Страница 28 из 56
Занимаем императорское ложе. Диванчики с шелковой обивкой и резными ножками, этажерки с фруктами и закусками… взгляд падает на вино. Не люблю театры, скука смертная, но кто бы меня спрашивал.
— Мы будем втроем?
— Нет, присоединится Северин с сыном.
Дядю я еще не видела. И даже не знаю, как его зовут. Бабушка не упоминала его имени, что странно. Он все-таки ее сын.
— Вина? — любезно предлагает Дамиан.
Странно, что в ложе нет слуг.
— Не откажусь, — хоть скучать будет не так скучно. Каламбур.
— Леди Катерина, — Северин в парадной одежде выглядит… не удивлена, что бабушка в него влюбилась, — потрясающе выглядите. — И целует протянутую мною руку. Этикет.
— Лорд Северин, приятно видеть вас этим прекрасным вечером, — улыбаюсь. Ненавижу этикет.
— Леди Катерина, разрешите представить вам моего сына Ангарета Сивера О’Дарргарского.
Молодой мужчина в военной форме делает шаг в ложе… и я пошатываюсь. Стараюсь найти хоть какую-то точку опоры, за что можно ухватиться.
Не нахожу и заваливаюсь на бок.
— Ма, — Эрик подхватывает меня под локоть. Я перевожу на него взгляд. Он бледный.
Мне было пять, когда умер папа, но его лицо хорошо врезалось в мою память. А еще были фотографии. Много фотографий. Папа был красивым. Безумно красивым. Бабушка разрешила мне сохранить их все, даже подарила для этого красивый резной ящик.
Маленькая я обожала перебирать их, искать в себе его черты, подходя к зеркалу, сравнивала портреты папы с отражением. Находила. Нос, глаза, форма губ, даже улыбка. Папина дочь. Папина копия. Эрику, когда он немного подрос, я показала свое сокровище. Последнее, что осталось у меня от папы, кроме моего лица. Ведь мама терпеть не могла фотографироваться, отмахивалась и кривилась, говорила, что плохо получается.
Потом же случился пожар и ящик с фотографиями сгорел, но лицо папы я запомнила на всю жизнь.
И теперь в Ангарете я вижу копию папы. Отличие лишь в цвете волос. Отец был блондином. Ангарет же брюнет.
— Вы словно призрака увидели? — Северин переводит взгляд с меня на собственного недоумевающего сына. — А…
Не заметить наше сходство может лишь слепой.
Щеки мокрые. Слезы?
Дамиан прижимает меня к себе и гладит по спине.
— Почему? Как такое может быть? — всхлипываю и шепчу.
Глава 25. «О том, о сём»
— Я что-то сделал не так? — обеспокоено спрашивает дядя Ангарет. — Пап? — звучит даже немного жалостливо, не этого ожидаешь от двухметрового военного.
Всхлипываю и скрываюсь за потайной дверцей, где спрятана уборная. Дамиан ныряет следом. Прислоняюсь к раковине и смотрю на себя в зеркало, радует, что косметика для аристократок не обязательна. Умываюсь ледяной водой. Дамиан стоит за моей спиной и успокаивающе поглаживает по открытому участку кожи в районе шеи. Впервые благодарна за его шалость с ментальной магией.
— Благодарю, — всхлипываю. — Как папино лицо увидела, — шмыгаю носом, — так воспоминания нахлынули…
Дамиан разворачивает меня к себе и крепко обнимает:
— Поплачь.
Поплачь звучит, как призыв к действию, и я начинаю реветь навзрыд. У меня не так много воспоминаний о папе. В памяти всплывают походы в зоопарк и цирк. В цирке я испугалась клоуна и разрыдалась, папа молча подхватил меня на руки и вынес из зала. В зоопарке же я час следила за белым медведем, отказывалась уходить, папа терпеливо держал меня на руках перед вольером, чтобы мне было видно, мама же злилась. Я не помню, почему она тогда злилась, зато папа смотрел на меня и улыбался.
В объятиях Дамиана спокойно и уютно. Постепенно успокаиваюсь, шмыгая носом и всхлипывая.
— Постановка еще не началась?
— Хочешь посмотреть? — Дамиан щелкает часами. — Через полчаса начнётся.
— Не люблю театр, но мы уже пришли, — пожимаю плечами, — надеюсь, не будет видно моего зареванного лица.
— Посмотри на меня.
Поднимаю голову и спрашиваю:
— Плохо выгляжу, да?
