У подножия Саян

— Пьяные, — вынужден был признаться Токпак-оол. — В соседнем аале умерла старуха, родней нам дальней приходится. Уехали туда поминать, вчера «семь дней» было.

— Умерла старуха! Она жизнь прожила — закон природы! Схоронили — ладно. Так еще семь дней какие-то?! Из-за этого все бросать?! — От первоначального сочувствия тракториста и следа не осталось. Он кипел весь: — Если после моей смерти родственники начнут отмечать всякие там дни, выйду из могилы, разгоню всех!

Токпак-оол молчал. Лапчар с удивлением посмотрел на парня, с виду тихого, неказистого, в промасленном комбинезоне, а говорившего сейчас так горячо, как не выступал, наверно, на комсомольском собрании.

— Когда спохватились, искали? — Спросил Лапчар.

Токпак-оол неопределенно махнул рукой.

— Жена сына сказала своей сестре присмотреть за овечками. Девчонка загнала вчера в кошару половину, ничего не заметила, окаянная. Только утром, когда выпускали, увидели.

— Искали? — опять спросил Лапчар.

— Как не искать! Да время ушло. Ездили и скоро вернулись, не знаем, где и искать-то.

— Поедем к Достаку, там решим, — предложил тракторист.

— Ты езжай, ребята ждут лес. Последнее бревно на распиловку осталось. Стоять будут. Я один схожу туда.

Тракторист колебался, но все-таки послушался Лапчара. Он отказался взять коня у Токпак-оола. Тогда старик тоже пошел пешком, ведя коня за собой. Когда они отошли двести метров, тракторист крикнул:

— Э! Помнишь, когда грузились, над нами пролетели два ворона?

— Ну?!

— Они летели в сторону Дунгурлугской горы.

— Юрта тут недалеко, вон дым видать. — Токпак-оол повеселел.

Рядом с юртой стояло несколько лошадей. Вошли в юрту. На приветствие Лапчара Достак промычал что-то и больше не смотрел на него. Мужчин и женщин полная юрта. Видно, все они встревожены были потерей стольких овец. Каждый из мужчин говорил о том, как он быстро ездил, какую даль одолел.

«Пустые разговоры! Не понимают, что ли, опасности всей?» — подумал Лапчар. На койке он заметил девушку лет пятнадцати, в грязной одежде. Она сидела заплаканная и теперь еще не переставала всхлипывать. Всю вину собравшиеся, видно, взвалили на нее, то и дело повторяли со злостью ее имя. Лапчар спросил, учится ли она. Нет, оставила школу, «со здоровьем неважно», помогает сестре.

Однако не до разговоров было. Сейчас два часа. Короток день поздней осенью. Лапчар уточнил, кто куда ездил. Выяснилось — никто не был далеко, так, вокруг аала все. Лапчар посоветовал сейчас же отправить на поиски несколько человек, сам сел на вороного Токпак-оола.

Сейчас все осложнялось тем, что овец можно было обнаружить, только приблизившись к ним вплотную. Орлы на падаль не обращают внимания, коршунов теперь нет — не лето, только вороны могут помочь: падаль они всегда находят наверняка... Да, те два ворона летели в сторону Дунгурлуга. Там, конечно, никто не был. Овцы, которых гонят волки, могут забежать в чужой аал, могут убежать на десять-двадцать километров, упитанность у них теперь хорошая. Могут уйти в горы или переплыть даже Улуг-Хем.

Ни всадник, ни конь не замечали крепкого морозца, оба вспотели, от них валил пар. Нельзя было терять драгоценное время. Вот и подступы к Дунгурлугу. Любил Лапчар летом побродить в этих местах. Все видно отсюда, как на ладони. Сейчас мешали низкие облака. Надо бы бинокль. Спешился и напряженно стал вглядываться вниз, пока не зарябило в глазах. В это время над ним пролетели два ворона, они спешили и каркали. В сторону Дунгурлуга летят. Еще два. Сомнений не было. Он быстро сел на коня. Из-под копыт срывались камни и летели стремительно вниз.

Лапчар проехал километров пять-шесть, все время подгоняя коня. Впереди, среди черного караганника послышалось карканье. Конь устал, вымотался, так что не реагировал на эти звуки. А вот и первая овца, которой волк перехватил горло. Лапчар сошел с коня. Глаз не было. Вместо них пустые огромные дыры. Сбоку выпущенные кишки.

Потом овцы, скошенные острыми волчьими клыками, попадались все чаще, иногда по две-три сразу. Волки — опытные пастухи, они гнали отару в нужном направлении, пробуя по пути клыки. Перекусать побольше овец, а мясо — потом.

