Ночь беззакония (ЛП)

Она прислонилась своим лбом к моему, а ее руки обхватили мои бицепсы. Ее киска сжалась вокруг моего члена, и я вошел в нее так глубоко, как только мог, пока она не кончила прямо здесь, в моих объятиях.

— Я же говорил тебе, маленькая проказница. Ты принадлежишь мне, — сказал я сквозь стиснутые зубы, кончая глубоко внутри нее.

ГЛАВА 23

Татум

Я не знала, чего хотела или чего ожидала, когда убегала от Каспиана раньше, но стоя сейчас здесь, глядя в его глаза цвета виски, с моими бедрами, покрытыми его спермой, чувствуя его собственность, окутывающую меня, как теплое одеяло, я знала, что это оно — я хотела быть его.

Но это не означало, что я все еще не злилась на него.

— Уверена, что ты отправишься в ад за это, — сказала я, наклоняясь, чтобы взять свои трусики.

Он ухмыльнулся, в его выражении лица не было ни малейшего намека на раскаяние. — Я попаду в ад за многие вещи. Добавь это в список. — Он натянул свои штаны.

Я натянула свои трусики на задницу. — Да, но до тебя у меня даже не было списка, так что...

Он заправил свой член в трусы, затем застегнул молнию на брюках. Его верхняя пуговица все еще была расстегнута, а ремень висел свободно. Желание расстегнуть молнию на его брюках и попробовать его на вкус жгло меня до тех пор, пока во рту не пересохло. Боже, как же я скучала по этому мужчине.

И я ненавидела его.

Но по непонятным причинам не могла держаться от него подальше. Каспиан Донахью был грубой силой. Он был властью, защитой, безумием и хаосом, завернутыми в безупречную упаковку. Я была парализована его свирепыми, золотисто-карими глазами. Жажда его прикосновений закрепилась в моих костях.

Он обхватил мое лицо одной рукой и наклонился ко мне. — О, у тебя всегда был список. — Он провел кончиком языка по моей нижней губе. — Ты просто не начинала проверять его до меня.

Я глубоко вздохнула. Это место — это святое место — пахло сексом и грехом.

— Почему ты это сделал? — Я произнесла эти слова как можно спокойнее, хотя внутри мое сердце бешено колотилось. От оргазма. От близости его присутствия. От страха.

Я не была уверена, что мне действительно нужен ответ на его неожиданную вспышку. Это была не любовь. У нас с Каспианом было много общих эмоций, но я сомневалась, что любовь была одной из них.

Был секс.

Была любовь.

А потом были мы.

Мы были где-то посередине.

Разве не так?

Он смотрел на меня с тем же мрачным напряжением, что и тогда, когда впервые привел меня в эту исповедальню. Его руки работали, заправляя рубашку и поправляя ремень. Он выглядел так, как будто только что пришел с деловой встречи, а не как будто только что изнасиловал мое тело в церкви.

— Пойдем со мной домой. Мы поговорим об этом там. — Уверенность сквозила в его тоне так же, как и тогда, когда он сделал свое заявление в комнате, полной семьи и друзей моего отца.

— Нет. Мы говорим об этом сейчас. Ущерб, который ты нанес, уже не исправить. Мой отец всю жизнь работал ради этого момента, а ты украл его у него. Он никогда не простит тебя. — Я знала это без сомнения. Малкольм Хантингтон не прощал и не забывал. — И по какой причине? Чтобы доказать свою точку зрения? Чтобы выиграть какое-то соревнование между нашими семьями?

Его челюсть сжималась и разжималась. — Думаешь, все было ради этого? Ты думаешь, я сделал то, что сделал, чтобы испортить объявление о предвыборной кампании твоего отца?

— Разве нет?

Я знала, что Каспиан не был мелочным. Это была не его игра. Но какая еще была причина?

— Сейчас не время и не место.

— Это идеальное время и место. — Я жестом указал на крошечное пространство, в котором мы находились. — Принести тьму к свету, верно? Разве не это ты сказал?

Он положил ладонь на стену позади моей головы, затем наклонился и заговорил с моим ухом. Его тон был низким и глубоким, почти угрожающим. — Татум, это будет единственный раз, когда ты услышишь, как я умоляю о чем-либо. Но я прошу тебя — пожалуйста, позволь мне отвезти тебя домой. И я обещаю, что расскажу тебе все. — Его запах плыл вокруг меня, надо мной, просачивался внутрь меня.

