Страница 23 из 71
С другой стороны, шведский король Иоанн, союзник Баториев, по всем северным границам от Корелы, или Кексгольма, до пределов Эстляндии продолжал также сильные нападения. Выше уже сказано, что он еще при начале войны напал на Новгородскую и Псковскую области. Его адмирал Бенгт Севризон Гилленлод приплыл под Нарву, превратил в пепел лифляндское предместье оной и неоднократно поджигал Ивангород; там же захватил несколько купеческих русских судов и отвел в Ревель и Стокгольм; потом запер Нарву с сухого пути и многих находившихся там россиян изрубил. А хотя вскоре россияне прогнали его с великим уроном и преследовали до Нингофа, Гариена и Вика, но не вытеснили из Эстляндии. Между тем другой шведский полководец Понт де ла Гарди со стороны Финляндии разорял русские засады, выжег Кексгольм бранскугелями, а оттуда в январе 1580 года, хотя и с великим трудом, по льду пришел к своему товарищу; и поскольку во время похода царя Ивана Васильевича по всем почти знатнейшим городам лифляндским и эстляндским оставлены были засады русских войск, то оба сии полководца шведских на них особенно обратили свое оружие. Крепости Падис по семимесячной, Везенберг по двухнедельной осаде, а Толеборг через четыре дня взяты были сдачей, и россияне выпущены по договору. После того де ла Гарди отправился в Стокгольм за свежими войсками и военными припасами, а в отсутствие его вытеснены были россияне из всего эстляндского Вика, взяты Лоде, Виккель и замок Леальский. Но в Гапсале они упорно защищались и уступили (9 августа) не иначе, как с дозволением свободного выхода. Потом де ла Гарди, возвратившийся со свежими войсками и с титулом Ингерманландского и Эстляндского наместника, немедленно ворвался в Новгородскую область, выжег Сыренеск, или Нейшлосс, 27 июля, изрубил встретившийся отряд россиян и пошел под Нарву, куда прибыл флотом и адмирал Клас Флемминг с тяжелой артиллерией. Третьего сентября 1581 года начата была осада, и двое суток с трех сторон из 24 орудий производимая стрельба сделала большие отверстия, но россияне еще не сдавались. Сделан был потом приступ самый жестокий. Сопротивление было всевозможное, и когда, по сказанию шведских историков, изрублено уже было 2000 стрельцов, 300 дворян со служителями и множество других – всего якобы более 5000, то осажденные 6 сентября сдались. После сего неприятель обратился на супротиволежащий Ивангород и по нему открыл жестокую пальбу, но тамошний гарнизон, видевший уже взятие Нарвы, сам по договору 17 сентября без обороны уступил свое место. Вслед затем 28 сентября взят был Ямбург, а 10 октября – Копорье. Город Виттенштен несколько долее держался, но недостаток припасов и неприятельская стрельба принудили 26 ноября и оный к сдаче. Кончив сии завоевания, де ла Гарди имел торжественный въезд в Ревель и слушал в русской церкви Святого Николая благодарственный молебен за успехи шведского оружия с поминанием своего имени. После сего предложил он Баторию готовность свою прийти со шведским и немецким полками и артиллерией под Псков. Но честолюбивый король, думавший уже после завоевания Пскова отнять и у шведов Эстляндию, как пишут лифляндские историки, не принял сего предложения, хотя и продолжал дружескую переписку со шведским королем. Польские же историки пишут, якобы Баторий жаловался, что ему не помогают шведы. Засим, пока осада Пскова продолжалась, шведские, равно как и польские, отряды отнимали у русских другие городки и местечки в Лифляндии, а иные – по озерам Чудскому и Псковскому, и по окрестным берегам перехватывали псковские суда и грабили селения. Но взаимно и русские, выходя из Новгородка (Нейгаузена), Печерского монастыря, Изборска, Гдова и Дерпта, побивали сих бродяг и отнимали у них награбленное. Псковская летопись говорит, что шведы в сию войну отбили в одной Эстляндии 10 городов, занятых нашими войсками, а воевод и людей всех побили, и присовокупляет к тому: «И сбыстся писание, еже аще кто чужого похощет, помале и своего останет. Царь Иван не на велико время чужую землю взем, а по мале и своей не удержа, а людей вдвое погуби».
