Страница 2 из 18
– А вы, Сергей Викторович, предлагаете сдаться? – спросил Шойгу, исподлобья бросив на Лаврова тяжелый взгляд.
– Ну, не обязательно сдаваться, – смутился министр иностранных дел, – можно ведь начать переговоры…
– С кем переговоры и о чем? – спросил Николай Патрушев. – Если вы имеете в виду Винницкий режим, то там разговаривать просто не с кем, ибо месье Аваков – не партнер по договоренностям, а военный преступник и террорист. Да и не соблюдают эти люди никаких договоренностей, сами могли убедиться за пять последних лет. Если же вы хотите договориться с американцами, то они спровадили в ад мистера Трампа не для того, чтобы вести с вами переговоры. У них тоже нет пути назад, ибо, правильно говорит Андрей Рэмович, мосты у них за спиной уже горят. Так уж устроен мир: или мы их сломаем в этой борьбе, или они нас. И не думайте, что если бы не битва за Донецкие Врата, то все бы обошлось. Совсем нет – по тем же обстоятельствам кризис на том же месте должен был вспыхнуть через три, максимум пять лет. Нам удалось захватить достаточно документальных доказательств, чтобы утверждать это со всей определенностью. Благодаря событиям, связанным с образованием Врат, мы смогли заблаговременно подготовиться и упредить вражеские планы.
– Вся деятельность нашего МИДа, начиная с Карибского кризиса и по сей момент, была посвящена только борьбе за мир и контролю над вооружениями, – с горечью сказал Лавров. – Мы искали компромиссы, потому что иначе могло случиться самое страшное – и вот опять война у нас на пороге, но только на этот раз компромиссов никто искать не хочет.
– Ваши компромиссы на самом деле были неявными отступлениями, – сказал Патрушев. – Вы без боя сдавали одну позицию за другой, но сейчас отступать уже некуда – позади Москва. Теперь осталось только драться, отбирая назад все, что было отдано без боя. Договариваются с сильными и уверенными в себе людьми, а не с теми, кто, даже ввязавшись в драку, постоянно оглядываются, не пора ли им отступать подобру-поздорову. Знаете же прекрасно, Сергей Викторович, что о ваших миротворческих усилиях думает наш народ.
– Значит так, коллеги, – сказал президент, разом прекращая все споры. – Если смерть Дональда Фредовича с чадами и домочадцами и в самом деле не трагическая случайность, а переход к игре на обострение, то и нам тоже надлежит действовать соответствующим способом. Главное, чтобы при этом нас понимали наши союзники-попутчики по ЕАЭС, ОДКБ, ШОС и БРИКС, а также наш собственный народ, большинство которого живет не в Москве, а по малым городам и весям. В случае каких-либо призывов к крестовому походу на восток Сергей Викторович скажет граду и миру, что, как во времена Гитлера и Наполеона, вся Европа объединилась, чтобы внезапно напасть на Россию. Поэтому мы будем воспринимать любое подтягивание сил НАТО к нашим границам как подготовку к вероломному нападению. Со всеми вытекающими из этого ответными и упреждающими действиями. Поймет публика этот намек – хорошо, не поймет – действовать дальше будут уже Сергей Кужугетович и Валерий Васильевич. А что нам терять, если на нас и так собираются напасть, как Гитлер в сорок первом году?
– Было бы неплохо заблаговременно провести хотя бы частичную мобилизацию, – сказал Шойгу. – Последние два месяца нелегко дались нашей армии: боевой состав, и так не особо многочисленный, понес потери, в том числе и дезертирами, готовыми служить в мирное время, но ни за какие деньги не собиравшимися рисковать жизнью на поле боя, а приток добровольцев никак не возмещает убыли личного состава.
– В том случае, если придется воевать со всем НАТО сразу, мобилизация должна быть уже не частичной, а всеобщей, – сказал генерал Герасимов. – И в то же время надо сказать, что в результате решения о том, что нам нужна компактная профессиональная армия, мы в значительной степени утратили возможность проводить мобилизационные мероприятия. Ну не лежит у нас сейчас на складах все необходимое для того, чтобы принять, обмундировать, вооружить и поставить в строй двадцать миллионов человек, обучить их на полигонах, а потом, снабдив соответствующей боевой техникой, сформировать из них дивизии, корпуса и армии. У стран НАТО дело с этим обстоит еще хуже, но мы-то должны думать о себе, а не о противнике.