Домой.

Он сказал это так, как будто это было общее место для всех наших бед, всех наших страхов и всего нашего счастья.

Я подняла на него глаза. — Хорошо.

Он поднял бровь, как будто ожидая, что я буду спорить. Когда этого не сделала, он положил руку мне на поясницу и вывел меня из исповедальни.

По другую сторону пурпурного бархатного занавеса к алтарю спешил священник с суровым выражением на призрачно-белом лице.

Мои щеки раскраснелись. Я чувствовала это. Мои волосы были в беспорядке, знала это. Мои трусики были пропитаны смесью нашей спермы, хотя большая ее часть покрывала мою внутреннюю поверхность бедер. Не говоря уже о том, что мы даже не пытались вести себя тихо.

Черт.

Лицо Каспиана озарилось бесстыдной мальчишеской ухмылкой, когда он взял меня за руку и кивнул священнику. — Мы только что обручились, — сказал он, как будто эти слова были основанием для отпущения грехов.

Рот священника сжался в твердую линию. — Убирайтесь. Вон. — Его слова были отрывистыми, когда он указал на дверь.

Я хотела умереть.

Я не могла пошевелиться. Мне казалось, что я должна упасть на колени и попросить прощения.

Каспиан потянул меня за руку, и я вырвалась из этого состояния, чтобы последовать за ним за дверь.

***

Мы оставили мою машину у театра, где я припарковала ее раньше, и взяли машину Каспиана. Чувство вины тяжелым грузом лежало в моем желудке, когда дверь лифта открылась в его новую квартиру. Я почти забыла о другой причине, по которой мы должны были праздновать сегодня.

— Ты переехал, — сказала я, заметив полностью обставленный и украшенный пентхаус.

Он отпустил мою руку и прошел мимо в сторону открытой кухни. — Три дня назад.

Должно быть, он рано закрылся.

Я последовала за ним. — Почему ты ничего не сказал?

Каспиан взял бутылку вина из винного холодильника и открывалку из соседнего ящика. — У тебя были другие дела, на которых нужно было сосредоточиться. — Он открутил пробку с вина, затем подмигнул. — Знал, что у нас есть время.

Я прислонилась попой к кухонному острову напротив него. — Мне это нравится.

Столешницы были из полированной нержавеющей стали. Нижние шкафы были цвета темного эспрессо, а верхние — со стеклянными дверцами. Полы были шиферно — серые, похожие на паркет, но на ощупь как плитка. Из кухни можно было попасть в гостиную, где стоял массивный П — образный диван на пушистом белом ковре и ряд окон от пола до потолка с видом на город. В дальнем конце гостиной, перед окнами, стоял красивый белый рояль. Его дом был таким же безупречным и изысканным, как и человек, которому он принадлежал.

Каспиан поставил на стойку два бокала, налил их наполовину полными и протянул один мне. Открытую бутылку он поставил на стойку. — Я оставлю это. Оно тебе понадобится.

Я поднесла вино к губам. — Так плохо, да?

Он сделал глоток, затем затих. Его глаза закрылись, пока он делал глубокий вдох. Когда он снова открыл их, его взгляд был почти извиняющимся.

Тревога закрутилась и затянулась внутри меня. — С каких пор Каспиан Донахью ждет разрешения? — Я попыталась рассмеяться, но мой голос был слабым.

Он опустил свой стакан. — Человек, который сидел рядом с тобой на вечеринке...

— Принц Халид, — вмешалась я.

Он сжал челюсть. — Да. Халид.

Я заметила, что он опустил титул, вероятно, намеренно.

— Он был не просто гостем. Его присутствие не было случайным. Как и тот факт, что он сидел за вашим столом — за столом вашей семьи.

Я вспомнила его руку на своем бедре, кислый вкус желчи поднялся в моем горле и проглотила ее обратно.

Я поставила бокал и выпрямилась. — И полагаю, ты знаешь, почему.

У меня были подозрения, и ни одно из них не было хорошим. Это был не первый раз, когда один из политических союзников отца делал ко мне шаг, и сомневалась, что последний. Я всегда отталкивала их. Этот парень ничем не отличался. Я встречала свою долю мерзавцев и могла держать себя в руках против них.