Страница 29 из 67
– У меня к вам вопрос не в бровь, а в глаз, Игорь Андреевич, – выкрутив учтивость на максимум, произношу я, – может быть, вы в курсе. Не искала ли ваша дочь питерский адрес Кати Ивановой?
С той стороны трубки некоторое время молчат. Так странно молчат, что у меня складывается ощущение – против меня иск готовят, о нарушении личного пространства, или что-то такое.
– А вы откуда знаете? – уже гораздо менее спокойно произносит Капустин-отец. – Вы видели Аню?
Час от часу не легче. Старый кавалер Капустины, за неведомым хреном докопавшийся до Катерины. И сама Капустина, сгинувшая так нахорошо, что даже её всемогущий папочка не в курсе, где она находится. Даже принюхиваться не надо, чтобы понять, что история пахнет паршиво.
– А вы её потеряли? – спрашиваю, скорее для подтверждения собственных догадок.
– Уже четвертые сутки не выходит на связь, – в голосе Игоря Капустина начинает проступать такое концентрированное беспокойство, что впервые за несколько лет я проникаюсь к нему сочувствием.
Доченька у него, мягко говоря, проблемная, даром, что взрослая.
– А парень её?
– Илья? – голос Капустина приобретает своеобразный оттенок обреченности. – От него мало проку. Он не знает, где Аня. Утверждает, что последние пару недель она люто мешала вино и таблетки. И просто не пришла домой, это, мол, за ней водится.
– И он сказал вам это только после её исчезновения? – придирчиво уточняю, припоминая Капустину недельной давности. Она не походила на девочку в запое, да и таблеточного кумара в её сосреточенном лице в вечер, когда она завозила мне журнал, я не заметил.
– Так вы видели Аню? – Капустин все-таки вспоминает про свою журналистскую цепкость, и стискивает её невидимые челюсти на моей лодыжке. – Почему спросили про Иванову? Аню видели с ней?
– Нет, но я видел её кавалера… – задумчиво откликаюсь и прикидываю, насколько реалистична идея, что парень Капустиной так же, как и я, перерывал сайты агентств по аренде недвижимости ровно для того, чтобы среди десятка тысяч квартир, сдаваемых в Питере, найти тот самый дом, с теми самыми желтыми балконами, которые засветились на одной из немногих сетевых фоточек Холеры.
Нет, пожалуй, нет.
Все-таки не верю. Можно, конечно, заподозрить в этом сопляке гения наблюдательности и дедукции, но все-таки у меня хотя бы глаз наметан отмечать архитектурные нюансы окружающего мира. А Илья Герасимов – он не производил на меня впечатления гения, который хоть и не изучал, но разбирается. А значит, адрес кто-то ему должен был дать.
Когда папа – большой репортер со связями в ментовке и издательском бизнесе, вероятно, навести справки о месте жительства молодой перспективной писательницы для него было раз плюнуть.
– Черт знает что, – хмуро заключает Капустин, когда я ему объясняю, в каких обстоятельствах видел Герасимова, – вы уверены, что он действительно пытался угрожать Ивановой?
– Я видел её вещи, разлетевшиеся у подъезда, – сухо отрезаю, – видел, что она напугана. И этот утырок за волосы её держал, а при моем появлении – испарился.
Надо было, разумеется, догнать и побеседовать по душам.
Только я зевнул, упустил момент, споткнулся о кинжально-острый взгляд Холеры – не ожидал же, что встречусь с ней в первый же час своего демо-заезда. Тем более – в такой ситуации.
– Странное дело, – Капустин будто и не замечает мой тон, – сколько знаю Илью, он всегда был мушкетером со всеми женщинами, которых только видел. Его все обожают. И Аня тоже, столько лет с ним…
– Вы пробовали искать её через телефон? Пробивать по локации звонков? – нетерпеливо уточняю я, пытаясь конкретизировать расположение главного источника неприятностей.
– Сим-карта не активна, – Капустин вздыхает тяжело и раздраженно, – телефон, кстати, тоже. Что моя дочь умеет делать хорошо – так это прятаться от ответственности за свои поступки.
– А адрес Ивановой вы Ане когда скидывали?
– Да где-то в начале той недели, – Капустин откликается рассеянно, – кажется, они встречались, и Аня хотела Кате то ли открытку послать, то ли что-то еще.
