Путь Крови

— Пройдя посвящение, я начал расти в рангах силы, сражаясь и убивая. Затем было второе посвящение, и я резко ослабел, упал едва ли не в начало своего пути. И здесь уже вам не отговориться тем, что для меня нужны особые печати, движения меча ведь едины, что тысячу лет назад, что сейчас, — Ирал поднял руку, прося слово, и я кивнул. — Говори.

— Господин, возможно, став единым на обоих путях, вам нужно использовать обе стороны — и движения меча и печати.

Я обдумал эту мысль и кивнул:

— Возможно. Но тогда бы Клинки Мрака…

Ирал тут же поправил меня:

— Двадцать четыре клина мрака.

Я покосился на него и упрямо извратил название:

— Тогда бы эти Мрачные клинки тоже действовали через раз, а не просто потеряли часть силы, став невыполнимыми на определённом движении. Точно так же, как и Шаги сквозь тень.

Молак, который всё это время молчал, негромко спросил:

— Значит, вы считаете, господин, что когда ваша сила разделилась на два пути, то вы упали на один или два ранга, а теперь, чтобы стать сильней, вы должны снова убивать?

— Именно.

— Это очень странно звучит, но при этом неуловимо правильно.

— Молак? — Ирал изумлённо уставился на него. — И ты туда же?

— Сам подумай. Мы, оглушённые тысячелетним забвением, потерявшие себя, почему-то восприняли как должное то, что господин становился сильней, убивая, но ведь умирая, идар просто должен превращаться в тень, переступая границу смерти. Ни один Оскуридо ранее не становился сильней таким способом. Каким же образом господин получал часть силы идаров в момент их смерти? Это возможно только для передачи силы во славу Ребела, и только.

— Но он ведь потомок Предка Ребела, — возразил Ирал.

Я же тут же добавил:

— Потомок павшего Предка. Не в этом ли причина моей необычной сути? Тень уходит в вечную пустоту небытия к Ребелу, как вы мне и рассказывали, но уходит ослабленной, отдавая мне часть своей силы.

Ирал снова покачал головой:

— Но мы ведь уже обсуждали и это. Это лишь позволило нам вернуть то, какими мы были. Ты же сам говорил, Молак, что это мы, а не господин, забираем часть теней в момент начала их падения в пустоту. Сколько могли, мы забрали, став почти нормальными, но больше в нас чужой силы не вмещалось, поэтому даже после смерти Идао Вораз не ощутили прибавки в силе. А вот после состава ощутили. Когда уже наш господин стал сильней.

Молак так же медленно ответил:

— Или же дело было в размере и количестве этой прибавки, тебе ли не знать, Ирал, как количество может однажды перейти в качество?

Я хмыкнул и спросил:

— Итак, мы вернулись к тому, что я и предлагал в начале заключения? Мне предстоит убивать как можно больше?

Ирал упрямо возразил:

— Господин, я говорил не о четырёх порциях жара души, а о десяти днях сгущения ихора. Они ещё не истекли, вы должны стараться, господин, это правильный и верный путь, который проверили десятки ваших предков.

Я устал спорить, поднял руки:

— Хорошо, как скажешь. Если я обещал, что буду сгущать и верить, то буду сгущать и верить, мне очень не хочется гнить, — сказав это, я растянул губы пальцами и потребовал ответа. — Что там? Есть чернота?

— Нет, господин, — мотнул головой Молак. — Вы Оскуридо, вы король, что вам до этих клятв?

Кажется, наш разговор и впрямь повторяется. Может, так и начинают сходить с ума в тюрьме? Я-то думал, что раз у меня есть тени и с ними можно говорить, то этого можно не опасаться, а на деле…

Я мотнул головой. Не слишком ли многого мне приходится бояться? Гниение ихора, безумие, раскрытие моих тайн?

Пожалуй, стоит оставить только что-то одно.

Для начал я потребовал:

— Какой сегодня день заключения?

— Седьмой, господин.

Я встал и начертил пальцем семь чёрточек на стене. Слой пыли был здесь, пусть не тысячелетний, времён исхода Предков, но достаточный для такого дела, как простейший календарь. Объявил:

— Три дня я буду ещё сгущать ихор и пытаться его зажечь.

Молак осторожно уточнил:

— А если вас не выпустят через три дня, господин?

Я лишь хохотнул:

— Ха! Молак, мне казалось, что ты должен поддерживать господина, а не вгонять его в уныние? Если не выпустят, то начну заниматься техниками. Уж их-то Ирал сумеет увидеть? Не прекратили же другие отряды свои тренировки, вон, Ариос много чего интересного рассказывает.

Тот тут же шагнул или скользнул вперёд:

— И расскажу ещё немало. Один Ирал не сумеет быть везде, господин, но вместе мы не пропустим ни одной новинки.

Я довольно кивнул Ариосу, правда, оставив при себе мысли о том, что эти двое, похоже, имели разговор между собой. В общем, эти мои слуги-тени на всё имеют своё мнение, несмотря на то, что, вроде как, мёртвые уже больше тысячи лет.

— В тюрьме?

— В тюрьме.

— В тюрьме?

Илиот потёр лицо и спросил:

— Мне сколько раз это ещё повторить?

— Я просто не верю своим ушам.

Илиот не упустил шанса поддеть приятеля:

— Разве для нашего господина так уж в новинку там оказываться?

— Э-э-э, — Креод замялся, но честно признался. — Уел. Но всё же его вроде в Академию вытащили оттуда для учёбы. За что его посадили в тюрьму?

— Слуга знает не так уж и много, — пожал плечами Илиот. — Сплошной туман и сплетни. Какая-то заварушка в башне господина, то ли господин, то ли его люди убили одного из стражников Академии, — уже чуть тише, наклонившись над столом, Илиот с намёком добавил. — Необычного стражника, который вечно ходил, скрывая лицо под странной тьмой.

— Его люди? Кровавого? — поджал губы Креод. — Всё это очень странно.

— Нам откуда знать странно это или по-другому было нельзя? В нашем распоряжении лишь горстка слухов и догадки не очень умного слуги.

— Не очень умного?

— Умный бы никогда не взял наши деньги. И это лучший для нас вариант. В худшем ему приказали взять наши деньги.

Креод на миг стиснул кулаки, затем разжал их и провёл ладонями по шершавому столу, высказал мысль, что мучила его:

— Вопрос в том, что нам теперь делать.

— Попробуем сами поступить как не очень умные. Завтра отправлюсь в Академию и нагло попрошу о встрече с господином. Раньше это вполне дозволялось.

Креод покачал головой:

— Не пустят. Я тебе, как бывший гаэкуджа замка отвечу, что одного приказа хватит, чтобы стражники десятицами морочили тебе голову. Ты сейчас не более чем слуга чужого Дома.

Илиот поджал губы:

— Мда, неприятно ощущать своё бессилие.