменилось.
Джаспер застыл в недоумении. Дым больше не действовал?! Или ярость твари пересилила страх?
Мухоловка подняла голову. Клыкастая пасть раскрылась, и из нее вывалился исходящий слизью язык. Лозы потянулись к мальчику, медленно, но уверенно прошли сквозь дымную тучу…
— Нет! Ты должен бояться!
Но Шнаппер больше не боялся. Он придвинулся — черная пелена больше не могла его остановить или хотя бы сдержать…
Джаспер бросил в растение коробку с папиретками, развернулся и, схватив Китти за руку, бросился прочь.
Шнаппер ринулся следом.
Беглецы влетели в комнату Китти и захлопнули дверь.
Спустя мгновение ее сотряс удар.
— Держи! — крикнул Джаспер, и они с Китти схватились за ручку, но даже их общие усилия не могли сравниться с яростью злобной твари.
Ручка провернулась. Пальцы мальчика и девушки соскользнули с нее.
А затем дверь распахнулась.
Джаспер и Китти попятились.
Мухоловка забралась в комнату. Корни твари скрипнули, цепляясь за доски пола, бутон покачивался из стороны в сторону, и Джасперу вдруг показалось, что тварь ухмыляется, наслаждаясь отчаянием глупых «мух».
Мухоловка неотвратимо приближалась…
Джаспер и Китти уперлись в стену. Больше отступать было некуда.
Мухоловка замерла в шаге от них и встала на дыбы. Одновременно несколько лоз потянулись к сжавшимся от ужаса жертвам.
Джаспер хотел зажмуриться, но что-то внутри не позволило ему этого сделать, и он расширенными от ужаса глазами глядел, как увитые листьями конечности чудовищного растения приближаются к его лицу.
Джаспер и Китти сползли по стене. Девушка обняла мальчика. Он почувствовал, как она дрожит. Он тоже дрожал. Это был конец.
Одна из лоз твари оплела шею Китти, и девушка задергалась, пытаясь сорвать ее, другая коснулась стеклышка на противогазе мальчика, и из сведенного судорогой горла Джаспера вырвался тихий хрип.
Он ощутил, как что-то дотронулось до его груди.
Сердце болезненно вздрогнуло.
Пасть мухоловки раскрылась еще шире и приблизилась на шее-стебле к голове Джаспера, охватывая ее чудовищным капюшоном. Язык монстра прошелся по его кожаной маске, оставляя на ней липкую слизь, словно пробуя мальчика на вкус.
Джаспер раскрыл рот и втянул в себя тяжелый, спертый воздух…
«Я не хочу… умирать…»
Он зажмурился… Клыки верхней «челюсти» мухоловки уперлись в его затылок, а клыки нижней коснулись его груди и зацепили шланг противогаза. Пасть мухоловки начала смыкаться…
«Я не хочу…»
Из груди вырвался крик, безумный отчаянный крик. Он заполонил все пространство внутри маски…
И тут прогремел выстрел. Он раздался где-то далеко — вроде бы, на пустыре.
Джаспер распахнул глаза и увидел черноту. Он не понял, что происходит.
А потом прогрохотало еще раз.
С чердака донеслось гневное утробное рычание — Праматерь злилась.
Пасть, в которой уже была голова мальчика, чуть раздвинулась и отстранилась.
Мухоловка задрала голову-бутон, прислушиваясь.
Карниворум Гротум зарычал, и даже Джаспер понял, что он требует от своего приспешника.
Мухоловка нехотя расплела хватку и, позабыв о своих жертвах, ринулась к окну. На мгновение замерла возле него, глядя на улицу…
Раздался очередной выстрел… раскаты от него прошли волной и доползли до квартиры семейства Браун.
Мухоловка забралась на подоконник, перевалилась через карниз и, цепляясь лозами за стену, поползла вниз.
Уже почти сожранные «мухи» остались в комнате одни.
Джаспер стянул с головы противогаз и закашлялся. Дрожащими пальцами он нащупал руку Китти.
— Мы… живы? — прохрипел он.
Китти не ответила. Ее губы дрожали, по щекам катились зеленые слезы.
***
Бенни Трилби был опытным репортером и повидал многое.
После стольких лет работы в газете он полагал, что удивить его уже нечем, но этот треклятый город будто играл с ним в игру, то и дело находя и подсовывая ему нечто эдакое. И пусть Бенни давно не мучили ни мурашки на коже, ни встающие дыбом волосы, а различные мерзости для него были лишь сюжетами и не более, всякий раз, оказываясь перед чем-то ужасающим, он задавался вопросом: «И что на этот раз?»
Бенни был скептиком и прожженным циником. Там, где иного охватила бы оторопь, в его голове начинали вращаться шестеренки, а изворотливая душонка задавалась целью выжать из сюжета как можно больше.
Сейчас же выжимать ничего не требовалось. В среде газетчиков то, что ему открылось у канала, назвали бы «незаморочным статейником» или «прыгуном» — сюжет сам запрыгнул в руки, и ради него не требовалось предпринимать различные ухищрения, заниматься переодеваниями и слежкой, канифолить нос и стачивать туфли.
И все же, глядя на дом № 12, он понял, что заморочиться (еще один журнализм) придется. Как минимум в том, как подать материал и с какой стороны поднести к нему фонарь, чтобы осветить для читателя.
Подлетев к каналу и увидев то, что там происходило, Бенни Трилби не смог сдержать самого грязного ругательства, из тех, которыми пользовались газетчики:
— Абзац!
Решив, что его недостаточно, он добавил:
— Припечатать меня на этом самом месте!
Открывшееся зрелище, несомненно, заслуживало того, чего у Бенни Трилби удостаивались лишь самые острые истории, — восхищения и понюшки душевного трепета.