Достойна здесь особенного упоминания жестокая осада, каковую тогда же вытерпел и Псково-Печерский монастырь, старавшийся помогать Пскову ловлением и побиванием неприятельских отрядов, перехватыванием их обозов, с припасами шедших ко Пскову и возвращавшихся оттуда из отпускаемых войск в Литву с награбленным имением и с пленными. Баторий, занятый преимущественно Псковом, терпел пока сии оскорбления. Но когда привозившего ему порох из Риги переводчика Иоакима, возвращавшегося с отрядом отпущенных из-под Пскова с пленными наемных лифляндских войск, около 300 человек, и весь их обоз печорские люди 25 октября близ монастыря своего, на речке Пачковке, разбили, самого переводчика с несколькими ратниками – до 30 человек – и с ними более 30 телег полонили и забрали в монастырь, а прочие, ушедшие обратно во Псков, донесли о том королю, то он, выйдя из терпения, прислал 29 того же месяца под монастырь отряд немцев с тремя осадными пушками под начальством немецкого полковника Георгия Фаренсбаха с подначальными ему офицерами Вильгельмом Кетлером, племянником герцога Курляндского, Рейнгольдом Тизенгаузеном из Берзона, Каспаром Тизенгаузеном из Одензе и Юрием Кранбеком. Осада монастыря была начата 5 ноября, за день до снятия осады Пскова, и всеми тремя направленными в одну башню пушками скоро сделан был пролом, в который устремился неприятель с лестницами. Но монахи, вынесши на пролом сей старую икону Успения Божией Матери, храбро отбивались. Рейнголд, Каспер и
Кетлер, надеясь пробраться в монастырь сквозь башню, приставили лестницы и, по оным взойдя, спускались уже внутрь, но первый из них, обломившись, ушибся до смерти, а последовавшие за ним в башне были захвачены в плен; с прочими монахи и находившиеся в их монастыре люди бились от третьего часа дня до ночи и совершенно отразили нападающих. В сем сражении ранен был и Юрий Кранбек. Когда весть о сей неудаче дошла до короля, то немедленно еще отправил он в помощь осаждающим пятьсот пеших венгерцев под начальством Иоанна Борнемиссы, или Берномиссы, с четырьмя большими пушками. По приходе их началось приготовление ко второму приступу в двух местах с той же стороны. Немцы пушками распространяли прежний пролом, а венгерцы открывали себе новый. После двухдневной стрельбы ноября 14 был начат приступ. В то же время с противной стороны Фома Соланд с несколькими маркитантами и польскими казаками для отвлечения осажденных полез на Никольскую колокольню, а снизу велел разбивать ворота, но прежде всех был отогнан. Немцев и венгерцев осажденные также не впустили в проломы. Гейденштейн говорит, что неудачу сию русские приписали чуду, а наши-де – очарованию и волшебству. Сам же он приписывает сие небрежению и разделению сил осаждавших и приступам не в одно время, а тем самым дан был способ осажденным совокупно отбивать каждое нападение. Но, как бы то ни было, наша Псково-Печерская летопись приписывает сие чудной помощи Божией и благоразумному распоряжению бывшего в монастыре засадным головой Юрия Нечаева с 200 или 300 стрельцами, которым и беспрестанными молитвами на стенах и ревностным содействием помогали сами монахи; даже и укрывавшиеся от нашествия врагов сих в обители женщины и дети сталкивали их со стен оружием, варили воду и лили на влезающих; другие, заряжая пищали, подавали их ратникам. Нельзя винить и неприятеля в слабости и небрежении, потому что битва была самая кровопролитная – от десяти часов утра до сумерек и осаждающие были сбиты уже поздно с башен и со стен. При всем том из монастырских людей на всех приступах ранеными и убитыми оказалось только до 40 человек. Но от стеснения народа в монастырских кельях по осеннему времени было много больных. Лифляндские летописатели сказывают, что при сем случае монахи, со стен разговаривая с Борнемиссой, венгерским военачальником, укоряли его в том, что он с ратниками своими показывает храбрость над безоружным монастырем и храмом Божиим, и, если желают они сражаться, то шли бы ко Пскову, где найдут себе приличных противников. Они даже упрекнули его в том, что венгерцы вероломны и в слове неустойчивы, а потому и нельзя осажденным решиться на сдачу им своей обители.