Страница 16 из 26
Глава 4 Руины
4
Руины
Об этих своих походах Яр, разумеется, никому не говорил, хотя подозревал, что остальные догадываются. Не догадаться было невозможно, но догадки и Роман, и Ада держали при себе, и свои мысли на этот счет никак не озвучивали. Собственно, говорить тут было особо и не о чем, равно как и нельзя было ничего изменить, потому что любое возможное изменное находилось уже давно вне времени, и оставалось свершившимся фактом, болезненным, как незаживающая рана, и тяжелым, как могильная плита.
Встал Яр совсем рано, не было еще шести, поспешно выпил кофе, закусив хлебом, и стал собираться — собственно, брать с собой ему было особо и нечего. Неизменная урна, пластиковая бутылка с водой, пузырек с корвалолом, склянка с пятьюдесятью граммами коньяка, пачка сигарет, зажигалка, и пластмассовая кружка. Сложив всё необходимое в рюкзак, и проверив ключи, Яр вышел из дома, запер дверь, и вышел на дорогу, по сторонам которой стояла посветлевшая от еще не высохшей росы молодая трава.
Путь его лежал в этот раз не к главному выходу из «Солнечного», не к воротам, а к неприметной калитке в заборе, за которой лежал тихий утренний лес. Калитка эта не запиралась, закрываться она перестала уже давно, потому что её когда-то перекосило, и она вросла частично в землю, да и столб, на котором она висела, покривился, проржавел, и держался лишь за счет того, что был прикручен проволокой к вбитой рядом с ним бетонной свае. Проходя мимо калитки, Яр, в который раз, подумал, что все они, наверное, держатся так же, как эта калитка, и если кто-то уберет проволоку, калитка упадет в разнотравье, и через несколько дней уже даже не будет заметна, потому что травы оплетут её, прорастут сквозь бесчисленные прорехи, и вскоре никто уже не сумеет различить, что тут вообще была калитка, а еще через несколько лет она заржавеет полностью, распадется, и вернется обратно, в землю, откуда когда-то вышла. Судьбы вещей и судьбы людей похожи, думалось Яру, разве что люди существуют еще меньше, чем вещи, тем свойственно переживать хозяев, порой на многие годы.
Тропинка, по которой он сейчас шел, находилась в стороне от основной, и успела основательно зарасти — сейчас о том, что она некогда была хожена, напоминала лишь едва различимая выемка, вьющаяся среди кочек и березовых стволов. Вскоре, однако, березы закончились, Яр вышел на просеку, по которой тянулись в сторону поселка провода, и стояли столбы, миновал прогалину, и вошел в ельник. Идти оставалось уже недолго, и Яр поневоле замедлил шаг — чем ближе он подходил к Полянке, тем тяжелее ему становилось.
Полянка располагалась в полукилометре от просеки, и представляла собой почти идеальный круг с размытым временем прямоугольником в середине. Прямоугольник этот являлся остатками фундамента, который местные давно растащили, оставив лишь битый кирпич, а на фундаменте этом некогда стоял домик, принадлежавший в своё время леснику.
Тот самый домик.
Яр, выйдя из-под елей на свободное пространство Полянки, не пошел прямо, а повернул направо, и побрел, путаясь в высокой нехоженой траве, к своему месту. Там, на этом месте, уже несколько лет валялась здоровенная упавшая ель, на которой можно был посидеть — и Яр вскоре увидел ель, и подошел к ней, и сел на свободный от сучьев участок, поставив рюкзак рядом с собой.
— Ну вот, добрались, — произнес он тихо, и погладил рюкзак. — Сейчас, передохну, и выпущу. Потерпи немножко, хорошо?
Сердце колотилось после ходьбы по траве и кочкам, как ненормальное, поэтому Яр вытащил первым делом корвалол, накапал в пластиковую кружку тридцать капель, долил водички, и залпом выпил. Запах ковалола ему не нравился, но иного выхода сейчас не было. Яр поставил кружку на ствол, сунул пузырек с корвалолом в карман рюкзака. Уже лучше, сердце успокаивалось — пройдет еще несколько минут, и всё будет нормально. Из кармана на свет показались сигареты, Яр воровато оглянулся, и закурил. Курить ему было, конечно, нельзя, поэтому курил он редко — но здесь, сейчас, на Полянке не курить он просто не мог. Во-первых, хотелось хоть чем-то перебить проклятый лекарственный запах, во-вторых, табачный дым пах иначе, не так, как пах дым
— Полсотни лет, Ян, а словно вчера, — шепотом сказал в пустоту Яр. — Как вчера, родной. Ты прости меня, если сможешь, брат. Прости, что тебя послушал. Надо было вместе тогда бежать...
Он расстегнул рюкзак, поставил его в траву, а урну устроил между двумя сосновыми ветками, чтобы не упала.
— Вот тут всё и было, — ещё тише сказал он. — Как они кричали, Ян, как кричали... почему ты не кричал? Ты был самый сильный из всех, и самый лучший. Самый лучший брат на всей земле...
Поднявшееся яркое июньское солнце заглянуло в прогалину между деревьями, осветило в какой-то момент лицо Яра, мазнуло по щеке и по виску — словно погладило невидимой рукой. Яр улыбнулся.
— Ты всегда приходишь, — сказал он. — Я же знаю, что это ты. Прости, что так и не смог с тобой попрощаться. Я малодушный, наверное. Да не наверное, а точно. Но не смог. Хоть так. Пусть так, но всё-таки вместе.
Он погладил теплый бок урны — шершавая краска, согретый солнцем металл.
— Мы к тебе скоро придём, Ян, — пообещал он. — Правда, клянусь. Честно. Это всё надо прекращать, потому что слишком больно всем, уже не только нам, а именно что всем, и слишком много стало зла. Я не понимаю, как так вышло, что я в этом тоже виноват, но точно знаю — виноват, и пришло время искупить эту вину. Надеюсь, что наша смерть хоть что-то исправит, — он уже не говорил вслух, и даже не шептал, лишь губы его беззвучно шевелились в такт не произнесенным словам. — Я почти дорисовал уже, Ян. Вот дорисую, и мы придем.
Он снова погладил урну, отпил глоток коньяка прямо из склянки, запил водой, и снова закурил сигарету — потому что в эту секунду ему показалось, что в воздухе возник, словно из ниоткуда, запах дыма, но не табачного, а
***