Страница 60 из 67
– Хорошо, помогай, – неожиданно жесткая линия в которую поджались прекрасные Холерины губы, чуть вздрагивает и смягчается. И сама она – будто позволяет себе потеплеть на добрый десяток градусов Цельсия.
– Только осторожно.
– Конечно, – киваю. Ощущение чуда – пока еще смутное, поверить в него мне сложно, но… Катя действительно отступает в сторону, позволяет мне подойти, осторожно заползти ладонями малышке под коленки и плечики.
Маленькая головка вздрагивает, реснички приоткрываются. Сонная, волшебная улыбочка моей малышки озаряет красивое личико.
Только спустя несколько секунд понимаю, что перестал дышать. Просто стоял как дурак, перед диваном на одном колене, а Карамелька доверчиво подалась мне навстречу и тюкнулась лобиком мне чуть повыше сердца.
Которое само по себе чуть с инфарктом первый раз не поцеловалось от таких-то вывертов.
Когда беру себя в руки, поднимаюсь на ноги с малышкой на руках – встречаю внимательный Катеринин взгляд. Кажется, она его с меня не спускала все это время. И снова я перед ней оказываюсь виноватым мальчишком, который никак не может исправить прошлой ошибки. Зато может прижать к себе маленькое теплое сокровище.
– Идем, – Катя дергает уголком губы, и легким шагом проносится к комнате Карамельки. Придерживает дверь, пока я с улиточной скоростью доползаю до входа. Недовольно покачивает головой, явно сетуя на мою медлительность.
– Я боюсь разбудить, – комментирую шепотом, страшно округляя глаза. Катя же только скептично закатывает глаза. Видит меня насквозь, возмутительно. Да, я время тяну. А кто бы не тянул в моем положении? Когда каждая секунда – последняя на долгие, почти бесконечные дни!
Жаль только что эта лямка не резиновая. И всему приходит конец и Карамелька оказывается у себя на кроватке. Хотя можно ведь…
Когда я берусь за застежку на серебряной босоножке, жду долгожданного взрыва. Ну не может же Катерина взять и позволить мне абсолютно все. Так ведь?
Непонятно только почему, вместо того чтобы взорваться она невозмутимо и осторожно стягивает с Каролинки яркую цветную фатиновую юбку, почти соприкасаясь со мной пальцами в какой-то момент.
Перепаковка именинницы в пижамку выигрывает мне еще десяток минут. Потом мы аккуратно пробираемся к двери, с двойной осторожностью перешагивая через разбросанные по полу мины музыкальных игрушек и оберточной бумаги.
И когда Катерина закрывает дверь в детскую, скользкая тварь в моей груди страстно сжимает щупальцами сердце.
Пора уходить. Я и так загостился – дольше некуда.
Смотрю в Холерины глаза – бездонные любимые бездны. Между нами тишина и жалкое расстояние в одну протянутую руку. Можно только чуть-чуть потянуться вперед, хотя бы кончиками пальцев слегка коснуться нежной кожи…
Я бы хотел. Я бы хотел с ней абсолютно все, но кто же мне позволит?
– Я заберу Антона, – проговариваю вслух и заставляю себя шагнуть в сторону дивана, на котором мой сын лежит.
– Давай я сварю нам кофе, – слышу я от Кати. Слышу и не могу поверить.
Кажется, она и сама не может поверить.
По крайней мере, бледнеет уж больно резко, как будто только что сделала какую-то фатальную глупость.
Надо спросить её – серьезно ли она. Так правильно – дать ей шанс передумать, тем более, что он ей нужен. Вот только на язык нужные слова не ложатся категорически.
И пока я старательно их выталкиваю из темных своих недр наружу, Катерина только яростней смыкает губы, в одну алую прекрасную страдающую точку и отворачивается.
– Второй раз предлагать не буду, – бросает она через плечо. А затем чуть наклоняется над диваном, чтобы одним плавным движением накрыть Антоху по уши сбитым на край дивана пледом.
И кончик языка я прикусываю как-то сам по себе.
Следую за Катериной беззвучной голодной тенью. Кто бы что ни говорил, а уединения с ней я жажду проклятую вечность…
Уединения, правда, сразу не получается. На кухне моет измазанные кремом тарелки невозмутимая Катина мать.
