У подножия Саян

Докур-оол больше не поддерживал разговор, о чем-то думал. Чтобы ему не мешать, Дозур-оол поехал сзади. Не любил он такую езду: холодно, к тому же устал сидеть в неловком положении, вертелся. То и дело под ним поскрипывало седло.

Однообразное белое безмолвие. Кроме этих двух всадников, все неподвижно здесь, в белой пустыне, сверкающей инеем. Санную дорогу, по которой они едут, кое-где замело. Холодно и коням, и людям. Скоро середина степи. Э-эх, если б Дозур-оол ехал один — уметелил уже, искры бы летели из-под копыт Гнедого!

Подавшись чуть вперед, хлестнул коня и, поравнявшись с председателем, крикнул:

— Поживей, что ли, поедем, тарга! — И ускакал.

Серый, не привыкший пропускать вперед других скакунов, рванул с места так, что Докур-оол едва удержался в седле, и припустил такой рысью — поставь на седло полный стакан — не расплескается. Он был похож на стрелу, выпущенную тугой тетивой. Гнедой остался давно позади. Дозур-оол даже обрадовался этому: Гнедой неказист пусть, но толк в скачках знает, он покажет себя.

Не было больше бескрайней заснеженной степи. Казалось, степь сжалась, стала меньше от конца до конца, когда они мчались наперегонки. Серый не думал подпускать Гнедого.

«Ничего, проедем этот лесок, а там опять степь до юрты первого чабана. Вот где посрамлю тебя, тарга», — думал Дозур-оол.

Словно угадав намерение бригадира, Докур-оол выехал из леска на доброй скорости. Тот только этого и ждал, взмахнул плетью, натянул повод и — Серый остался позади, как вбитый столб. Когда председатель нагнал рысью Дозур-оола, тот ехал шагом. До первой юрты оставалось рукой подать. Вспотевшие кони покрылись инеем, из ноздрей, как из кипящего чайника, валил пар.

— Хорош конь у тебя, да скоро выдыхается, — назидательно сказал бригадир. — На нем между юртами хорошо ездить.

— Все видишь, — полуиронически произнес Докур-оол.

Он не сказал, конечно, что нарочно придержал коня. Молод Дозур-оол, горяч, загнать коня мог. Но сейчас председателю вдруг обидно стало за Серого.

— Надо приучать его к длинным дистанциям, — деловито продолжал бригадир, не заметив издевки.

— Ладно, учтем, бригадир.

Залаяла собака, за ней показался и чабан.

— А я тут гадаю, что за люди. Кони их бегут, как суслики, когда в их нору льют воду. По какому срочному делу торопятся таргалары?

— Да мы ничего, — пряча улыбку, отвечал Докур-оол. — Как у вас?

— Видать, хороший год нынче, — говорил чабан. — Болезней нет, волков тоже. И объягнение началось хорошо. Вот магазин бы нам сюда, всего-то не запасешь... Зима долгая...

Председатель сделал какие-то пометки в блокноте.

— Автолавку мы сюда пришлем, — сказал он. — Сами-то как, может, врача надо, еще что?

— Больных нет, спасибо, — медленно проговорил старый чабан и стал набивать табаком трубку.

— А как насчет жилья? — спросил бригадир. — На следующую зиму юрт на зимовках не останется. Переселим всех в теплые дома.

— Дозур-оол правильно говорит, — подтвердил председатель, видя не то недоумение, не то неодобрение на лице чабана. — Чабаны тоже будут жить в настоящих, добротных домах.

— Добротных — это хорошо, — говорил чабан, глядя на дымное отверстие юрты. — Только посмотришь на некоторые — ветер гуляет внутри, дверь перекошена, рамы не закрываются. Лучше юрта, чем такие дома.

Бригадир закашлялся, отставляя пиалу с чаем. Докур-оол положил блокнот в сумку, застегнул се.

— Это и от хозяев зависит. Если весной при перекочевке оставить дом грязным, не вычистить кошару, не прибить, не забить, где надо, вот он и начнет портиться. А иные еще и телят в дом поставят, овец.

— В домах тоже надо уметь жить, дед, — поддержал председателя Дозур-оол, прощаясь с чабаном.

Стоянки чабанов были разбросаны по степи на десятки километров друг от друга. В первый день побывали только на двух. Смеркалось, когда всадники увидели юрту Токпак-оола. «Здесь заночуем», — проводя ладонью по заиндевелому лицу, сказал Докур-оол. Увидев всадников, Токпак-оол засуетился, забегал, что-то приказывая жене.