Сначала Лапчар считал: одна, две, пять... десять, но потом спутался и перестал считать. Что-то мелькнуло впереди! Кровь ударила в виски. Осторожно приблизился к тому месту — тяжело дышала раненая овца, захрипела. «Как мучается бедное животное», — подумал он и заторопился вперед. Здесь уже лежал снежок. Отчетливо видны были следы убегавших овец и преследовавших их волков.

Садилось солнце. Начали сгущаться сумерки. «Быстрее, быстрее! — стучало в висках. — Пока пала еще половина овец». Лапчар перевалил горку. И везде — начинающие коченеть туши овец. Конь его совсем сбавил ход, едва переставляя ноги. Выдохся. Хлыст не помогал. Видно, не так уж близко жила та старуха, поминать которую ездили Токпак-оолы. Лапчар пытался хлыстом пощекотать уши вороного, но тот оставался безразличен ко всему, совсем опустил уши. То и дело останавливался, точно спутанный. С него градом лил пот.

Дальше начинались скалы. Лапчар сошел с коня. Он был вымотан не меньше лошади. Привязав ее на длинный повод, пешком пошел по следам овец. Овцы больше не попадались. На душе стало немного легче, Лапчар продолжал, напрягая последние силы, идти вперед. Если остались живые овцы, их надо найти до наступления темноты, иначе за ночь от них останутся рожки да ножки. «Скорее, скорее!» — торопил себя Лапчар.

Вдруг услышал «бэ-э», вздрогнул и остановился. Торопясь, не заметил справа у скалы сгрудившихся и прижавшихся к ней овец. А те, увидев человека, почуяли в нем своего единственного спасителя и сами позвали на помощь. Больше того, они бежали теперь к нему, собирались вокруг и жалобно блеяли.

Иногда, желая подчеркнуть несообразительность человека, сравнивают его со скотом. А ведь это неверно. Скот не так глуп. При надобности он умеет защищаться, в человеке признает товарища, может оказать ему неоценимую помощь.

Желая успокоить овец, Лапчар заговорил:

— Аай, аай! Вот вы где! Я чуть было не прошел мимо. Ну бегите, бегите ко мне! Сейчас пойдем домой. Напугались? Напуга-лись, тпроо, тпроо!

Овцы спускались к Лапчару. Они шли тихо, стараясь не наступать на камни. Ох, уж эти умные глупцы! Все знают: шум обрывающихся камней может предать их!

Стало совсем темно. Лапчар не мог сосчитать, сколько тут овец. Штук сто будет, прикинул он. Хоть столько. Теперь он не даст их волкам. Чтобы перепуганные овцы не разбежались, чего-нибудь снова испугавшись, он старался все время громко разговаривать с ними, чтоб дать привыкнуть к себе. Медленно передвигаясь вместе с ними, подошел к коню. Небо заволокло черными тучами. Не видно было ни звезд, ни луны. Погладив по шее коня, Лапчар почувствовал, что тот весь дрожит, позванивали трензеля. Что делать? Вести его с собой — не дойдет. Оставить здесь наедине с волками? Ни за что! Решил тут заночевать.

Без огня не обойтись. На ощупь стал собирать хворост, сучья. И ему показалось: сама природа родного края пришла ему на помощь. Кругом темень. Подойдет к чему-то чернеющему — загнивающий пенек. Пнет его — вот и дрова. Наконец, он сложил огромный костер. Овцы тесным кругом приблизились к огню. Конь неподалеку щипал сухую траву. Его тоже было хорошо видно при свете костра.

Согревшись, Лапчар почувствовал, что начинает тяжелеть. А как есть хочется! С утра ничего во рту не было. Голова точно свинцом налита, падает на грудь.

Изо всех сил Лапчар старается отогнать сон, но веки сами смыкаются, и перед ним проносятся дневные впечатления: вороны, туши овец, скалы и овцы, овцы... И тут настороженное сознание возвращается к нему. Он открывает глаза — овцы чем-то напуганы, теснее жмутся к огню. От сна и следа не осталось. Слышен вой волков. Ближе, ближе...

Плохо. Даже ножа с собой нет. Лапчар опять громко разговаривает, успокаивая овец, подбрасывает дрова в костер. Вой слышится теперь в нескольких метрах от костра, совсем рядом, и щелканье зубов. Он взглянул туда, закрывшись от огня рукой, и увидел зеленые огоньки, парами. У Лапчара пропал голос.