– Добрый вечер, Юлий Владимирович.
– Добрый вечер, Татьяна Алексеевна.
Признаться, я ловлю странное какое-то дежавю, оказавшись под насмешливым прищуром темных карих глаз.
До чего же моя маленькая Холера похожа на свою мать. Просто мини-копия, снятая с прекрасного оригинала и отполированная во всех спорных местах…
– Катюша, домоешь тарелки сама? – дипломатично озадачивается женщина, и в этом вопросе звучит четкий намек. И Катя его прекрасно слышит, кажется – даже искушается избежать момента наедине, но…
– Да, конечно.
Пусть вымученно, но она все-таки выдавливает эти слова из себя вкупе с невеселой улыбкой. Так явно видно, что она переступает через себя. Соглашается на все через силу. Но все-таки соглашается!
– Садись, – Катя кивает мне в сторону ярко-оранжевого кухонного дивана, а сама отворачивается к кофеварке, отгораживаясь от меня напряженными лопатками.
– Я лучше постою, – покачиваю головой, прислоняясь бедром к подоконнику, – у меня так вид лучше.
Прекрасный вид, прямо таки идеальный. На гибкую ладную фигурку, густую гриву роскошных блестящих волос, точеный, недовольно сморщенный носик…
Смотрит на меня в упор, кривится еще критичнее.
– Мешаю?
– Нет.
Она конечно же врет, ложь на её лице удивительно просто рассмотреть.
Ей не нравится моя близость.
И я давно это понимаю, давно пытаюсь принять, только успеха в этом никак не добился. Неизменно этим травлюсь, будто концетрат кислоты растекается изнутри – от желудка и вверх по горлу…
– Ты хотела поговорить о чем-то?
Выходит суховато. Часто так получается, когда приходится задвигать в задний угол эмоции, касающиеся этой девушки.
Понятное дело, что мне рано рассчитывать на взаимность. Её не лихорадит обидой, не добавляет градуса выпитое на тяжелую голову шампанское, и возможных конкуренток тут тоже нет. Ревности нет места. Темная и сладкая ночь в стрип-клубе уже не повторится.
А у меня как нарочно на языке – снова её вкус, который я очень даже не против освежить. Услышать как она тихонько постанывает от удовольствия… Утонуть в терпко-миндальном аромате её желания…
Была бы моя воля – я бы сунул голову в ящик со льдом. И можно даже запихать меня в этот ящик и отправить в морозильную камеру. Хотя по силам конечно – только по-быстрому разделаться с делами.
Катя, как нарочно, тянет время с ответом. Отрывается на всю катушку, будто чувствуя, как быстро у меня внутри накручивается волна лихорадочного безумия. Не торопясь заправляет кофеварку. Без лишней спешки подносит мне чашку.
Я медлю – долгие несколько секунд вдыхаю и выдыхаю, потому что в голове – грязная картинка, которую я могу развернуть прямо здесь и сейчас, только ладонями вперед потянись и с силой обними эти тонкие пальцы вокруг голубой-то кружки.
Упускаю момент.
С глухим звуком чашка опускается на подоконник рядом со мной.
С плотно стиснутыми губами Катя отходит в сторону.
Точнее…
Не успевает.
Я ловлю её за плечи, хватаясь за последнюю соломинку поймать это странное, неуловимое, что витает между нами. Ловлю, вижу как каменеет её лицо, крепче стискиваю пальцы.
– Ты злишься на меня?
Она смотрит на меня в упор, будто вгрызается в мое лицо своими прекрасными злющими колючками. Кусает губы, но молчит, не отвечая ни слова.
– Злишься, – проговариваю сам, облегчая ей задачу, – за что? За то, что напросился на День Рожденья?
Фыркает насмешливо и закатывает глаза.
– Только за это? – наконец-то она отказывается от своего обета молчания, – только за это думаешь, я могу на тебя злиться?
Нет, конечно же нет.
Я это понимаю.
Но вот сейчас, прямо сию секунду, если я скажу хоть слово – она спохватится, отпрянет, вырвется из моей хватки. А я…
Разве я похож на идиота?
– Ты вообще-то мне всю мою жизнь переломал, помнишь?
Шипит моя прелесть, костенеет, старается вытянуться повыше, будто очень хочет столкнуться со мной кончиком носа.