Открытка в век интернета?
Нет, конечно, не исключено, особенно на фоне того, что Холеры нет в соцсетях вообще нигде, даже под псевдонимом. Она живет на сайтах самиздата, и там же прячется за фото, на котором только её подбородок и захвачен.
И все-таки больше мне верится, что адрес Катерины был нужен Капустиной для чего-то другого. Но нахрена, если тут появилась не она, а её дружок?
Не сказать, что беседа с Капустиным хоть как-то помогла хоть кому-то из нас. Я узнал, что Анна, как минимум, получила адрес Холеры в свое распоряжение, но не понял, на каком этапе в эту историю вклинился утырок, с которым она спит. А Капустин… Ему была нужна дочь, а узнал он про её парня.
Ну, мы хотя бы торжественно клянемся, что сообщим друг другу новости, если они вдруг появятся.
Сунув телефон в карман, я снова подхожу к двери ванной и постукиваю в неё костяшкой указательного пальца.
– Тоха, я хочу подышать воздухом, ты со мной пойдешь?
Ванная отвечает мне гробовой тишиной, но ненадолго. Дверь поскрипывает, открываясь, когда я только берусь за шнурки на ботинках. Одевается Тоха молча, пыхтит – громко, всячески демонстрируя то, что в списке непростительных моих грехов стало на один больше. И все-таки оставаться один он не хочет.
До этого я уболтал его пять минут побыть с Агнией, что было в общем-то свинским поступком, но…
Я совершенно случайно подошел тогда к окну. И наверное, это прогрессирующая дальнозоркость, обострировавшая на фоне маньячной одержимости, позволила мне разглядеть издалека на узкой дорожке между домами Катерину в компании маленького чуда, двигающихся на разной скорости, но в одном направлении. Ко мне навстречу!
Конечно, детский сад был срываться из квартиры им наперерез.
А как назвать при этом ситуацию, в которой я оставил сына почти что одного?
Ох, как же долго мне придется себе объяснять, что я не сделал при этом ничего дурного.
И то не факт, что аргументы меня убедят все-таки.
Столько времени себя убеждать, что дайте мне выбор – и я выберу ровно то, что выбрал, и за пять минут сорваться озабоченным придурком к этой своей безнадежной, неизлечимой… холере. Поступиться всем, включая здравый смысл, ради иллюзорного шанса пересечься с ней без свидетелей.
В лифте притягиваю к себе сына из-за скребущего изнутри чувства вины. И пожалуй, эти его острые, напряженные, шипастые плечи я заслуживаю гораздо больше, чем думает сам Антон.
У подъезда находится дворник, который смотрит на куст, на котором неаккуратно висит сумка Кати, и чешет репу. Куст не простой, куст – шиповничий. С такими длинными колючками, что в гущу его не полезешь, чтобы помады бабские с земли собрать.
– Давайте, я вам помогу, – предлагаю я и жалею, что не взял с собой хотя бы куртки. Потому что дал же мне бог выбрать футболку с коротким рукавом сегодня. Только по кустам в ней и лазать, по колючим.
Но не Антона же на сборы посылать.
Поднимая с земли какую-то мелочевку, кошелек, злополучный, хорошо знакомый мне шокер, я даже удивляюсь, что сама Катя за вещами не вернулась. Поначалу убежала – это ладно, на эмоциях, напугалась. Но когда я вытаскиваю паспорт, отлетевший в гущу кустов, то вопросов к тому, почему она не спохватилась до сих пор, прибавляется. И ведь спасибо, что Герасимов долбанутый не вернулся за трофеями. А то было бы у него чем шантажировать.
Я не тороплюсь осознанно, и мои усилия оправдываются. Заманавшийся ждать завершения моих уборочных мероприятий дворник машет рукой и чешет куда-то в дальний угол двора.
Будто на мое усмотрение оставляя, что делать с сумкой Кати – вернуть ли ей своими руками или отправить в урну.
Я выбираю вполне понятный вариант.
Когда мы останавливаемся у двери Холеры – я умоляюще сжимаю ладонь Антония.
– Я только сумку ей отдам, лады?
– Перед кем ты оправдываешься? – читаю в сердитых глазах сына.