Не оглядывайтесь

Дин снял трубку и услышал голос Харвея. Как обычно, этот голос звучал уверенно и весело. Но Харвей сказал:

— Джастин? Уничтожь пластины, бумагу, все. Немедленно. Я объясню, когда мы увидимся.

Прентис подождал, когда Дин ответил:

— Разумеется, Харвей.

— До скорого, дружище, — отозвался Прентис и повесил трубку.

Джастин быстро уложил в чемодан пластины, бумагу и пять тысяч долларов, только что изготовленных. Пластины он завернул отдельно. Затем Дин вышел на улицу.

Он предусмотрительно избавился от бумаги, фальшивых денег и пластин. Деньги завернул в бумагу и сжег все в инсенераторе большого отеля, где зарегистрировался под чужим именем, и где он и Харвей никогда не останавливались.

Металлические пластины сгореть, естественно, не могли. Поэтому Джастин отправился на пароме к Стейтен Айленду и где-то посредине бухты, стоя на палубе, незаметно выбросил завернутые в тряпку пластины за борт.

Затем, сделав все, что ему велел Харвей, причем, продуманно и хорошо, Джастин вернулся в отель, то-есть в тот отель, где он постоянно проживал, а не в тот, где он сжег бумагу и деньги. От усталости он свалился в кровать и уснул.

Утром Джастин прочитал в газетах об убийстве Харвея, и это потрясло его. Это показалось невозможным. Он не мог поверить. Он воспринял это как розыгрыш, который кто-то специально утроил для него. Воспринял как скверную шутку. Джастин знал, Харвей, несомненно, сможет вернуться к нему. И он оказался прав. Харвей действительно вернулся. Но это случилось позже. На болоте.

Как бы то ни было, Джастин хотел быть в курсе событий. Он взял билет на ближайший поезд в Олбэни и, вероятно, находился в этом поезде, когда полицейские явились в отель. Там же, наверное, они разузнали, что по телефону заказан билет на поезд, и поэтому уже ждали его у вагона на станции назначения.

Они доставили его в участок, и там очень долго продержали. Они не могли обвинить его в убийстве Харвея, поскольку было доподлинно известно, что он находился в Нью-Йорке в то время, когда Харвей был убит в Олбэни. Но они каким-то образом уже знали, что Харвей и он являлись совладельцами маленькой типографии на Амстердам-стрит. И предполагали, что он может навести их на тех, кто убил Харвея. Их также очень интересовало, не занимались ли Харвей и Джастин изготовлением фальшивых купюр. Это интересовало полицейских даже больше, чем само убийство. День за днем, днем и ночью они допрашивали Джастина Дина, задавали ему одни и те же вопросы, на которые тот не отвечал. Потому что не мог. Харвей этого не разрешал. Они не давали спать. И прежде всего хотели узнать, где находятся пластины.

Он почти хотел им сообщить, что пластины находятся в безопасном месте, куда никто и никогда не сможет добраться. Но не мог рассказать об этом, потому что это означало признаться в том, что он и Харвей занимались изготовлением фальшивых денег. Кроме того, он был уверен, что Харвей это бы не одобрил. Так ничего и не сказал полицейским.

Они обыскали типографию на Амстердам-стрит, но так и не обнаружили никаких улик. У них не было оснований содержать Джастина Дина под стражей, но он ничего не знал об этом.

И у него не было адвоката.

Все это время он хотел увидеть Харвея, однако полицейские не позволяли. Потом до них дошло, что, в сущности, он не верит в смерть Харвея. Они отвезли его в морг, показали мертвеца и сказали, что мертвец и есть Харвей. Джастин признал, что, возможно, это и так, хотя мертвый Харвей отличался от живого. Мертвый, он не выглядел таким великолепным. И Джастин, посмотрев на мертвеца, подумал, что перед ним Харвей. Но, подумав, все-таки не поверил в смерть Харвея.

После посещения морга он впал в оцепенение и не говорил ни слова, хотя полицейские держали его без сна на протяжении нескольких дней, направляя свет мощной электрической лампы прямо в глаза. Они не били дубинками или резиновыми шлангами, хотя почти беспрерывно хлестали ладонями по лицу, чтобы он не заснул. Через какое-то время Джастин перестал ориентироваться в окружающей обстановке и уже не мог отвечать на вопросы, даже если бы он захотел.