– Чтобы объявлять мобилизацию, даже частичную, нужен серьезный повод со стороны вероятного противника, – сказал президент. – Вот если мистер Пенс объявит крестовый поход против схизматиков-москалей, а вся восточноевропейская шакалья стая примется ему подвывать – только тогда Сергей Викторович приравняет этих господ к Наполеону и Гитлеру, а я издам указ о частичной мобилизации в связи с угрозой агрессии НАТО. А вы, Валерий Васильевич, пока гром не грянул, и мужики еще не начали креститься, выясните и доложите, какое количество мобилизованных мы сможем призвать в ряды, экипировать и обучить, не создавая при этом библейского столпотворения. Как мне докладывали, до недавних пор мобилизационная система у нас дышала на ладан, но господин Сердюков в ходе своей реформы добил ее окончательно.
– Господин Сердюков, как человек, решивший невероятно обогатиться на государственной должности – это одна, чисто криминальная, история, – угрюмо произнес Шойгу. – Спущенная, кстати, на тормозах, ибо тогда было еще не время ворошить осиное гнездо. А вот мобилизационная инфраструктура, полигоны и запасные аэродромы для авиации, казарменный фонд и прочее, финансировавшееся на десять-пятнадцать процентов от потребности, а также нищенское на тот момент денежное содержание военнослужащих – это вопрос совсем другого порядка. Советское государство контролировало не менее девяноста процентов валового внутреннего продукта и тратило его по своему усмотрению, иногда разумно, но чаще всего не очень. Российская Федерация манипулирует в разы меньшими финансовыми потоками, а все остальное отдано на откуп так называемому отечественному бизнесу. А это люди жадные, не любящие делиться даже в том объеме, что положен по закону, и по большей части все нажитое непосильным трудом до недавних пор складировавшие в западных банках.
– С Сердюковым или без оного, – сказал генерал Герасимов, – Российская Федерация нынешнего образца не в состоянии содержать полноразмерную мобилизационную инфраструктуру советского образца, склады, полигоны и казарменный фонд, и одновременно проводить перевооружение, улучшать условия службы военнослужащих и повышать их денежные оклады. Сейчас в дееспособном состоянии фактически находятся только те здания и сооружения, которые обычно используются для обучения военнослужащих срочной службы[1].
– Не густо… – сказал президент, который два раза в год подписывал указы о призыве на срочную службу, и потому был прекрасно осведомлен о максимальном объеме частичной мобилизации.
– Можно взять и призвать миллион или два, – сказал Шойгу, искоса посмотрев на президента, – но в таком случае наш обычный бардак превратится в непроходимый хаос.
– Кроме всего прочего, – добавил Герасимов, – боевой состав сухопутных войск на настоящий момент – это двести тысяч военнослужащих контрактной службы, из которых сто пятьдесят тысяч уже находятся в первой линии. Еще сто тысяч солдат и офицеров с боевым опытом пришли к нам с той стороны Врат. Частичная мобилизация практически удвоит состав действующей армии, но только в этом деле есть одна особенность. Солдат или офицер с боевым опытом стоит трех или четырех мобилизованных или как минимум двух контрактников со стажем, много раз участвовавших в больших учениях и проверках боеготовности. Я бы предложил не формировать из мобилизованных абсолютно новых частей и соединений, потому что, как говорит опыт Красной Армии на начальном этапе войны, на первых порах ценность таких полков и дивизий будет весьма сомнительной. Вместо того после прохождения первоначального обучения мобилизованными необходимо наполнять до штатной численности существующие части и соединения, а дивизии, которые в свое время были усушены до уровня бригад, вновь развертывать до их исходного состояния. И в таком случае к моменту окончательного завершения подготовки и боевого слаживания мобилизованных мы будем иметь полностью дееспособную действующую армию, а не как придется.
1
На момент прихода Шойгу на должность министра обороны ежегодно через осенний и весенний призыв проходили триста тысяч человек. В дальнейшем, по причине углубления демографической ямы, численность призывников снизилась до ста двадцати тысяч человек на один призыв, но готовность инфраструктуры оставалась на прежнем уровне.