Дамиан обхватывает мои щеки руками и вытирает слезы. Чувствую легкое вмешательство магии. Морщусь. Словно в жарком помещение стало резко холодно.
— Можешь посмотреть в зеркало.
Перевожу взгляд и понимаю, что лицо выглядит посвежевшим, словно и не ревела несколько минут назад.
Сколько еще магических трюков знает Дамиан?
— Благодарю, — улыбаюсь.
— Ты готова? — и кивает на выход.
Делаю глубокий вдох и выдох:
— Да.
Перешагиваю небольшой порожек и натыкаюсь на три обеспокоенных лица.
— Приношу свои извинения, — виновато улыбаюсь, хоть моей вины нет, но впечатления о вечере подпортила.
— Мам, с тобой все хорошо? — Эрик делает шаг ко мне.
Останавливаю его жестом:
— Со мной все хорошо, Эрик, не беспокойся.
Рассаживаемся на диванчиках. Отпиваю вино из бокала, мне нужно немного отвлечься, чтобы не уснуть во время представления.
Северин и дядя Ангарет тактично делают вид, что я не плакала. Эрик и Дамиан выглядят обеспокоенными, но отмалчиваются. Отвожу взгляд в сторону.
— Удивлен, что у Селины есть внучка, — дядя Ангарет нарушает затянувшуюся тишину.
— Селина?
Дядя Ангарет утвердительно кивает:
— Леди Селина, графиня Даккорская.
— Вы называете мать по имени? — недоуменно спрашиваю.
— Мать, — с сарказмом произносит дядя Ангарет, — матери не бьют детей по губам за слово «мама», а вот Селина… — многозначительная пауза.
Северин смотрит на сына с невысказанными извинениями во взгляде, с застывшим чувством вины.
— Бабушка рассказывала о вас…
Дядя Ангарет перебивает меня:
— Рассказывала о том, какой я плохой и отдалился от нее? А она не рассказывала про аристократический минимум?
— Нет, — отрицательно качаю головой.
— Аристократки негласно ввели этот термин, чтобы оправдать свое нежелание заниматься детьми. Минимум, которые они готовы тратить на собственное потомство, к примеру, драконов воспитывают до первого оборота, — хмыкает, — Селина и с этим не справилась. Артефакты важнее сына. Сын не будет восхвалять и превозносить, в отличие от публики, — дядя Ангарет кивает на толпу, что рассаживается по местам внизу, — толпа любила и восхваляла Селину.
Не такой матерью я себе представляла бабушку, она всегда казалась умудренной и серьезной.
— Вечер безбожно испорчен, и возможно, мои слова тебе покажутся жестокими, милая племянница, но не строй иллюзий начнёт Селины, она никогда не придет тебе на помощь, в отличие от нас, — дядя Ангарет показывается на себя и на Северина.
Никогда не вспоминала о том, что пока был жив отец, наша семья редко общалась с бабушкой. Я знала, как она выглядит, я принимала подарки, которые она дарила на праздники, но делала она это без заинтересованности и без улыбки.
В мой четвертый день рождения, бабушка подарила мне плюшевого медведя, он был огромным, больше меня ростом, только сделала она это не глядя на меня, словно… я пустое место, впихнула его в руки и пошла к столу за бокалом вина.
В голове всплывает воспоминание, почему мама злилась в зоопарке, у нас не хватало денег, бабушка была богатой, жила в огромной роскошной квартире, а мы еле сводили концы с концами. Отец отказывался просить у матери денег, сказал, что лучше найдет с десяток подработок, чем обратится к ней.
Поджимаю губы. Воспоминание за воспоминанием заполняют мой разум, словно слетел магический блок.
— Я уже была в этом мире в детстве, — приходит осознание, — бабушка привела меня к огромному особняку, говорила, что у нее нет желания со мной возиться, но обо мне позаботятся. Мы сделали несколько шагов, но словно увязли в болоте, не могли сделать и шага, стало резко холодно, повалил пар изо рта, от земли стал подниматься туман. Не знаю сколько прошло времени, может минута, может весь день, невозможно было осознать происходящее, затем вокруг все завертелось, и вместо особняка снова предстала бабушкина квартира. Бабушка злилась, кричала, разбила вазу, один осколок попал в меня. Я стояла и ревела, по ноге текла кровь, а бабушка только сильнее злилась, кричала, что это моя вина, мир отказался меня принять и выкинул. Но, — закусываю губу, чтобы не заплакать от открывшейся правды, — почему я этого не помнила?