Прошло еще какое-то время, и он очутился в кровати в белой комнате. И все, что он пережил, показалось ему каким-то кошмаром, во время которого он постоянно звал Харвея. В его сознании царила ужасная каша: он не мог уяснить до конца, мертв все-таки Харвей или нет. Однако постепенно наступило прояснение. Джастин осознал, что не должен оставаться в этой белой комнате. Он должен выбраться из нее, чтобы разыскать Харвея. И, если Харвей мертв, Джастин хотел убить всех тех, кто убил Харвея. Потому что Харвей поступил бы точно таким же образом, если бы кто-либо убил Джастина.

Итак, Дин стал притворяться и вести себя соответственно пожеланиям врачей и медицинских сестер, и, наконец, они отдали ему одежду и выпустили на свободу.

Джастин постепенно становился все умнее и умнее. Он думал: «Что бы Харвей велел мне сделать?» Джастин знал, что за ним будут следить, потому что они думают, что он приведет их к пластинам. Ведь никто не знал, что они лежат на дне гавани. Поэтому из Олбэни Джастин направился в Бостон, а затем уже пароходом в Нью-Йорк.

Прежде всего он направился в типографию. Он проник туда через боковую дверь только после того, как убедился, что помещение не охраняется. В типографии все было перевернут и разгромлено. Очевидно, они очень усердно искали пластины.

Но, конечно, Харвея в типографии не оказалось. Джастин вышел оттуда и из телефонной будки позвонил в их отель. Ему ответили, что Харвей уже не живет в отеле. Будучи очень умным, и, чтобы не дать повода догадаться, кто звонит, Джастин попросил подозвать к телефону Джастина Дина. И ему ответили, что Джастин Дин тоже больше не живет в отеле.

Затем он нашел другую телефонную будку и оттуда решил позвонить некоторым друзьям Харвея. Он позвонил Быку Мэллону первому, потому что Бык был их другом. Он назвался и спросил, не знает ли Бык, где Харвей.

Но Мэллон вроде бы не придал значения этому вопросу. Он слегка взволнованным голосом спросил у Джастина:

— Фараоны заполучили пластины, Дин?

Джастин ответил, что нет, что он не сказал им, где пластины, и снова поинтересовался, где Харвей.

— Ты чокнулся или шутишь? — спросил Бык.

Но Джастин вновь повторил свой вопрос.

Тон Мэллона изменился и он сказал:

— Где ты находишься?

Джастин объяснил.

— Харвей с нами. Он вынужден скрываться, но с ним все в порядке, если это тебя интересует, Дин. Никуда не уходи, мы подъедем и заберем тебя.

Они действительно очень скоро подъехали на автомобиле — Бык Мэллон и еще двое. Они сообщили, что Харвей скрывается в Нью-Джерси и что они едут прямо туда. Поэтому он поехал с ними, находясь на заднем сидении между двумя подручными Быка, которых он не знал. Мэллон вел автомобиль.

Они подобрали его часов в четыре дня, и Бык гнал машину весь вечер и большую часть ночи, гнал очень быстро и, должно быть, уехал значительно дальше Нью-Джерси, по крайней мере, в Вирджинию, если не в саму Калифорнию.

Небо слегка начинало сереть на востоке, предвещая рассвет, когда автомобиль остановился у покосившейся лачуги, очень похожей на охотничий домик. На много миль вокруг не было другого жилья. Даже приличной дороги, ведущей к этой лачуге, не было. Только узкий проселок, по которому могла едва проехать легковая автомашина.

Они провели Джастина в лачугу и привязали его к стулу, сообщив, что Харвея здесь нет, но якобы Харвей им пообещал, что Джастин расскажет, где находятся пластины. И добавили, что Джастин не уйдет из лачуги, пока не скажет, где пластины.

Джастин не поверил им. Понимал, что они обманули, что Харвей не сказал бы ничего подобного. Но это не имело значения, что касается пластин. Также не имело значения и то, что он сообщит, где эти пластины находятся. Они все равно не могли отыскать их и не могли сообщить в полицию. Поэтому он сказал правду и сделал это весьма охотно: пластины на дне гавани.