Правила отхода (CИ)

Я снова посмеялся, и даже немного позавидовал ему. У меня вот, все просто. Сделал — получи. Не получил — значит плохо делал. А у него — ну какая красота! Многовековые интриги Запада, МВФ и ФРС, Босфор и Дарданеллы, окна Овертона, углеводороды и национальная идея. Всё это приправлено Ротшильдами и масонами, и разогрето одобрением в телевизоре. Взболтать, но не смешивать. А то что девки не дают, это не потому, что живет с мамой. Англичанка гадит.

Поэтому, нужно страну обнести колючей проволокой, и поставить охрану с собаками. Патриоты надеются попасть если не в охранники, то в собаки.

Продав бизнес в двадцатом году, и, по сути, выйдя на пенсию, я с оторопью наблюдал происходящее. Пока не объявили мобилизацию. И вот тогда-то я все понял.

В России конца нулевых, семь миллионов людей в погонах. А воевать некому. Потому что все эти, в погонах, должны на местах присматривать за народом. Вот тут — то я окончательно осознал, что я и есть народ. А эти все — преходящая пена. Так что уж чего народу нужно, я понимаю.

В общем, я отрубился в самолетном кресле, и проснулся лишь перед посадкой. Успел, правда, сходить умыться. Лицо в зеркале не выглядело лицом здоровяка. Но и не было физиономией умирающего. Поскольку ничего не болело, хоть и чувствовалось, решил, что выздоровление идет нормально. Успел перед посадкой махнуть коньяку. Подумал, что настроение- отражение физического состояния. Поспал, и сразу стало плевать на сложности и нюансы.

В аэропорту было полно негров, арабов, и других нефранцузов. Да и рейсы, что объявлялись, пока я брел к выходу- Джибути, Касабланка, Дар — эс — Салам… Плюс влажный морской воздух, и ослепительное солнце. Легкий ветерок дохнул в лицо непередаваемой смесью араматов и запахов.

Одна из национальных французских забава — плакаты. Французы их любят истово и искренне. Я привык, что повсюду во Франции, глаза натыкаются не только на рекламу, но и сообщения про недалеко мэрия, или только здесь самый чистый воздух, или про то, что века здесь не властны.

Лишь случайно, среди всей это пестроты, я увидел табличку- указатель, Рент Кар. И подумал, а почему нет?

Рассказы приезжих про французский гонор, не отражают сути. Галлы не заносчивые, а своеобразные. Чувак, занятый арендой машин, был недоволен не мной. Мне он был рад. Но я разглядел на столе поодаль свежий багет, баночку с тапинадой, кусок сыра-бри, и бутылку вина. Любой, отвлекающий француза от этого, воспринимается, как минимум, с досадой. И дело не в вине. Стаканчик в любое время- здесь дело обычное. Дело в том, что если во Франции и есть святыни, то еда — в первой тройке.

Это, впрочем, не помешало мне слегка разозлиться. Потому что на парковке стояло десятка три самых разных авто, и было очевидно, что арендодатели не напрягаются. Тем более, что я не хотел себе пафосный новый Ситроен DS, я не хотел унылый Рено. Я хотел чего-нибудь совсем простого и неброского. А это, с точки зрения хозяина авторента, могло подождать. И получилось смешно.

— Мсье — заявил он мне — приходите через час, и мы подберем вам что-нибудь по вкусу.

— Чего тянуть? — ответил я, сообразив, что он намерен завтракать, а не маяться ерундой — я беру вот этот вихикл.

И показал на стоящий у входа старенький Ситроен Де Шво. То, что надо.

— Это машина не сдается. Это мой автомобиль — с достоинством ответил хозяин авто в аренду.

— Значит, я его покупаю — я совсем разозлился. Вот чего проще, дай мне тачку, и наслаждайся едой!

— Не продается!

— Все продается, назовите цену.

Француз с веселым интересом посмотрел на меня:

— Пол- миллиона франков!

— Сколько?! — сначала я окуел, а потом вспомнил, что только что была денежная реформа. И он, скорее всего, имеет ввиду старые франки. Но все равно, тачка, лет пяти возрастом… мы оба задумчиво посмотрели на банальный, голубой, кое-где помятый Ситроен.

— Хорошо! — согласился он — четверть миллиона, и это последняя цена.