— Тепло у вас, — весело сказал Докур-оол, входя в юрту и сбрасывая шубу, поздоровался со свояченицей и Достаком.

Дозур-оол тоже расстегнул ремень, снял полушубок. Пока кипел бульон, разговор не прекращался. Токпак-оол не жаловался. «У нас все есть, а чего не хватит — сын съездит, привезет», — говорил он, кивая в сторону молчавшего Достака. На столе появилось уже деревянное блюдо, доверху наполненное аппетитными кусками баранины, а хозяин все доставал и доставал мясо из кипящего бульона. Дозур-оол, пошарив у пояса, вытащил нож с пестрой ручкой и провел большим пальцем по его острию. Докур-оол потянулся за сумой и передал ее хозяйке: «Гостинцы вам, не знаю, чего там жена насобирала».

— Янмаа Даваевна знает, что надо, — весело сказал Дозур-оол, — в дальней поездке да на морозе!

Чанмаа извлекла из сумы бутылку, поставила на стол. Токпак-оол тут же наполнил стаканы, опустил кончик мизинца в свой стакан, брызнул по капле на четыре стороны и выпил первым.

— Э, а хозяйка что же? Так не пойдет, — Докур-оол отодвинул свой стакан.

— Правильно, — поддержал Дозур-оол, — и Достак уже не ребенок.

— Зачем на малого тратить и без того малое? — Токпак-оол посмотрел на бутылку.

Все жевали душистое мясо, и его становилось меньше, а разговоров больше.

— Как на малого? Я слышал, свататься собирается, невесту из соседнего аала присмотрел. Верно это? — заступился за Достака председатель.

— Значит, взрослый. Да смотрите — настоящий мужчина, подмога вам, старикам, — вставил Дозур-оол.

— Какая там подмога! — В разговор вступила мать Достака, Чанмаа. — Все время пропадает у Санданов. Сено косит, дрова возит — не знаю, что у него выйдет.

— Не волнуйтесь, мать, не волнуйтесь. Молодые сами договорятся. Правда, Достак? — улыбнулся Дозур-оол и подмигнул парню.

Тот усмехнулся только.

— Вот и посоветуйте доброе, мы ведь все свои здесь, — продолжала мать, будто только и ждала случая. — Зашли бы к Санданам, поговорили бы, — наступала на зятьев Чанмаа. — Или сын наш плохой для них?!

— Слыхал, свояк? — Дозур-оол толкнул в бок председателя.

Долго еще слышались голоса в юрте Токпак-оола: «свояк, свояченица, сватать, свадьба». А рано утром председатель и бригадир снова были на конях. Они держали путь к чабанам в верховье Сенека. И в этот день побывали на двух стоянках. В сумерки подъехали к юрте Сандана. Их встретил хозяин и... Достак. Он был уже там. Опять разговоры.

Анай-кыс ушла спать раньше всех, сказав, что у нее болит голова. Гости не могли упросить ее посидеть с ними подольше.

Но Анай-кыс не спала. Она лежала не шелохнувшись.

До нее долетали слова, касавшиеся ее и Достак-оола. Летом Токпак-оола и ее отца, Сандана, переведут на один чайлаг — летнее пастбище близ Шивилига, авось не перепутаются овцы с бычками. А молодые тем временем лучше узнают друг друга. Настанет пора летней араки — глядишь, и свадьбу сыграют. «Подыщем им работу подходящую», — говорил председатель. «А чего ее искать? Пусть идут на ферму, будут хорошими животноводами», — заключил бригадир за всех.

Анай-кыс слушала, и внутри у нее все сжималось. До утра не сомкнула глаз. Тревожные мысли не давали покоя, гнали сон. Сначала она бросила учебу из-за того, что родители нуждались в ее помощи, а теперь о свадьбе какой-то заговорили. «Что скажет Эрес, если узнает?» Несколько месяцев осталось всего до его возвращения. Написать ему сейчас? Нет, зачем тревожить зря человека, который далеко, на военной службе. Именно — зря, ведь это родители чего-то там надумали. Она тут ни при чем. Эрес должен ей верить...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В тот год весна была ранняя. Уже в марте на равнине по обе стороны Улуг-Хема сошел снег. Держался он у подножия, в тайге, а склоны гор полысели, освобождаясь от зимней шубы. Чабаны оставляли зимовья, перекочевывали на весенние стоянки, выбирая, чтобы быть поближе к реке.