К этому моменту, мы оба уже сидели за столом на улице, у вход в офис. Рюкзак я бросил в ногах. Наклонился, достал из рюкзака Вальтер, и папку со своими документами. Положил это все на стол, и достал пачку стодолларовых банкнот. Француз изучил получившийся натюрморт, и задумчиво сказал:

— Сто восемьдесят тысяч.

Я сунул ему триста пятьдесят долларов, и спустя пять минут затормозил у выезда на шоссе. С этими курсами валют… В Париже, все уже живут с новым франком. Официальный курс- пятерка за доллар. Реальный — где то шесть франков за бакс. А здесь, народ еще ходит с пачками старых купюр.

Тем не менее, я, стоя на светофоре, думал, куда же податься. Изначально, узнав про Марсель, я подумал про Ментону. А чего нет? Кот-д — Азур, море, граница с Италией. Да и Айрин просила. Но потом сообразил. Они меня там уже завтра найдут. А хотелось побыть одному. И я, дождавшись зеленого, свернул налево, в сторону Авиньона и Бордо, уезжая от моря.

Наруливая по Национальному шоссе 113, я чувствовал себя сбежавшим с уроков школьником. Весна в Марселе уже вполне настоящая. На улице, градусов двадцать, на солнце. Живописная дорога окружена уже зелеными деревьями, справа иногда виднеется река.

Ситрен Де Шво, автомобиль выдающийся. Куча нелепых и обидных событий, сделали символом эпохи Фольскваген Жук, а не эту машину. Как по мне, Де Шво- лучше. Удобнее, практичнее, надежнее, лучше управляется. А что до скорости- так мне, в моем состоянии, и не нужно.

В общем, больше часа я просто отдыхал, даже ни о чем особо не задумываясь. Пока справа не мелькнула табличка Кавайон 10 км. Я съехал на обочину, и достал дорожную карту, что подарил мне смешной француз- владелец Ситроена.

Тут я сообразил, что нахожусь в самом исконном Провансе. В будущем, я про Прованс много читал, да и все эти кино- «Сто дней в Провансе», «Хороший Год», «Убийственное Лето». И я решил, что сам бог велел мне спрятаться где-нибудь в горах.

Поэтому я свернул на мост через реку Буше-Де — Рон, в Кавайон. Проехав небольшой, обаятельный городок насквозь, я двинул к синеющим на востоке горам. Решил, что буду ехать, пока хватит сил, или бензина. А там, где-нибудь заночую.

Мимо уютных и живописных деревушек. Мимо бесконечных виноградников. Мимо зацветающих грядок с фиолетовой лавандой. Доехал до предгорий горного хребта и двинул по горной дороге.

Не альпийские серпантины, конечно. Но и машина не Порше-Карера. Проехав какие то полуразрушенные замки, какие то горные поселки, с роскошными видами, открывающимися то тут то там, я почувствовал себя неважно.

К счастью, мелькнула табличка Ребюйон. Спустя пару минут, я, поднявшись еще в гору, въехал на главную деревенскую площадь. Остановился у небольшого дома, с кафе. Вылез из машины, и зашел в прохладный зал.

Разнокалиберные деревянные стулья. Потертые столешницы. Вкусные запахи. Молодая, уже загорелая девчонка за стойкой.

— Бонжур, мадемуазель. Я хочу пообедать. И не подскажете, где у вас можно остановиться на пару дней?

Глава 37

Обед во Франции это вам не то. Всякая ерунда, типо революций, войн, и кризисов, могут подождать, когда на стол, где уже стоит литровая бутыль с водой, последовательно, ставиться — литровая бутыль местного розового вина, багет титанических размеров из собственной печи, блюдо нарезанной сыровяленой колбасы с корнишонами, тазик салата, пяток маленьких пицц, тапинада, сыры, жареное мясо, пирог с вишней.

Кафе, возле которого я приткнул машину, называется «Панорама», в смысле «Le Рaysage». Девица за стойкой, на мою просьбу обеда и помочь с ночлегом, сказала — бон, налила мне стаканчик «Рикара», и указала на широкую, панорамную, остекленную дверь с другой стороны стойки.

Недоумение прошло, стоило мне выйти на большую, уставленную столиками террасу. Террасса была устроена на хоть и пологом, но достаточно крутом склоне холма, на который я только что въехал. С нее открывался вид на большую долину, расчерченную виноградниками, дорогами, деревушками, и рощами, переходящими в лес на склонах гор напротив. Вид с террасы завораживал.